От большой и воздушной музыки...

 





* * *


Ты - молода и странно хороша.
Ты вспыхнула мне искрой в Вифлееме.
Но вот уже не стоит ни гроша
звенящих клятв мятущееся время.


Там, на золе уставшего огня,
то ящерицы греются, то змеи...
Наверное, ты не простишь меня.
Но, слава Богу, - я прощать умею!






* * *





Дорогим мертвецам наливаю я рюмку багряного,

к незабытым устам подношу поминанье вина.

Не случилось мне, дед мой, ни разу видать тебя пьяного,

но сегодня прошу тебя: выпей со мною до дна.



Неугасшим глазам соберу угощение краткое:

помидоры и хлеб – на двоих за дощатым столом,

средь осенних стволов, под кирпичной оранжевой кладкою –

у садового дома, что крепок ещё на излом.



Иоанн Иоанныч! Не выдохнуть гласных блаженнее,

не найти всенароднее имени и веселей.

Потемнел виноград – твоих саженцев-лоз продолжение,

фиолет «изабеллы» подмешан в воздушный елей.



Эти стебли, увившие стену, – по-прежнему сильные.

Я к ладони твоей потянусь и опять узнаю:

теплоносную линию жизни, наследье фамильное –

широченную руку отцову и лапу свою…



Сторона моя русая – правда моя погорелая!

Что и взять с тебя – водки пузырь иль костей полведра?

Не за это люблю тебя. Вот что я от сердца сделаю:

снова вспомню своих - Иоанна. Николу. Петра.




* * *


От большой и воздушной музыки
отпочкуется дюжина слов,
и в неловком мертвецком кузове
повезут меня прочь от даров -

от пахучего белого яблока
и от ласковой кожи твоей.
Попросите, пожалуйста, лабуха:
пусть играет чуть веселей.

Дайте водки могильной братии,
иже в глину втыкает крест,
чтоб совсем отучила врать ее -
птицу, лучшую из невест,

голубицу, сестрицу-музыку,
ноту-ласточку между строк...
Выпей, брат мой,за волю узнику -
за надежный бескрайний срок!