Рыцари

 Посвящаю Губе

 Люби – и делай что хочешь.
 Блаженный Августин

Мы – выродки, ублюдки светлых снов
О женщине, Любви и благодати.
Мы выросли на стыке двух веков,
Ни одному не распахнув объятий.

Поверив в то, что есть в нас Божий дух,
В творении с творцом искали сходство,
Но, напрягая зрение и слух,
Встречали лишь всемирное уродство.

Мы ждали песен – был ответом стон,
Простертый от зенита до надира,
И мы отвергли мерзостный закон
Больного и уродливого мира.

От радости и скорби всех веков
Мы пили жизнь исполненною чашей,
Гармония божественных стихов
Была и наш закон, и вера наша.

Боролись мы, перо и зубы сжав:
- Нет, не сдадимся! Верим в сны и Слово!
Но исподволь и в нас вселялась ржа
Всеядного уродства мирового.

Еще лились созвучья новых строк
И ритмы цвета нежности и муки,
Но подходил назначенный нам срок,
И краски тускли, и стихали звуки.

И наконец вся мировая грязь,
Непрочный купол красоты разрушив,
Со всех сторон набросилась на нас,
Немой гарротой глотки сжав и души.

Обрывки снов как отблески зари;
Несите свечи – мало! мало!! мало!!!
Ах, говори со мною, говори!...
Но ты молчишь… и ты всегда молчала?!.

Как воздух ртом, еще, еще вдохнуть
Нежнейших рук святое трепетанье –
Но рухнуло строителю на грудь
Почти уже достроенное зданье;

И, отторгая спазм небытия
Последним криком сдавленного горла:
Любовь бессмертна! – Да, но не твоя.
И ночь над нами власть свою простерла.

*

Мы проиграли. Что ж, оно сильно
Еще пока, уродство мировое,
И в круг свой неоконченный оно
Втянуло нас и сделало собою.

Мы пропили бесценный свой талант,
Мы роздали на торжищах богатство.
Мы – нищие поэт и музыкант,
Преступное и пресвятое братство.

Мы совестью платили за разврат,
Смешав, как сор, порок и добродетель;
С брезгливостью прохожие глядят,
И тупо смотрят правильные дети.

Мы голыми ходили в кабаки
И путались с последними ****ями,
Их стертые лизали каблуки,
Размазывая слезы кулаками.

А по утрам рассеивался хмель,
И с ясностью, достойной состраданья,
Мы видели, как прочен наш бордель,
Дом так и не случившихся свиданий.

Нет, все же сны порой являлись нам,
И женщины, прекрасные, как рифмы,
Вступали в наш чудовищный бедлам,
Но, проклятые, отвергали их мы.

Сквозь вожделенья похотливых рук
Они входили, невредимы, в дом, где
Под хохот и глумленья пьяных сук
Нам говорили: - Милый мой уйдемте.

-Подите прочь! Я нежность презираю. –
И уходили, горестно склонясь.
Мы прокляты, мы изгнаны из рая,
И ангелам нет места среди нас.

Мы слезы их, и наши преступленья
В горниле метра плавили в одно,
И, совершив обряд стихотворенья,
Ненужной жертвой падали на дно.

*

Мы падшие из падших. Всем грехам,
Свершенным нами, нет числа и меры,
Как нет числа разрушенным мостам,
Как нет цены былым мечтам и верам.

И все ж мы здесь, где сны важней, чем явь,
Где шествуют торжественные тени,
И, в их чреду – в свой срок – спокойно встав,
Мы всходим на высокие ступени.

И с высоты, какой не знали мы,
В минуты самых острых вдохновений,
Мы слышим, как внизу поют псалмы
И славят нас слова их песнопений.

Да, нас, давно забывших кто мы есть
Средь крупных зол и мелочного вздора –
Так новая, возвышенная честь
Рассеивает темный бред позора.

И кто-то светлый, в огненной парче,
Подходит к нам, ликующим в тревоге,
И каждый – меч тяжелый на плече
Почувствовал- и возродился в Боге.

И просто – каждый снова стал собой.
Замкнулся круг – и вышли мы из круга.
И перестала быть для нас судьбой
Холодная презрительная вьюга.

И каждому – дан рыцарский был сан
И Женщина, что нас всегда любила.
И ввел нас благородный брат Тристан
На холм из халцедона и берилла.

И мы стоим, доступны всем ветрам,
Но никакому ветру не подвластны.
Мы – рыцари своих прекрасных дам.
А наши дамы – как они прекрасны.

1998-1999 гг.