4. Толстой

Я только что прочел новую драму Л.
 Толстого и не могу прийти в себя от
 ужаса... Неужели наш народ таков, каким
 изображает его Л. Толстой?.. Стоит
 подумать еще и о том, как отзовется
 такое публичное представление русского
 сельского быта у иностранцев и за
 границей, где вся печать, дышащая
 злобою против России, хватается жадно
 за всякое у нас явление и раздувает
 иногда ничтожные или вымышленные
 факты в целую картину русского
 безобразия. Вот, скажут, как сами
 русские изображают быт своего народа!
 К. Победоносцев – Александру III
 18 февраля 1887 года

 Юными надменными глазами
 глядя на билет, как на пустой,
 держит по истории экзамен
 граф Лев Николаевич Толстой.

 Знаменит он – едок и задирист –
 только тем, что граф и вертопрах,
 тем, что у него орловский выезд,
 тем, что у него шинель в бобрах.

 Граф молчит, угрюмый, диковатый,
 как волчонок, худ, большеголов,
 ну а перед ним дундуковатый
 враг его – профессор Иванов.

 Зависть к титулованным запрятав,
 он от желчи собственной прокис.
 Мерзок дундукизм аристократов,
 но страшней плебейский дундукизм.

 А от графа запахом дворянским
 хлещет раздражающе, остро:
 чуть одеколоном, чуть шампанским,
 лошадьми, пожалуй, даже "trop".

 Иванов бы сам хотел так пахнуть
 и, за это тайно разъярен,
 "Нуте-с, что же вам подскажет память?" –
 графа сладко спрашивает он.

 На лице плебействует сиянье –
 ни полслова граф не произнес.
 "Изложить великие деянья
 Николая Первого" – вопрос.

 Скучно повторять за трепачами.
 Скучно говорить наоборот.
 Пожимает граф Толстой плечами
 и другой билет себе берет.

 Но билеты – словно осмеянье.
 Как их можно принимать всерьез?
 "Изложить великие деянья
 Анны Иоанновны" – вопрос.

 Кто вы, составители билетов,
 если, пряча столькое в тени,
 о деяньях просите ответов,
 а о злодеяниях – ни-ни?

 Припомадят время и припудрят
 и несут велеречивый вздор.
 Кто сейчас историк – Пимен мудрый
 или же придворный куафер?

 Как Катюшу Маслову, Россию,
 разведя красивое вранье,
 лживые историки растлили –
 господа Нехлюдовы ее.

 Но не отвернула лик фортуна, -
 мы под сенью Пушкина росли.
 Слава богу, есть литература –
 лучшая история Руси.

 Шмыгает профессор мокроносо.
 "Нуте-с, не пора ли, граф, начать?"
 Граф Толстой выходит. На вопросы
 граф Толстой не хочет отвечать.

 И профессор нуль ему как выдаст!
 Долго ждал счастливой той поры:
 на тебе за твой орловский выезд,
 на тебе за все твои бобры.

 Нуль Толстому! Выискался гений!
 Нуль Толстому! Жирный! Вуаля!
 Тем, кто выше всяких измерений,
 нуль поставить – праздник для нуля.

 А Толстой по улицам гуляет,
 отпустив орловский выезд свой,
 а Толстой штиблетами гоняет
 тополиный пух на мостовой.

 Будут еще слава и доносы,
 будут и от церкви отлучать.
 Но настанет время – на вопросы
 граф Толстой захочет отвечать!

 А пьянчужка в драной бабьей кофте
 вслед ему грозится кулаком:
 "Мы еще тебя, графьеныш, к ногтю".
 Эх, дурила, знал бы ты – о ком...

 Лучшие из русского дворянства –
 фрак ни на одном не мешковат! –
 лишь играли в пьянство-дуэлянство,
 тонко соблюдая машкерад.

 Были те повесы и кутилы
 мудрецы в тиши библиотек.
 Были в двадцать лет не инфантильны –
 это вам не следующий век!

 Мужиком никто не притворялся,
 и, целуя бледный луч клинка,
 лучшие из русского дворянства,
 шли на эшафот за мужика.

 До сих пор над русскими полями
 в заржавелый колокол небес
 ветер бьет нетленными телами
 дерзостных повешенных повес.

 Вы не дорожили головою,
 и за доблесть вечный вам почет.
 Это вашей кровью голубою
 наша Волга-матушка течет!

 И за ваше гордое буянство –
 вам, любившим тройки и цыган,
 лучшие из русского дворянства, -
 слава от рабочих и крестьян!