На бумаге

Пишу тебе. Бог мой! Какая лживость
бумаге придавать все то, что накопилось:
желаний бред манящий всё к тебе
и сладкие мнгновенья (лишь во сне),
когда к руке твоей, припав губами,
моля еще минуту, (чтобы с вами),
и нежности лукавой и жестокой.
И это всё (Бог мой!) зову "эпохой".
И строки чувств, что выжжены на сердце
кидаю на бумагу лживо дерзко.
Хоть на минуту видеть между строк
твой лик, тебя. И выучен урок-
Стремясь тебе дарить минуты страсти,
доказывая, пыл, что не то счастье,
что сытно есть и вдоволь пить вина,
не золота во всем, не серебра сполна
и, даже, (важно что) не просто жить.
А счастие- мнговение ловить
страстных желаний, нежности друг друга,
быть рядом, лжи бояться до испуга.
Но рядом быть, ценить эти мнгновенья
и поощрять любовью те стремленья,
что возникают у того, кто рядом,
и кто один средь тех кому так надо
любви кусочек силой оторвать.
Один лишь он всю хочет, без остатка, взять.
Вот это счастье (вы-то это знали).
В неменье губ и глухоте ушей
я доверяю (проклятая лживость) все бумаге,
всё то, что скрыто - в тишине аллей
нах прогулок (для тебя лишь скрыто)
в ваших глазах (бесценными зерцал).
Я доверяю (странно, страшно, дико)
больше бумаге, чем (О, Бог мой!) вам...