Кругосветное путешествие на метро

 Кругосветное путешествие на метро
 (Старинная пиратская песня)

В недоброе время случается час,
Когда Вседержитель испытует нас.
Однажды, копаясь в бумагах в бюро,
Нашёл я папирус со схемой метро.
Там был нанесён зашифрованный путь,
Как можно по кругу Москву обогнуть.
От "Курской" к "Таганской" по кругу пойти,
"Парк Горького" будет на этом пути,
Затем - "Баррикадная", "Мира Проспект",
А за "Комсомольской" геройский проект
Успешно закончится : "Курская" вновь!..
Я схеме внимал, грея мыслями кровь.
Затем, за каких нибудь несколько дней
Набрал я команду отважных людей,
Отчаянных, храбрых, отборных бойцов,
Готовых на всё удалых молодцов -
На труд и на подвиг. Я лучших собрал.
Бойцов было девять. И я, адмирал.

Все девять героев по летней поре
Пропали навек в окаянной метре.

Один из них - Макс, генератор идей,
Философ, мыслитель, любимец детей.
И, честно скажу, меня тем он привлёк,
Что всё как угодно представить он мог.
Вторым был Вован, мизантроп и поэт,
В кармане всегда он носил пистолет,
Всегда был угрюм и обижен на мир,
Злопамятен, бледен и зол, как вампир.
Четвёртый и третий - два брата Ерша,
Они не умели вообще ни шиша,
Зато не мешали нисколько почти
И тоже могли пригодиться в пути,
Опять же: мы все любим группу "Ништяк"...
От фракции дачников прибыл Хомяк:
Компьютерный гений, герой IBM,
В пути он не мог пригодиться совсем,
И даже напротив... Прогнать бы, но нет:
Он знал, как бесплатно пройти турникет.
Ещё был отважный и славный Колян.
Всегда был он весел. Всегда был он пьян.
Всегда был силён и телесно здоров.
Всегда на любой героизм был готов.
Седьмым был Мишаня по кличке Мешок,
Полезным физически быть он не мог,
Зато он шумел и смеялся за всех,
Был очень набожен и знал слово "грех".
Ещё был в отряде Гурманенко Джон.
Пузат, осторожен и нервен был он.
Он был гастроном, коммерсант и эстет,
Всегда был накормлен и в галстук одет.
Последним в отряде был герр Петухофф,
Как белый орёл средь обычных орлов,
Лишь время ему честь по чести воздаст:
В составе отряда он был как балласт.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

И вот, наконец, - выступления день.
Откинув сомненья, страданья и лень,
Мы в полном составе собрались. И вот
Отправились с песней в великий поход.
Мы в ногу шагали и ближе к утру
На нашем пути повстречали метру.
Спустились от солнца в густеющий мрак,
И там с турникетом схватился Хомяк:
Поведал он нам и секрет, и совет,
И мы на халяву прошли турникет
Без шума и гама, без брани и драк,
Лишь Джон Гурманенко испортил пиджак:
Ему отсекло турникетом фалду,
Да братья-Ерши угодили в беду:
Решив, что все беды уже позади,
Затеяли пенье платформы среди.
Едва лишь успели исполнить хиты,
Как их в свой театр забрали менты.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

Мы мрачно глядели героям во след.
Две первых потери - дурнее примет
Найдёте едва ли. Никто не нашёл...
Тут поезд с шипеньем к перрону пришёл.
Галопом мы бросились к узким дверям,
Пихаясь, толкаясь и волю локтям
Давая. Я первым ворваться сумел,
За мной - остальные. Вован не успел.
Захлопнулись створки железных дверей,
Навек разлучив неразлучных друзей,
И поезд пошёл, набирая разгон,
А сзади остались Вован и перрон.
Тяжёлой ценой претворялся наш план -
Ещё одна жертва: товарищ Вован.
Он долго бежал за вагонами вслед,
В тоннеле был виден его силуэт.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

Мы ехали долго, уставясь в окно,
Там не было света, там было темно.
Во тьме нам мерещались лики друзей:
Поэта Вована, солистов Ершей
И даже Дениса, что с нами не был,
За тёмным стеклом он безмолвно застыл.
(Когда все на взводе и напряжены,
Чего не привидется с той стороны?)
Вдруг, веки подняв, подмигнул нам Вован,
И тут напряженья не вынес Колян,
С отчаянным воплем вскочил, а потом
С размаху ударил в окно кулаком.
Посыпались слёзы - разбилось стекло,
Рассеялись грёзы, Вовану назло.
Был ранен при этом отважный герой,
Вагон окропил кумачёвой рукой.
Кровавые капли катались в пыли...
Потом санитары его увели.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

Тяжёл был поход и пришлось нам несладко.
Но вот - Кольцевая, на ней пересадка.
Исторг нас из чрева железный вагон,
Мы вышли на мрачный и грязный перрон.
Друг друга в толпе разыскали с трудом,
Построились и посчитались потом.
Сравнил я пять пальцев с наличьем голов,
И - снова потеря! Исчез Петухофф.
Сколь многих людей мы лишились уже!
Был только что с нами, он спал в багаже,
Его, позабытого, поезд увёз...
Писать не могу я об этом без слёз.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

Мишаня был следующей жертвой из нас:
Его Петухофф слишком сильно потряс.
Морально сломался Мишаня-Мешок,
Он был фаталист, верил в карму и рок
И ждал для себя всех несчастий в пути,
Ведь "П" рядом с "М" в алфавите почти.
Он хмур, молчалив и рассеянен стал:
Стоп-кран эскалатора локтем нажал,
А так как творил он поклон и молился,
То чуть с эскалатора вниз не свалился.
Его сотрясали ужасные корчи:
Случился с ним сглаз, а быть может, и порча.
Увидевши будку мгновенного фото,
Мишаня, состроив лицо идиота,
Забрался вовнутрь, снял с собачки замок,
Защёлкнулся в будке и выйти не смог.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

Не все совершенно в расшатанном мире,
В отряде осталось нас только четыре.
"Таганку" прошли, "Павелецкую" тоже.
Расслабились мы на минутку... И что же? -
Как поезд "Октябрьскую" стал проезжать,
Гурманенко вдруг захотелось посрать.
На "Парке культуры" сказал он: "Друзья!
Не в силах бороться с давлением я.
Меня растрясла-укачала дорога.
Я скоро вернусь. Подождите немного."-
С такими словами шагнул он за дверь,
В команде лишь трое осталось теперь.
Не знает никто, что он сделал, посрав.
Мы час его ждали, держали состав,
Создали затор и нарушили график,
И Макс предложил нам: "А ну его на фиг!"
...Гурманенко больше в вагон не вернулся,
Когда ж машинист от удара очнулся,
То поезд, издавши прощальный гудок,
Рванул эшелон и в тоннель поволок.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

И снова колёса по рельсам стучат,
"Вернитесь! Вернитесь!"- они нам кричат,
Но мы продолжали великий поход.
На "Киевской" стал набиваться народ.
Толпой нас зажало в вагоне до рвоты,
Дышать невозможно, мы были как шпроты.
Раздулся вагон под напором людей,
Как будто огромная бочка сельдей.
Меня, как и Макса, пихая локтями,
Толпа придавила к настенной рекламе.
Хомяк же к дверям был прижат, как назло,
И на "Баррикадной" его унесло.
Отхлынул народ, вытекая за дверь,
И нас только двое осталось теперь.
Пропал Хомячок. Я его уважал,
А Макс говорит, он нарочно сбежал.
Что, мол, улизнул он по собственной воле,
Что, дескать, живёт на "Октябрьском поле",
А, может, на Тушинском... Только, увы!
Теперь нас осталось лишь две головы.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

Итак, нас и вправду осталось лишь двое,
Но то же стремленье одно роковое
Несло нас по рельсам за Солнцем во след
И было нам мало случившихся бед.
Но верю: затея могла б получиться,
Коль Макс не надумал за негра вступиться.
Почти завершён был движения круг,
Мы ехали мирно, спокойно, как вдруг
На "Мира Проспекте" среди тишины
В вагоне на негра напали скины.
Они его били резиновой палкой,
И Максу негроида сделалось жалко.
Сказал он: "Ребята! Не лучше ль дружить
И с неграми в мире-согласии жить?
Ведь негры - не самое худшее зло,
Им просто с окраскою не повезло.
Пожмём же ладони..." Но в этот момент
В вагон забежали дружинник и мент,
На Макса метнув осуждающий взгляд:
- Так вот, кто тиранит нерусских ребят,
Кого иностранные гости боятся!
Ужо разберёмся! Хватай его, братцы! -
И, руки крутя и вставляя пистоны,
И негра, и Макса долой из вагона
Менты утащили, а поезд пошёл...
И я одиноко уставился в пол:
На пыльном полу, в уголке под скамейкой,
Осталась оброненная тюбетейка.

 Все девять героев по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.

И вот, в одиночестве следую я,
В пути растерялись собратья-друзья.
Уже собираясь закончить маршрут,
В карман сунул руку за планом. Но тут
Исчезла проклятая схема метры:
В глубоком кармане, помимо дыры,
Не смог я найти ничего. Ни шиша!
Напрасно в вагоне, сиденья круша,
Обшарил все щели, любой уголок:
Заветный папирус найти я не смог.
(Я мню, что его Гурманенко украл -
На "Парке культуры" он чем-то шуршал).
И вот, до сих пор я решаю загадку,
Никак не могу совершить пересадку,
Чтоб снова вернуться в родные края,
Поскольку не помню той станции я.
Как станция "Мир", я кружусь по орбите
И шлю позывные: "Спасите! Спасите!..."

 Вот так все герои по летней поре
 Пропали навек в окаянной метре.