Шамиль, или История одной болезни

Ф.С. посвящается…

Пролог.
Впервые мы встретились с ним в ноябре 2001 года. Я – молодой врач-ординатор первого года обучения, он – мой пациент. Шамиль приехал к нам лечиться по поводу огромной посттравматической гематомы бедра. Гематома оказалась исключительной плотности и давности, лекарства было мало, скорая помощь привозила его из дома каждый день на переливания, поэтому виделись мы с ним ежедневно больше месяца. Разговаривали, лечились.

… Помню, я была поражена его спокойным, почти равнодушным отношением к своему состоянию здоровья: у Шамиля, как и у большинства наших пациентов, поражены все крупные суставы, что, со временем, привело к проблемам с передвижением и неизбежной инвалидности. Болезнь наследственная, и до настоящего времени во всем мире считается неизлечимой.
Высокий, невероятно худой, неизменно вежливый мужчина средних лет, с аккуратной бородкой, темным ежиком волос и спокойным взглядом из-под толстых стекол очков. Когда-то, в прошлой жизни, когда он еще мог свободно передвигаться, Шамиль был хорошим бухгалтером.

- Почему вы сейчас не работаете? Вы могли бы работать дома, бухгалтеры всегда в цене!
- Не хочу.
- А вам не скучно?
- Нет, не скучно. Меня вполне устраивает моя настоящая жизнь, мне всего хватает.

Часть 1.
В конце декабря мы начали клинические испытания первого отечественного препарата для лечения наших пациентов. Импортных не было совсем. Мне было поручено набрать больных, причем, по возможности, с небольшим весом, потому что лекарства было мало, а доза рассчитывалась на килограмм массы тела. Конечно, я сразу вспомнила о своем старом знакомом, позвонила и предложила Шамилю участвовать в исследованиях. Он, с видимым удовольствием, согласился и, в назначенный день и час, уже стоял у дверей процедурного кабинета, по своему обыкновению, вежливо улыбаясь.

- Готовы? Пойдемте, я вас взвешу, и начнем.

Та-а-ак, 48 кг. При росте 174 сантиметра. Фантастика какая-то. Но весы не врут. Перемеряю заново - 48 кг. Пересчитываю дозу, медсестра разводит препарат, готовит систему для внутривенного вливания. Нашим пациентам нельзя делать внутримышечные инъекции, только внутривенные. Это - закон.

В процедурной тихо, за окнами кружит мелкая снежная крупа.
У меня в руках таймер, в капельнице медленно капает лекарство.
 
- Вы знаете, доктор, а я тоже провожу эксперимент.
- Да, и какой же?
- Понимаете, я живу совершенно один. Нет, конечно, у меня есть сестра, но она живет на другом конце города, у нее своя семья, работа.… Так что, стараюсь лишний раз не тревожить. А я иногда падаю.

 В памяти немедленно всплывают данные его истории болезни: действительно, за последнее время Шамиль несколько раз попадал в нашу реанимацию, в бессознательном состоянии, с внезапным падением гемоглобина почти до нуля. Кстати, по так до сих пор и невыясненным причинам…

- Поэтому, - неторопливо продолжает он, - у соседки всегда были ключи от моей квартиры. Я падаю, кричу, или бью чем-нибудь тяжелым по стене. Она приходит, поднимает меня и звонит сестре. Вот уже шесть недель, как соседка уехала к детям, в Америку. Я остался совсем один, и вы знаете, пока прекрасно справляюсь!
В его словах звучит неприкрытая гордость.

Некоторое время все молчат, только негромко гудит холодильник.

- Жаль, хлеб покупать мне будет некому.
- Да, и как же вы теперь будете?
- Я уже привык. Понимаете, доктор, я в магазин-то хожу… летом.
Глухой стук пластмассы о керамическую плитку. Это таймер выпадает из моих, внезапно онемевших, рук.
- Ле.… Как вы сказали?!..
Догадка молнией промелькнула в моем мозгу. Вот все и объяснилось – и бледность Шамиля, и его почти нечеловеческая худоба.
- Я живу на одиннадцатом этаже, дом старый, лифт часто ломается: на костылях, да еще и с моими ногами, вы сами понимаете, я наверх никогда не поднимусь. А зимой вообще не выхожу. Скользко! Не дай Бог, упаду. Вот летом потихоньку и закупаюсь – крупы разные, макароны….
- А как же МЯСО, хлеб?
- Соседка покупала. Пенсия у меня хорошая, на все хватает, знаете, даже деньги откладываю. Мечта у меня есть одна – трубку купить.
- Какую трубку?
- Телефонную. Понимаете, я, когда падаю, потом не могу до телефона доползти. Он у меня в зале стоит. Мне бы трубку всегда при себе держать, в кармане, чтобы можно было сразу в скорую позвонить. Или сестре.
- Шамиль, сходите в Ассоциацию, на 2 этаже. Они занимаются социальной, юридической, а иногда и материальной помощью пациентам. Сходите, объясните ситуацию. Я почти уверена, что они вам помогут. Если нет – сами что-нибудь придумаем, хорошо?
- Хорошо. На 2 этаже? Зайду.

  Тест окончен. Он с трудом поднимается, опираясь о стену, вынимает прямую негнущуюся ногу из-под стола, достает костыли, и начинает медленный путь к двери. Почти дойдя, останавливается, оборачивается, и мне чудятся лукавые искорки из-под очков.
- А вы зря удивляетесь, доктор. Нас таких много.
- Каких ТАКИХ?!
- Одиноких и лежащих без лечения по домам. Только у меня вот несколько таких знакомых.
 И продолжает свой небыстрый путь к выходу.

 Шамиль, действительно, поднялся в Ассоциацию и ему немедленно предложили написать заявление. Однако начальник уехал в командировку и заявление должно было быть подписано сразу после Нового года.
Увы, как показало время, слишком поздно!


Часть 2.
 Вернувшись после новогодних праздников на работу, я сразу же погрузилась в бурный водоворот повседневных дел: прием пациентов, госпитализации, заполнение бесконечных, разных по важности и срочности, документов.

В самый разгар рабочего дня раздался телефонный звонок.
- Доктор, вас к телефону!
- Спасибо, Надюша, сейчас подойду.
В трубке – раздраженный, с легкими истерическими нотками, женский голос:
- С вами говорит сестра Шамиля. Вы знаете, что после ваших экспериментов он попал в больницу?!! Собственно говоря, я звоню по его просьбе, он попросил вас как-нибудь зайти, навестить его.

 Я в шоке. Почему мне не сказали?! Самая отсроченная реакция на введение препарата могла развиться максимум через три дня. Значит, это должно было случиться еще перед Новым годом! Я быстро отпускаю очередного пациента и звоню в хирургическое отделение:
- У вас лежит такой-то. Как он себя чувствует?
- А-а-а, Шамиль… Он поступил два дня назад, с оскольчатым переломом правого бедра.

Слава тебе, Господи,наши эксперименты никак не повлияли на здоровье Шамиля!

- Что с ним случилось?
- Он пошел мыться в ванную, поскользнулся и упал, а подняться уже не смог. Он пролежал, практически без движения, трое суток, пока сестра не забеспокоилась, что он не отвечает на телефонные звонки. Пришлось выламывать дверь… Гематома на месте перелома огромная, плюс смещение обломков и гипс наложить невозможно: одна кожа да кости, есть большая опасность возникновения пролежней. Наложили лангету и оставили в отделении. Чувствует он себя неплохо, только настроение не очень. Но его можно понять: пролежать трое суток без еды и воды на холодном полу!
- Спасибо за информацию, доктор.

Подняться в тот в день в хирургию мне так и не удалось. Привезли лекарство и перед дверью в ординаторскую выстроилась огромная очередь, около пятнадцати человек. Работы хватило до вечера. Я дала себе слово навестить Шамиля на следующий день.

Наутро, идя по длинному коридору на конференцию, я становлюсь невольной свидетельницей разговора двух молодых врачей из того самого отделения, где лежит Шамиль. Мне сразу понятно, о ком идет речь.
- Слушай, это невозможно! Он уделал нам всю палату. Ест – и гадит, ест – и гадит…
 Волна обиды за Шамиля накрывает меня с головой, мне хочется крикнуть: «А в институте вас не учили выводить человека из такого дефицита массы тела?!! Это ювелирная работа – постепенно, каждый день добавлять новые продукты, следить за потребленными калориями, выхаживать пациента.… Это, между прочим, показатель ВАШЕЙ плохой работы!!!»

 Обидные слова так и не были произнесены вслух: началась утренняя врачебная конференция, и всеобщее внимание переключилось на клиническое состояние тяжелых реанимационных больных.
 
Часть 3.
 У нас второй день работают психологи из МГУ. Несколько месяцев назад в центре организована первая в России экспериментальная группа по самостоятельному лечению пациентов дома, под тщательным медицинским контролем врачей. Результаты оказались поразительными: люди стали реже обращаться в больницу, получили возможность нормально работать и учиться, ездить с семьей на отдых. Для изучения нового качества их жизни и была начата совместная научная работа.
Молоденькая девушка-психолог просит меня:
- Расскажите мне что-нибудь о ваших пациентах!
- Пожалуйста! Если хотите, могу даже показать: я сейчас иду в хирургию. Только попросим у старшей сестры белый халат!

…В большой светлой палате на восемь человек много молодежи: кто-то читает, кто-то смеется, двое разговаривают у окна. На второй койке слева лежит человек, по макушку закутанный в мятую белую простыню, из-под которой торчат голые, худющие как палочки, ноги. Одна из них - в гипсовой лангете.
Неожиданно я замечаю, что простыня содрогается от беззвучных рыданий, и резко останавливаюсь. Сзади тихонько охает девушка-психолог.
В горле внезапно встает сухой горький комок, но отступать некуда, и я изо всех сил стараюсь говорить твердо и уверенно:
- Здравствуйте, Шамиль. Я обещала, что зайду - вот, пришла вас навестить.
Простыня перестает трястись. Видно, что человек сверхъестественным усилием воли берет себя в руки. Поразительно, но, когда Шамиль начинает говорить, его голос, как обычно, вежлив и спокоен.
- Здравствуйте, доктор. Я рад вас видеть.
- Что с вами случилось?
- Я упал. В ванной. Пытался доползти до телефона, но ничего не получилось. Кричал, но никто не услышал. Потом приехала сестра и привезла меня сюда. Доктор, что со мной будет?
- С вами все будет хорошо. Я разговаривала с лечащим врачом, он уверяет, что все будет хорошо и даже лучше, чем было.
Это моя роковая ошибка, потому что лицо Шамиля снова искажается судорогой и он почти кричит срывающимся шепотом:
- Мне не надо лучше! Не надо ЛУЧШЕ! Я прошу у Бога только одного – чтобы все было как раньше!!! Чтобы я мог жить в своей квартире и сам ухаживать за собой! Я не переживу, если придется остаток жизни провести в инвалидной коляске, обузой для сестры!
- Успокойтесь. С вами действительно все будет хорошо. Я вам обещаю. Только исполняйте все указания хирурга, и через полтора месяца вы поправитесь.
- Да-да, я буду, буду.

Тут он придвинулся поближе к краю кровати, напротив которой сидела я, и тихонько зашептал:
- Доктор, я понял одну важную вещь. Я должен есть. Чтобы выйти отсюда, я должен есть. И я ем. Ем все, что дают.
- Вы правы, только постарайтесь увеличивать порции пищи постепенно, хорошо?
- Хорошо. Заходите ко мне еще, доктор, пожалуйста.
- Обязательно зайду. До свиданья.

Мне действительно пора на прием. Около двери я оборачиваюсь, чтобы помахать Шамилю на прощание, и, с необыкновенным облегчением, замечаю на его лице ответную слабую улыбку.

В отделение мы возвращаемся молча.

***
Шамиль поправился. Правда, в стационаре его пришлось продержать около четырех месяцев. Перед выпиской я увидела его в коридоре и сначала даже не узнала: передо мной стоял улыбающийся, розовощекий мужчина. Как говорят врачи, «нормального телосложения и обычного питания».
-Вы прекрасно выглядите, Шамиль!
Его улыбка стала еще шире:
-Вы тоже, доктор!

Эпилог.

 С тех пор прошло почти шесть лет. Ситуация с лечением нашей болезни в корне изменилась, государство начало закупать в достаточных количествах необходимые лекарства, почти все пациенты лечатся дома и, примерно раз в полгода, приезжают к нам на плановое диспансерное обследование. Поэтому видимся мы с Шамилем редко.

При встрече в больничном коридоре, у нас возникает неизменный диалог:
- Здравствуйте, Шамиль. Вы прекрасно выглядите!
- Вы тоже, доктор, вы тоже!

И мы молча улыбаемся друг другу.

28-30.10.2007