Бутылка

С утра прекрасен этот мир,
Но в паутину серых дней
Едва ль проникнут звуки лир,
И атмосфера на людей
В двести четырнадцать кило
Все так же давит, как и прежде.
Рабы будильников в метро
Спускаются; в упрек невежде
Его ласкает красота,
А он не внемлет ей, упрямый,
И в пыл сраженья за места
В вагон, толкаясь, рвется рьяно.

Ну, тут совсем другое дело,
Тут люди знают точно все:
И как ухаживать за телом,
Почем и производство чье.
В сие железо заключен
Круг интересов всенародных,
Вещичек липких полон он,
На ламинате отраженных.

Основа общества – та масса,
Что вечно двигает прогресс,
Ужель мещанства жизнь напрасна?
Себя ты жертва иль небес?
Долой сомненья, средний класс
Для экономики столь важен!
Нечаянно времен каркас
Стоглавой вошею загажен.

Но не пренебрегу сказать
(Моя мне совесть не позволит):
Народ у нас горазд читать,
Пока их тока воля возит.
Средь серой массы на сиденьях –
Торчком обрывки шелухи,
И в этом глянце грязных сплетен
Вот–вот родятся пауки.

Сидит, объемля места два,
Закрасив едко сорок лет,
Людмиливанна Дубина –
Донцовой целевой сегмент.
В метро читать Донцову кстати.
О палец, цитадель микроба!
Облизан вмиг, и с влажной ратью
Пошла бульварщина в утробу.

Нарушив грозное табу
Неприслонения к дверям,
Воротнички язвят в углу.
Их схема дум известна нам:
Моделью разговор пестрит
Автомобилей, телефонов...
Тех женщин, чей товарный вид
В журналах мод творит законы.

Но как, свою превысив спесь,
Сюда вплелась одна такая?
Почешет там, поправит здесь,
Томится, зрелищно зевая.
Глазами бегает надменно,
Переменяет ног узор,
Картинно шелестит пакетом
Картонным с надписью Dior.

Студента блеклый свет очей,
В лице – туманности обуза.
Смакует книгу наших дней,
Где правит наркоманов муза.
Сознанья рамки раздвигая,
Истоптан авангарда след;
Читает молодежь златая
Псевдохудожественный бред.

Я в восемнадцать лет не в нише
Теченья сверстников моих:
Подвластны моде эмтивишной,
Швыряют деньги не свои
И думают, что протестуют.
От этого меня мутит,
Хотя я и не претендую
На роль «возвышенный пиит».

Не излечимы все безумья,
Кожаннокурточная дрянь...
Вообще, без мата к вам пишу я
Наперекор злосчастным дням.
Увел я что-то далеко
От шума и вагонной пляски.
Пора б вернуться нам в метро,
Где, будто, близится развязка.

Стандартный, апатичный день:
Дела кипят слепящим ядом,
Тела свою бросают тень...
Как вдруг рассыпался порядок.
Столь долгожданная бутылка,
Впредь недовольство не тая,
Метнулась из засады пылко,
Пивными каплями разя.

Отчаянная, ворвалась
В мир, где прижилось соглашенье:
Глазами встретиться стыдясь,
Столпотворится отчужденье.
Летит помять редуты ног,
И всяк, с утра готовый злиться,
Продолжить дело уж не мог,
Как ни старался притвориться.

Сегмент, недолго размышляя,
Бутылку пнула зло в сапог,
Кутюр любимый опошляя
Спесивой, выразившей шок.
Воротнички хитрить не стали:
Новинки пива обсудя,
Ту эстафету передали
Студенту, пьяному от сна.

И так бы долго продолжалось,
Но есть спасение для них:
На остановке тверд, но жалок,
Вошел прелестнейший старик.
Известный в прошлом как профессор,
Теперь забытый всем и вся,
Достал бутылку из-под кресла,
Чтоб сдать эквивалент рубля.
Затем он быстро оглянулся
На изумленных лиц вагон,
Морщинясь, странно улыбнулся
И спешным шагом вышел вон.