Деньги

К деньгам я всегда относился достаточно безразлично, считая их, как и большинство здравомыслящих людей, не целью, а лишь средством. Жизнь художников в те времена действительно была «богемной», в буквальном понимании этого слова. Сегодня рад «трёхе» – завтра разбрасываешь сотни. Сегодня «сыт, пьян и нос в табаке» – завтра голо- даешь и рад чашке чая с бутербродом у кого-нибудь в гостях. Это была, своего рода, закалка, которая позволила относиться к деньгам легко и расставаться с ними без долгих сожалений.

Нет. Если быть до конца честным, – однажды деньги чуть не стали целью, и тогда я вполне понял, как люди подпадают под их власть.

В конце семидесятых решил купить автомобиль, что по тем временам было достаточно проблемно, как и многое другое. Пришлось, как каторжному, работать в течение полутора лет, не зная ни выходных, ни праздников. Исключение составил лишь Новый год.

Так или иначе, но деньги были скоплены и лежали на сберкнижке, дожидаясь применения. Применения же не было по причине всеобщего государственного дефицита, являющегося неотъемлемой частью существовавшей системы распределения благ. Всё решал «блат», мало чем отличавшийся от сегодняшней коррупции, разве что меньшими масштабами и отсутствием бесстыдной открытости. Будучи художником и «похалтурив» практически во всех организациях района, выходы на начальство РайПО, а именно там распределяли автомашины для района, я имел. Машину пообещали, но возникали то одна, то другая проволочки. Время шло, машины не было, а деньги зарабатывать я продолжал… Вот тут-то и заметил, что на машину хватает с лихвой, а желание добавить денежку «на книжку» стало потребностью: заработал – и бегом в сберкассу. Греет мне душу эта серенькая книжечка. Цветом – холодная, а греет…

Слава Богу – подошла очередь и вожделенная «Нива» перекочевала с торговой базы ко мне во двор. На сберкнижке оставались тысяча восемьсот рублей. Снял я их с той книжки все до копейки, отказавшись от предложения оставить хотя бы десять рублей, и закрыл счёт. Навсегда. На оставшееся же, не мудрствуя лукаво, купил себе двухкассетный японский магнитофон, стоивший в те времена «бешеных» денег и аудиоплеер для сына. Потратился, вздохнул свободно и продолжил жить, как жил прежде, не особо задумываясь о будущем.

Находить деньги мне приходилось трижды. Немного за всю жизнь, согласитесь. Поэтому, может быть, все три случая хорошо запомнились.

Первый раз я нашёл деньги, когда мне было шесть лет. Это была огромного размера синяя с желтизной по бокам купюра с профилем Ленина и номиналом в десять рублей. Такого богатства мне держать в руках ещё не приходилось. Вожделенной «денежкой», которую я и сейчас вспоминаю с большой теплотой, был рыжий рубль. Попав в руки, он мог подарить немало счастья: рубль стоил стакан семечек; на рубль, получив ещё десять копеек сдачи, можно было купить мороженку; за рубль можно было сходить в кино или купить сто грамм «долгоиграющих» леденцов. И вдруг – червонец…

Как сейчас помню себя с этой купюрой, зажатой во вспотевшем враз кулачке и свои ощущения. Странные это были ощущения. Вроде бы радоваться надо, но радости не было, а был почему-то страх, и ещё стыд, как будто бы не нашёл я эту купюру, а украл. А главное – я не знал, что с ней делать. Если бы это был рубль, всё было бы значительно проще, но червонец?..

Когда в стране началась «перестройка», в подобное положение попало сразу всё её народонаселение. Ну хорошо, ну почти всё… Люди продавали, покупали и опять продавали. Деньги вихрем летали над Россией. Этот вихрь, подстёгиваемый инфляцией и враз сделавший всех миллионерами, сводил с ума.

С удовольствием констатирую, что мой детский ум справился с задачей значительно лучше, чем умы многих «россиян». Фу, какое мерзкое слово… В моём детстве все мечтали быть пионерами, а поэтому купил я себе за рубль пионерский значок. Сдачу же, три зелёные, как лягушки, трёшки, отдал единственному городскому нищему, ежедневно сидевшему рядом с хлебным магазином.
А ещё говорят, что розу с жабой повенчать нельзя. Я марксизм с религией повенчал, не задумываясь даже.

Второй раз найти деньги довелось, когда мне было лет двенадцать. Шли с приятелями по улице и нашли тех трёшек целую пачку, в банковской бандероли. Какой-то (какая-то) бедолага зарплату потерял, не иначе. Здесь всё было просто. Со всей пионерской сознательностью отправились мы в милицию и сдали находку, после чего, гордясь собою, отправились по своим пионерским делам.

По прошествии лет прекрасно понимаю, что доблестные милиционеры никому тех денег не вернули, а до бессознательности напились на свалившуюся с неба «халяву», однако удовлетворение от своего поступка испытываю и по сей день.

Третий раз – случай особый. Был я уже вполне взрослым и «давил зелёного змия» со старанием по мере возможности. О работе, тем не менее, не забывал, а «халтуры» было достаточно.

Проснувшись однажды поутру и не найдя ни копейки в кармане для приведения себя в человеческий вид, я загрустил и задумался. Ситуация была патовая: для того, чтобы суметь работать, нужны были деньги, а для того, чтобы их получить – следовало работать.

К слову сказать, не работать в те времена никто права не имел, – несогласных отправляли «на сто первый километр». Я же тогда был «на вольных хлебах», сиречь исключительно на «халтурах». Заместитель начальника милиции Вадик Баранов называл меня тунеядцем, заставлял «устраиваться на работу», подразумевая запись в трудовой книжке, и грозил «принять меры».

Однажды, не выдержав, я спросил, сколько он получает. Понапрягавшись и приплюсовав «кормовые» и «одёжные» он сказал, что двести десять. (Немалые по тем временам деньги, конечно.) Тогда я достал из кармана договор с райсельхозтехникой на полторы тысячи рублей, а следом за ним акт о приёме этой работы, датированный двумя неделями позже. Подал ему эти бумаги, подождал, пока прочтёт, и сказал: «Извини, судя по заработку, это ты, брат, тунеядец». Вадик «увял» и с тех пор оставил меня в покое.

Выхода не было – следовало закончить начатую «халтуру» для городской поликлиники, за которую обещали спирт. Перья и кисти ходуном ходили в дрожащей руке, но дело потихоньку двигалось. Зашёл вчерашний приятель. Молча уселся страдать на диван. Я продолжал пыхтеть. Когда потребовалась бумага, я, не оборачиваясь, попросил его достать лист ватмана из-под дивана.

Этот?, – спросил он. Да, – говорю, продолжая бороться с непослушной кистью.

А может этот?, – спрашивает. Ну да, да!, – и поворачиваюсь к нему лицом. В руках у него два новеньких «червонца», ни разу не побывавшие в магазине и от того страдающие комплексом неполноценности.

Слов не было, междометий тоже. Я только махал головой, что означало вопрос «Откуда?!». Там ещё есть, – говорит и показывает под диван. Я лёг на пузо и выгреб из-под дивана ещё шесть таких же «червонцев». И стало их восемь. А «Плиска» стоила пять пятьдесят. А работа могла уже и подождать…

«Халтура» эта, к слову сказать, висела в виде стенда информации в фойе городской поликлиники молчаливым мне укором до 2006 года. Для посетителей может и не заметно, а я очень хорошо видел, где сработано на трезвую голову, а где не очень.

Спросите, к чему я всё это рассказываю? А к тому, что деньги мо-гут сделать человека собственным рабом. Что чужие «халявные» деньги могут, в лучшем случае, принести удовлетворение, но не радость. Что радость, особенно «с будуна», доставляют лишь свои, кровно заработанные. И что не только в деньгах счастье.

Скажете: «…а в их количестве»? Ну что ж… Всё может быть в этом «самом странном из миров».

Романов. 2006 г.