Смысложуй - 1 Три Иосифа

Осип Мандельштам и Иосиф Бродский.
Оба имени считаются одним со значением "Бог приумножит". Видно, была великая нужда в осмыслении у прошедшего столетия, если приумножено число Иосифов, преумноживших число философско-поэтических размышлений.
Третий Иосиф, а по мировой значимости всё-таки первый, хотя со мной здесь не согласятся, тоже поэт. Грузинский. Смог преумножить богатство целой страны. С начала девяностых его безжалостно поливают грязью. Начали поливать после убийства в пятьдесят третьем году. Говорить о нём положительно всё ещё не принято
 Он всё ещё тиран. Но время идёт, и нет сомнения, что воздадут должное и ему, и Ивану Грозному, причём в положительном смысле. А те, кому по Москве поставлены громадные памятники, будут переосмыслены негативно. Есть для этого основания.

Продолжу о двух из трёх: об Осипе Эмильевиче Мандельштаме и Иосифе Бродском. Отчество Бродского никто не знает, а он Александрович. Оба гордость страны, функционеры которой их не принимали и стремились удалить, ведь паршивая овца всё стадо портит. Чтобы понять ценность этих людей, надо самим быть приблизительно на той же высоте. Можно ни минуты не потратить на сочинение и оттачивание стихотворений, но быть великим поэтом по уровню своего понимания и способности уходить от поверхности вещей вглубь. Но во времена Мандельштама примитив сокрушал сложность, а через полвека изгонял.

Мировая история богата периодами принуждения. Оно было не только экономическим, когда ради сохранения себя приходится жертвовать всеми жизненными благами, но и физическим. Любые жертвы бессмысленны, потому что некоторые волевые люди цели видят и препятствий не замечают. Строя великое прекрасное будущее своего образца, они не могут позволить каким-то отклоняющимся типам снижать трудовой накал основной массы населения. Обращаясь с массой как с глиной для формовки кирпичей, они вынуждены очищать эту глину от включений, нарушающих единородность массы. Уникальные личности способны перетянуть на себя всё внимание руководителей и разрушить мотивацию тех, кому они формально равны. Бесправие - необходимое условие послушания. Важно ещё чтобы не знали и не думали о своём бесправии. В противном случае будут стрелять в спину руководителей или ронять на них кирпичи с верхних этажей великих строек. Слово предшествует событиям, от которых потом всем плохо. Потому нет пророков в своих отечествах.

Руководителей, которым поэты нужны лишь как придворные, можно понять и нужно понимать. Но любить не получается. Очевидная польза затягивания гаек приводит к привычке их затягивать, да потуже, до срыва резьбы. Задолго до этого неприятного события некоторые люди начинают громко сигналить о приближающейся катастрофе. Алармисты это делают даже при отсутствии малейших признаков её приближения. Возникает паника на пустом месте. Глупость алармистов очевидна. Лишить их возможности сообщать о своих надуманных страхах - прямая обязанность руководителя. Но как, скажите, отличить обычного визжащего алармиста от тонко чувствующего умного человека, не будучи ещё более умным?

Далеко не все могут цитировать Мандельштама и Бродского, но мало кто не знает, что они стали жертвами тоталитарных режимов. Если Евтушенко жертвой не был, то его сейчас поэтом, достойным внимания, не считают. Конфликт руководящей воли и противящейся ей духовности и душевности как будто обязателен для энергичных времён, в расхлябанные времена он малозаметен. И, как ни странно, именно в энергичное время появляется много хороших авторов, а свобода и попустительство их как будто размазывают и измельчают. Когда можно писать о чём угодно, и ничего за это не будет, плодятся авторы препаршивейшие. Или хорошее не видно за множеством вылезших на поверхность ничтожеств. 

Залитая кровью клавиатура не признак гениального поэта.
Но что же признак?
Пойдём снизу: стишки к днюшкам, всякие поздравлялочки и привечалочки. Затем восторженные описания заслуг, рифмованная лесть либо воздаяние должного действительно хорошим людям.
Альбомная поэзия. Песни дворовые. Рифмованные учебники, исторические эпопеи. Дневники, Песни сложные и мудрые. Поэмы, дающие целостный взгляд на мир с попыткой проникнуть в суть вещей. Новая философия.

В изобретательском творчестве есть уровни изобретений от небольших рационализаций с использованием известных принципов до создания самих принципов, революционно изменяющих вообще всё. В поэзии аналогично. Кто-то расставит слова так, чтобы было гладенько, и уже молодец, а кто-то станет источником идей для философов. Хорошая поэзия - это предфилософия.

Когда описывают, как человек обучается чтению, обращают внимание на отсутствие тех зон мозга, которые затем будут читать. Мозг самосоздаётся усилиями чтения. А потом всё легко.
Глубокая настоящая поэзия там, где мозг ещё только создаётся. Позднее на этом месте будут философия, технология, обыденное общение. Но это потом. 

Вокруг яркого свечения разума есть серая зона, которая может засветиться так же ярко. Но там на сегодня муть и неясность. Кто-то должен там поработать. Музыкант, художник или поэт? Или все три одновременно? Поэт в этом процессе точно участвует.

Почему я выделяю Мандельштама и Бродского? Возможно, это просто личная симпатия. Но, оказываясь на переднем крае гуманитарных наук, я обнаруживаю такую же симпатию у находящихся рядом людей. Они всерьёз исследуют творчество именно Мандельштама и Бродского. Иногда Бродского считают последователем Мандельштама, но достойным последователем. 

Для меня Мандельштам местами непроницаем, но всё равно ощущается как глубокий автор, которого следует упорно расшифровывать. Бывает, что прочитанное стихотворение оставляет много ячеек для будущих знаний, которые заполняются в течение какого-то времени, и при новом чтении стихотворения дают довольно полное понимание. Хорошо, что у поэзии нет правильного и неправильного прочтения. Комплект знаний даёт понимание, но если комплект другой, то и понимание будет другим. Любопытно то, как разнообразные трактовки могут клубком наматываться на одно и то же в общем-то небольшое произведение.
Сейчас я попробую разжевать одно из произведений. Через какое-то количество лет, возможно, сделаю это повторно и сравню результаты. А может кто-то поможет?


 Был старик, застенчивый, как мальчик,
Неуклюжий, робкий патриарх.
Кто за честь природы фехтовальщик?
Ну конечно, пламенный Ламарк.
(Честь природы. При нашей привычке брать у природы и не уважать её, дающую, "честь природы" оказывается понятием из словаря людей другой породы).

Если все живое лишь помарка
За короткий выморочный день,
На подвижной лестнице Ламарка
Я займу последнюю ступень.
(Имеется в виду день творения? Почему он короткий и выморочный?
 Если наше живое - помарка, то, выходит, Творец создаёт неимоверно много, в сотни тысяч раз больше нашего мира. И тогда по отношению к масштабам всего Творения человек оказывается неотличим от червя)

К кольчецам спущусь и к усоногим,
Прошуршав средь ящериц и змей,
По упругим сходням, по излогам
Сокращусь, исчезну, как протей.
(Это о человеческой скромности? Был царём зверей, но, осознав масштаб, прекратил самовозноситься, и маятник качнулся в обратную сторону?)

Роговую мантию надену,
От горячей крови откажусь,
Обрасту присосками и в пену
Океана завитком вопьюсь.
(Роговая мантия - защита от атакующего хищного мира, мантия может быть судейской, тоже хорошая защита; отказ от горячей крови - это превращение в хладнокровное, которое может замерзать и оттаивать в зависимости от внешней температуры, это отказ от горячего сердца, которое стремится к человечности и идёт на помощь к людям, часто жертвуя собой.
Вспомню здесь первого названного Иосифа, который взял на себя функцию творца, чьи масштабы творения были огромны, но однако же многим людям пришлось ради выживания превращаться в хладнокровных. Людей с горячими сердцами перестреляли люди с сердцами по-иному горячими. Их принято называть бессердечными, может быть и правда у них были горячие головы при отсутствии сердца.
Дальше про обрастание присосками. Ценное умение присасываться ограничивает свободу того, к кому или к чему присосались, делает неповоротливым, зато присосавшийся имеет немало выгод. История показывает, как присосавшиеся к власти, ставившей высокие благородные цели, превращают её в тупой неповоротливый механизм, беззащитный перед внешними атаками.
Присоски характерны для осьминога, а он любопытен своей способностью при огромнейшей массе пролезать в крохотные отверстия. Этот товарищ с присосками - умнейшая океаническая сущность. Видео с ним увлекает вывертами, подвижностью и иногда гигантскими размерами. Если бы Мандельштам и правда оброс осьминожьими присосками, мы бы узнали величайшего из признанных поэтов. Но, увы, наши намерения по приспособлению к этому миру не успеваю это осуществиться хотя бы потому, что раздражающий окружающих творческий продукт рвётся на волю и игнорирует наши хитрые биологически целесообразные планы. "И в пену океана завитком вопьюсь" - удивительное высказывание, если представить себе океан жизни вокруг поэта, пену как верхний слой, носимый ветром и в каком-то смысле никчемный, но при этом статусный, и поэт впивается, как впивается комар или другой кровососущее, и становится завитком вроде украшения в архитектуре, которое проходит через века. То есть тут четыре слова и четыре сферы понятий. Предельно густо и тем восхищает).

Мы прошли разряды насекомых
С наливными рюмочками глаз.
Он сказал: «Природа вся в разломах,
Зренья нет, – ты зришь в последний раз!»
(И здесь снова чрезвычайно социален рассказ о биологии. "Мы прошли разряды насекомых" - про градации чиновничьи и статусные, про единые организмы типа пчелиного улья или термитника, где личность единичной особи не существует, ещё и про личиночную стадию насекомого, совершенно отличную от взрослой особи, в те времена как раз ребром стоял вопрос об отношении к детям так называемых "врагов народа" и об образовании детей самых грубых крестьян, первые могли не упроститься, вторые могли не усложниться, и всерьёз стоял вопрос, являются ли личинки людей личинками насекомых определённого неизменного вида, или они просто личинки человека и полностью зависят от воспитания, как зависит от питания пчелиная личинка и становится царицей или работягой, когда её кормят или не кормят маточным молочком.
"Наливные рюмочки глаз" - тема спаивания, специфики вИдения пьяными глазами.
"Природа вся в разломах" - пишется во время чудовищных социальных расколов, после взаимоуничтожающей гражданской войны. "Зренья нет, ты зришь в последний раз" - если говорить о духовном зрении, то уничтожение прежней культуры и в частности духовной культуры приводит к потере духовного зрения. И тот кто пока ещё его сохраняет, может в буднях великих строек утратить это зрение. После трудовой смены уже не до него. После попадания в определённые обстоятельства можно утратить это зрение. Хотя, как показали чудовищные эксперименты с концлагерями, кто-то духовность утрачивает напрочь, а кто-то проносит через ад. Хороший пример - Виктор Франкл)

Он сказал: «Довольно полнозвучья,
Ты напрасно Моцарта любил,
Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил»
(А ведь Он говорит. Не втихаря всё это творится, вполне возможно как бы предвидение, ведь Он сказал, что будет. Некоторые семьи во время Гражданской войны ушли в тайгу и там уцелели. И в наше время Он говорит, к примеру, о том, что в городах мы будем все вытравлены смогом или карантинными мерами, и сейчас ещё не поздно уходить. Он нас бережёт, но где-то и испытывает, однако всегда сообщает заранее, какое испытание будет, и можно выбирать крест по своему размеру.
"Довольно полнозвучья" - очень тяжёлые два слова в этом контексте. Внезапный обрыв полноценного. Зачем и почему?! А потому что пока хватит. Слишком много хорошего - плохо. Обновим свежесть восприятия. А мы ведь и правда наблюдаем то, как искусство, исчерпывая свои формы, утрачивает новизну, силу и свежесть, застревает в бесконечных самоперепевах. И надо просто уничтожить все былые достижения, чтобы повторить молодость художественного мира. И потому "довольно". Доложили, довольные, до вольности внезапного прекращения прежней культуры и начала новой.
"Наступает глухота паучья" - это своеобразная глухота, ведь паук чрезвычайно чуток к собственной паутине. Отныне в том, что сам  плетёшь, и будет музыка. И это плетение всякие проносящиеся мимо крупные организмы могут уничтожить в один миг, что мы наблюдали многократно.
"Здесь провал сильнее наших сил" - провал как в почве под ногами. А мы не ангелы на собственных крыльях удержаться не можем. Почва под ногами рушится в ад - и мы туда же, и вариантов нет, даже если все силы прикладываешь к тому, чтобы удержаться)

И от нас природа отступила
Так, как будто мы ей не нужны,
И продольный мозг она вложила,
Словно шпагу, в темные ножны.
(Человеческая природа не перестала существовать, но отошла в сторону. Мы сами по себе, она сама по себе. Мы ставим над собой какой-то эксперимент, она со стороны наблюдает, как наблюдала русская эмиграция.
Продольный мозг отвечает за дыхание и другие необходимые простые функции. Это выживание. И потребности выживания ведут себя как оружие. Можно уметь или не уметь выживать, но продольный мозг сражается за жизнь, отключаю при необходимости лобные доли с интеллектом и ту часть серого вещества, где живут честь и совесть.
Продольный мозг, переходящий в спинной мозг и как будто спаянный с ним, действительно похож на рукоятку шпаги, где спинной мозг и есть колющая часть, спрятанная в ножны позвоночника)

И подъемный мост она забыла,
Опоздала опустить для тех,
У кого зеленая могила,
Красное дыханье, гибкий смех.
(Подъёмный мост опускают крепости, когда хотят впустить желанных гостей, но его поднимают в случае опасности. Интеллектуально-культурная крепость, ощутив опасность, подняла мост, кого-то защитив и кого-то оставив на произвол судьбы. Не трудно представить, кто по какую сторону крепостной стены оказался. Красное дыхание - проповедуют ценности "красных" с естественностью дыхания. Гибкий смех - поддерживают или высмеивают то, что требуется моментом. Зелёная могила - быстро порастает травой забвения. Пророк. Определил ещё тогда, что не успевшие пройти по мосту люди с красным дыханием получат зелёную могилу)


Если выписать годы рождения поэтов, которые по праву названы великими, то они почти все кучкуются в одном десятилетии. Последующие десятилетия тоже давали много поэтов, но не великих. Наблюдаю за тем, как сейчас молодые поэты пытаются делать из себя нечто значительное. Изо всех сил вонзаются в глубины своего подсознания и пытаются оттуда что-нибудь выколупать. Полупьяный бред мелко покрошенных смысликов никак не складывается в целостную картину. А если иногда и встречается полнота и целостность, то отнюдь не у тех, кто обосновался на Парнасе. Поэтические кружки наматывают клубки своих строчек, но связать чтобы то ни было невозможно, это обрывки, как будто поточенные молью. В десятилетии великих была общечеловеческая великолепная идея всеобщего блага.  Какие бы превращения она там не претерпела, идея была огромна и светла, по крайней мере в начале. В девяностых никакой Великой общечеловеческой идеи не было, всего лишь некоторые рвачи вылезли экономическими прыщами. Гноем изливались недавно полноценные ткани экономического организма. Мы хотим чего-то стоящего от поэзии гноя?!

И тут, конечно же, хочется всмотреться в Бродского. Он появился до битвы, в которой Союз покромсали. Если бы его слышали, а не изгоняли, история могла бы пойти иначе. Он мешал инерционному движению страны. Пытался отвернуть её от пропасти, которой заканчивалась ровная дорога. Страна двигалась вперёд так, как будто ей гарантировано было появление личности, способной пронести страну над провалом так же, как это сделал первый из упомянутых иосифов. Но враг не дремал и подстраивал катастрофы. Личности были физически и морально уничтожены. Часто звучит фамилия Пономаренко. Подстроили аварию. Кого-то в Питере оклеветали, якобы фонды музея использовал для свадебной церемонии дочери и расколотил царские сервизы в пьяном дебоше. Наша страна должна была защищать выдающихся людей, как она умела это делать, к примеру, в атомной и космической отрасли. Но там был организатор защиты, а здесь были продавшиеся и под видом защиты уничтожавшие. Изгнание Бродского, на тот момент уже очевидно неординарного и талантливого, было нешуточной диверсией по отношению к нашей стране и большим подарком миру за занавесом. Хочу через творчество Бродского посмотреть на последующий преднамеренный развал страны. У него много намёков, но пока не найден концентрат. Ищу подсказки.

Два слова о "смысложуе".
Мне часто достаётся за избыточность трактовок. Считаю их недостаточными. Каждая веточка может прорастать и прорастать новыми побегами. Но некоторые человеки спешат отщипнуть почки, чтобы ничто не росло. Эти представители бритвы Оккама заявляют мне, что, не имея филологического образования и внешнего требования насчёт диссертаций и научных трудов о творчестве некоторых поэтов, я не имею права высказываться. С чего бы вдруг?! Возможности - не имею. Маленькая публикация, которую вы читаете, погоды в мире не сделает. Кто-то что-то выдернет для своих диссертаций. Не сомневаюсь в этом, поскольку уже наблюдала, как клевали крошки моей фантазии начинающие учёные. Биться над получением учёной степени ради права публиковать своё мнение?! А почему эти люди имеют право высказывать своё мнение обо мне? Кто они такие, эти большие в самомнении случайные авторитеты, чтобы запрещать мне понимать любимых авторов? Каким образом у них появилось право ограничивать не симпатичные им высказывания? Сами захватили? Взяли на себя роль Творца, который в какой-то миг сам себя ограничил, сказав, что довольно полнозвучья? Так вы же не соизмеримы с ним. Смотрите комментарий к первой строфе.
Чуть больше скромности, самозванные авторитеты! Учитесь у Мандельштама.