репортаж

Я ела вишни из пакета,
и кто-то там – на клавесине,
и мне сказали: нет надежды, -
и долго меж собой курили,
мужчина плакал, возле окон,
и дать платок ему забыли,
а там, где небо, - месяц сломан,
«дойдём пешком до Петрограда?
я видела из шпал дорогу…» -
из шприца – горстка шоколада,
а врач сказал, что будет больно,
ему видней, значит, так надо,
всего по чуточке – и только,
молилась женщина кому-то,
доедая апельсина дольку,
и пахло морем – не оттуда,
а тело голое – малиной,
в груди всё сдавливало туго,
и звали медсестру – Мариной,
а кукольник всё делал кукол,
у кукол почерк был красивый,
спешили все, сто пятый угол,
тюльпанов много, много света,
уколом был один напуган,
другой заклеивал конверты,
со стен стекали стетоскопы,
с качелей спрыгивали ленты,
сползали ящеры в окопы,
;всё это было? нет, скорее,
мука рассыпана по полу,
и падал град, но дождь – мокрее,
а в Питере – другие ночи,
и звали доктора Андреем,
был капюшон ночной сорочкой,
и листья усыпали плечи,
он новой кожей весь прострочен,
в халате говорил, что лечит,
;здесь задохнуться можно? !бросьте!
без слов назначено про встречу,
мыло торчало в горле гроздью,
в ничью сыграли врач и кошка,
кто рисовал картинки – спросит,
заварки в чайник – 10 ложек,
«спасибо Вам», - «;за что?» – «не знаю», -
а кабала была хорошей,
в лекарстве горечь исчезает,
а скальпель разрезал законы,
;на память фото? не снимаюсь,
полные слушали бутоны
весь гипнотический тот голос,
больше не будет – думал город,
в фойе продали пятый корпус,
это когда он не вернулся
на «скорой» – был объявлен розыск,
вниз белый потолок качнулся,
кто против всех – тот, значит, «за»,
и безобразно улыбнулся,
шепча со всеми там: моя, -
всё, время – и часы без стрелок,
и стала видной кривизна,
и ездили на табуретках,
нервно ладонь сую в перчатку,
и не иначе как на веру
тянулись к справкам с опечаткой,
хочу уйти – но куча грязи,
и форма сделалась клетчатой,
её сняла – совсем не сразу,
и доктор – внешне Азазелло –
сказал, что будем белым красить,
даме нельзя быть без букета, -
!мне всё равно! мне шифр нужен,
в траве играет Пульчинелло,
и тротуар уже остужен,
в прудах Московских к часу ночи
карниз становится заужен,
сидел на вилке слизень прочно,
бросаю диктофон, жму кнопки,
!уйти! !уйти! но всё неточно,
тот вынес простыней коробку,
левой рукой – по тротуару
пипеткой ритм били ловко,
а на каталке – тараканы,
топили мир в анестезии,
я не умею – и не стану,
по разным сторонам зажима,
ну дайте ж зеркало и тени,
чтоб видела себя красивей,
на шее есть, конечно, вены,

и был сюжет на заднем плане:
он был, без дублей, без замены:
там математики стояли,
и больше не о чем и не с кем
мне говорить, хочу лишь чаю,
по голове ребёнка если
бьют – в зале будут плакать,
нормальный – кинется спасать,
и это уже будет правда,
а не искусство, чтоб играть.