Спас и скотник

Осенью, с приходящими откуда-то из-за околицы холодами, в деревне становилось как-то по-особенному неуютно и бездомно. Пенсионер Сергеич называл это время временем "Оно", не расшифровывая, впрочем, что же это означает. Но название к этому времени года подходило как нельзя лучше. Все становилось меньше, съеживалось, жамалось к земле, души возвращались в свои тела, и не было среди Погребов уже ничего выше двух вещей - часовни Спаса и скотника.
Спас со стены нерукотворной часовни смотрел на погребян так строго и хмуро, что те старались не смотреть в его светлые глаза, лишний раз не напоминать о себе. Даже трактор механизатора широкого профиля Николая, чудище языческое и глупое, и тот как-то уменьшал рев своих шестерен и клапанов, когда оказывался рядом. Механизатор широкого профиля Николай вылезал из кабины, спрыгивал на землю, трижды осенял себя крестом, бил поклоны до земли, влезал обратно, и ехал туда, где осень виляла рыжим лисьим хвостом - в лес за опятами. А листва с дубовых веток на стенах часовни опадала, и становился виден вход.
Входной проем чернел, будто вход в чистилище, будто вход в дом, на который никто не догадался повесить дверь. И если бы кто-нибудь решил войти в него сейчас, прямо в сей момент, то увидел бы склонившегося перед иконами скотника. Скотник был великий грешник. К скотнику во снах приходили бабы, и делали с ним всякие непотребства. Какие - скотник исповедовал сейчас перед иконами святых угодников, развешанными среди ветвей неструганных бревен часовни. Святые угодники качали головами, накладывали епитимью на согрешившего, и тот шел и совершал то, что должно. Но это помогало плохо - бабы во снах не унимались.
А сверху на Погребы смотрел бог. Одним глазом, прищурив его лукаво, на скотника, другим - на остальных погребян, чтобы не упускать их из виду, а то натворят чего еще, что уже не поправишь. Если бы бог умел говорить, он бы порассказал, как часовня эта была построена, как и кто из великих стоял здесь, зажигая парафиновые и восковые свечи. Как секретарь парткома в эпоху строительства коммунизма тайком доставал из внутреннего кармана пиджака маленькую иконку и целовал ее. Как бабы Погребов однажды собрались и организовали крестный ход, прося его, бога, вывести эту болезнь - пьянство, эпидемию, охватившую всех мужиков, и как это не помогло. Как по весне те же бабы лепили из хлеба жаворонков, запекая в них пятикопеечные и трехкопеечные монеты, и раздавая их детям - кому на какую сумму повезет, и как дети хвалились добычей. Как мужики однажды вознамерились пообтесать часовню - мол, негоже в таком виде под богом стоять - и как часовня отмахалась от них ветвями-руками. Как купала бабка Лукерья еще совсем малютку полурослика шести лет по имени Ксанка девочку в купели, и как крестный ее, механизатор широкого профиля Николай, вытирал ее широким махровым полотенцем, чтобы она не заболела.
- Прости мя, господи! - глухо рыдал в часовне скотник, и бился головой своей непутевой о сырую землю.
И господь опять и опять прощал его... Скотник чувствовал это, крестился, светлел лицом и уходил печальный, но довольный к своим некормленным зверушкам.
А святой Спас сурово смотрел ему вслед. Скотник снова вечером будет пить с пенсионером Сергеичем или механизатором широкого профиля Николаем, а ночами будет чудить во сне с бабами. И святой Спас покарал бы его, конечно, с удовольствием, но ведь через голову высшего не прыгнешь. И скотник был равен святому Спасу.