2. Магницкий

Казанский университет по непреложной
 справедливости и по всей строгости прав
 подлежит уничтожению.
 Из доклада М. Л. Магницкого царю
 Александру I в 1819 году

 Наш век железный, век цепей,
 Штыков, законов бестолковых
 Плодит без счету не людей –
 Людишек дрянненьких, грошовых.
 Из стихотворения, ходившего
 у студентов в рукописи

 Когда вгоняют в гроб поэтов
 и правит серое ничто,
 ни Пушкин и ни Грибоедов
 как воспитатели – не то.

 И как естествен был в мясницкой
 топор в разделке свежих туш,
 так был естествен и Магницкий
 как попечитель юных душ.

 За что такое выдвиженье?
 За соблазнительный совет,
 что подлежит уничтоженью
 Казанский университет.

 "Но что подумают на Темзе?" –
 прикинул трезво царь в уме.
 "Уничтожать, mon Dieux, зачем же?"
 "Исправить" – было резюме.

 Магницкий понял умно должность.
 Легко понять и дуракам:
 исправить – это уничтожить,
 но только не под барабан.

 Суть попечительства в России
 свелась в одну паучью нить:
 "Топи котят, пока слепые,
 Прозреют – поздно их топить".

 Но когти делаются злее
 в мешке от гибели в вершке.
 Вдвойне опаснее прозренье,
 произошедшее в мешке.

 Что со студентами поделать?
 Дают такие кренделя,
 как он, Магницкий, ни потеет,
 как ни потеют педеля.

 Внушаешь суть основ имперских,
 порочишь чьи-то имена,
 ну а у них в тетрадках дерзких:
 "Товарищ, верь: взойдет она..."

 Царь на Руси не так уж страшен, -
 страшнее царские царьки.
 И, метусясь в охранном раже,
 зверел Магницкий от тоски.

 За православие лютуя,
 являя ревностную страсть,
 он веру принял бы любую,
 но только ту, за коей власть.

 При переменах не теряясь,
 угреподобный лицемер,
 он даже стал бы вольтерьянцем,
 когда б на троне был Вольтер.

 Но в собственную паутину
 вконец запутывался он,
 и присягнул он Константину,
 а Николай взошел на трон.

 История грубей расчета.
 В расчете чуть перетончи –
 и на тебе самом чечетку
 другие спляшут резвачи.

 И вот конец, почти острожный.
 Трусит в кибитке попростей
 под кличкой "неблагонадежный"
 надежа прежняя властей.

 Ни вицмундира, и ни бала,
 и ни котлетки де-воляй...
 Какая редкая опала,
 когда в опале негодяй.

 Уха на ужин тараканья,
 и, "полевевший" от обид,
 "В России губят дарованья", -
 гасильник разума скорбит.

 Как будто крысу запах сала,
 в опале дразнит прежний сан.
 Палач "левеет" запоздало,
 когда он жертвой станет сам.

 И тот, кто подлостью осилен,
 но только подлостью был жив,
 тот в книге памяти России
 уничтоженью подлежит.