Машкино лето

    На два летних месяца детский сад вывозили на дачу. Перед этим всех детей – и мальчиков, и девочек – в гигиенических целях стригли под машинку. Лысая Машка с раскосыми глазами и редкими зубами была похожа на смешного китайца. А еще была шляпа, соломенная шляпа с полями, которая завязывалась под подбородком розовыми лентами. Машка ее люто ненавидела.
       На дачу приехали уже к вечеру. После ужина детей уложили спать на раскладушках с деревянными ногами крестом и натянутым брезентом. Подушка у каждого была своя, привезенная из дома. Перед сном дети шепотом рассказывали страшные истории про "черную, черную" руку. Машке было немножко страшно, но больше смешно от того, как другие дети ойкали и повизгивали.
       Утром, во время умывания, противная толстая Талка Земчинская плюнула на нее, и худенькой Машке не удалось поколотить ее как следует. Машке было ужасно обидно, но она не заплакала. Она вообще не умела плакать при людях. Не плакала она и когда мальчик, с которым она очень хотела дружить, Саша Эйнгорн, дразнил ее вместе со своим другом, тоже Сашей, Бароном.
       В деревянном павильоне с посыпанным песком полом была столовая. Почти всем детям, которые этим летом переходили в старшую группу детского сада, исполнилось шесть лет. Они считались большими и еду, кроме супа, который уже стоял на столах, разносили дежурные. Машка была младшей в своей группе, ее день рождения был только в октябре, но она тоже считалась большой.
       На второе давали макароны с котлетой и тушеными кабачками. В кабачках были крупные семена, а иногда попадалось что-то, от чего сильно щипало язык. Машка ковырялась в тарелке, но никак не могла найти причину этого жжения. Ей и в голову не приходило, что виноваты в этом так невинно выглядевшие крошечные черные крупинки перца.
       На сладкое были печеные яблоки. Машка, у которой совершенно не было терпения ждать, пока дежурные принесут очередное блюдо, затеяла с соседкой по столу играть в ляпки-тяпки. Увлекшись, она не заметила, что подошла дежурная, разносившая "третье", с печеным яблоком на тарелочке. Нечаянно Машка выбила тарелочку из рук дежурной. Яблоко плюхнулось на пол. Воспитательница, которая зорко наблюдала за всем происходящим в столовой, велела дежурной поднять яблоко и дать его Машке, чтобы она "научилась вести себя как следует". Машка страшно любила печеные яблоки. Она аккуратно отряхивала песок, сдирала с яблока шкурку, но песок все равно противно скрипел на зубах и чувствовался на языке. Машке, которая не считала себя виноватой – ведь она же не хотела сделать ничего плохого, просто нечаянно толкнула под руку дежурную, было обидно, но она и тут не позволила себе заплакать. Очевидно, сказывалось отцовское суровое воспитание.
       Отец очень хотел мальчика, но родилась почему-то Машка. Отец, до войны успевший прослужить год в Монголии, прошедший всю войну и демобилизованный только в сорок шестом, продолжал жить соответственно ценностям военного времени и пытался воспитать из Машки "настоящего мужчину". Учил ее давать сдачи, заставлял мыться холодной водой и по утрам сдергивал с угревшейся сонной Машки одеяло с громким криком "Лодыри, падмайсь!" Он работал учителем математики в железнодорожной школе. Машка, отлично знавшая, что железная дорога – это поезда, вагоны, выстукивающие ритмичную песенку, гудящий паровоз, запах дыма и острая крупинка угля в глазу, которую мама вынимала уголком свернутого носового платка, не понимала, как школа может быть "железнодорожной".
       Однажды Машка побывала у отца на работе. Был выходной, и детей в школе не было. Не было и никакой железной дороги. Отец повел Машку в мастерскую, где вЫрезал небольшой фанерный квадрат, затем на станке выточил из деревянной палки четыре фигурные ножки. Приделал ножки к фанерке, и получился замечательный стол для машкиной куклы Кати.
       У мамы на работе Машка тоже бывала. Мамина работа называлась "кафедра высших растений", и Машка была уверена, что мама занимается изучением деревьев, поскольку это были самые "высшие" растения, которые она знала. На кафедре стояли деревянные застекленные шкафы. В шкафах в банках плавали в коричневатой жидкости белесые растения. Странный запах, который стоял в комнате, очевидно, исходил из этих банок.
       Мама не любила брать Машку на работу. На кафедре работали одни женщины, они приставали к Машке с дурацкими вопросами, совали конфеты и печенье. Машка, которая вообще не любила сладкое, а любила всякую кислятину – лимоны и твердый зеленый "кружовник", тискала сладости в потном кулаке, не зная, как от них избавиться. Вопросы ставили ее в тупик, она терялась, от застенчивости не знала, что отвечать и как себя вести. У нее делался противный писклявый голос и изо рта выскакивали одни глупости. Мама очень сердилась и выговаривала Машке за то, что она кривлялась и говорила "петушиным" голосом, и ей, маме, было за Машку стыдно.
       Машка, которая никогда не плакала, еще и никогда не жаловалась. Во-первых, она не была ябедой. А во-вторых, жаловаться родителям было абсолютно бессмысленно. Они всегда умели повернуть дело так, что виноватой оказывалась сама Машка. А наказывали ее и без того достаточно. Однажды папа даже больно отшлепал ее. Мама набросилась на него с криком: "Не смей бить моего ребенка". Они стали ругаться и так увлеклись, что совершенно забыли про Машку. Машка ушла в соседнюю комнату, стащила трусики и наблюдала, как на попке вспухает красная пятерня. Ей было очень жалко себя, так сильно, что она даже поплакала, пока ее никто не видит. Родители продолжали кричать друг на друга. Потом в их криках стало мелькать слово "развод". Машка не знала точно, что оно обозначает, знала только, что это что-то страшное. Ей очень не хотелось, чтобы это страшное случилось с родителями из-за нее. Она вытерла слезы, натянула трусы – вспухшая пятерня на попке уже начинала бледнеть – и пошла сдаваться. "Я больше не буду" – выдавила она сиплое извинение. Мама зарыдала в голос и убежала. Отец молча отвернулся от Машки и она побрела в угол к своим игрушкам, чувствуя себя настоящей преступницей из-за того, что отравила жизнь своим родителям.
       Так что на даче, где родителей не было, она скучала по дому, и в то же время чувствовала себя более свободной. Родители приезжали по воскресеньям. Машку выводили за забор дачи (это называлось "за территорию"), стелили на пыльной траве под деревьями старенькое одеялко и кормили ее крыжовником и размокшей клубникой, которая плавала в банке поверх слоя очень красивого оранжевого сиропа. Потом Машку возвращали, мама отдавала воспитательнице торбочку с чистыми одежками, на которых была пришита метка "Маша Г.", забирала грязное и родители уезжали до следующего воскресенья.
 Каждый день после завтрака, если не шел дождь, детей выпускали гулять. Они играли в песочнице, носились по "территории", гонялись друг за другом, кричали. В углу у забора стояли три туалета – деревянных скворечника. Внутри была построена деревянная лавка, в которой вырезана небольшая дырка по размеру детской попки. Когда за Машкой погнался ее приятель Андрей-воробей, Машка решила спрятаться в уборной. Она заскочила внутрь, и Андрей, довольный, что поймал Машку и теперь она не сможет удрать, с силой захлопнул дверь. Машкин палец попал между дверью и косяком и был просто расплющен. Машка страшно заорала. Прибежала воспитательница и поволокла ее к медсестре. Медсестра осмотрела палец, который на глазах распухал и наливался лиловым, сложила в несколько слоев кусок бинта, щедро вывалила на него коричневой вонючей мази из баночки. Наложила это на больной палец и прибинтовала. Машка терпела, крепко зажмурив глаза и сцепив зубы, но опять не заплакала. Потом палец сильно болел, но Машка вдруг стала пользоваться неожиданной популярностью. Дети подходили специально посмотреть на ее больной палец, просили потрогать. Машка милостиво разрешала осторожно прикоснуться к бинту.
Даже Саша Эйнгорн вместе с Сашей Бароном не выдержали соблазна и подошли к Машке потрогать палец.
       Через два дня было воскресенье. Приехала мама, увидела забинтованный Машкин палец, разнервничалась и сама повела Машку к медсестре на перевязку. Присохший к пальцу бинт никак не отдирался. Медсестра развела в стакане розовую марганцовку и погрузила туда машкин палец. Когда бинт размок, его удалось отодрать от пальца. Вместе с бинтом снялся и круглый ноготь. Машка никогда не думала, что ноготь может быть отдельно от пальца. Ей было больно и страшно, но она опять вытерпела и не заплакала.
       Потом палец медленно заживал. На нем появилась тоненькая новая кожица, сквозь которую просвечивала темнокрасная кровь. Начал потихоньку выползать краешек нового ногтя. А потом закончился июль и Машка вернулась домой. Дома на большом сундуке сидела за столом с фигурными ножками целлулоидная Катя в синем платье, стоял жестяной, непонятного розово-коричневого цвета, грузовик, который можно было со страшным грохотом возить за веревочку, и лежал плюшевый мишка. А в семейном альбоме добавилась новая черно-белая фотография – лысая, с редкими зубами, Машка в соломенной шляпе стоит, раздвигая руками куст георгинов.