Эмили Дикинсон знаменитое и не очень

ЭМИЛИ ДИКИНСОН



Успех всего желанней
не знавшему удач.
И вкус нектара слаще,
когда от бед хоть плачь.

И ни один воитель,
подняв пурпурный стяг,
не явит суть победы
в столь истинных словах,

как тот, кто, умирая,
ловил, врагом сражен,
ликующей фанфары
далекий ясный тон.

---

Success is counted sweetest
By those who ne’’er succeed.
To comprehend a nectar
Requires sorest need.

Not one of all the purple host
Who took the flag to-day
Call tell the definition,
So clear, of victory,

As he, defeated, dying,
Oh whose forbidden ear
The distant strains of triumph
Break, agonizes and clear.


**

Отважным воинам – почет,
но доблестнее, право,
сразиться с полчищем невзгод,
не ожидая славы.

Погибнешь или победишь –
народам всё равно,
из рук отечества не жди
посмертных орденов.

Зато такую душу
на небо поведет
в плюмажах белоснежных
архангелов эскорт.

---


To fight aloud is very brave,
But gallanter, I know,
Who charge within the bosom,
The cavalry of woe.

Who win, and nations do not see,
Who fall, and none observe,
Whose dying eyes no country
Regards with patriot love.

We trust, in plumed procession,
For such the angels go,
Rank after rank, with even feet
And uniforms of snow.


**


Я отдал жизнь за красоту,
но только был зарыт,
как рядом в гроб сошел другой,
за истину убит.

Сосед спросил, зачем я здесь?
«За красоту сражен».
«А я за правду, -- мы теперь
как братья», -- молвил он.

И так вели мы разговор,
покуда мох могил
не залепил обоим губ
и надписей не скрыл.

---


I died for beauty, but was scarce
Adjusted in the tomb,
When one who died for truth was lain
In an adjoining room.

He questioned softly why I fell?
“For beauty”, -- I replied.
“And I for truth, -- we two are one;
We brethen are”, -- he said.

And so, as kinsmen met a night,
We talked between the rooms,
Until the moss had reached our lips,
And covered up our names.


**

Сначала сердце просит
блаженств, потом – покоя,
чуть позже – легких зелий
для притупленья боли.

А там – уйти бы в дрему,
и наконец – как милость –
чтоб волей Инквизитора
скорее смерть явилась.


---

The heart asks pleasure first,
And then, excuse from pain;
And then, those little anodynes
That deaden suffering;

And then, to go to sleep;
And then, if it should be
The will of its Inquisitor,
The liberty to die.


**

Как краток путь земной,
как безысходна боль,
и сколько бед нас ждет
– я знаю. Ну, и что?

Смерть ожидает всех,
и никакой расцвет
не вечен: всё сгниет.
– Я знаю. Ну, и что?

Однажды в небесах
всё взвесят на весах,
получит всяк – свое.
– Я знаю. Ну, и что?

--

I reason, earth is short,
And anguish absolute,
And many hurt;
But what of that?

I reason, we could die:
The best vitality
Cannot excel decay;
But what of that?

I reason that in heaven
Somehow, it will be even,
Some new equation given;
But what of that?

**

Ввысь! Не только крылья
дарят нам полет!
Вдаль! Не только морем
можно плыть вперед!

Тем, чьи очи долу,
небо обещай.
Тот привержен долгу,
кто допущен в рай.

---


Lift it, with the feathers
Not alone we fly!
Launch it, the aquatic
Not the only sea!

Advocate the azure
To the lower eyes;
He has obligation
Who has paradise.

**

Элизиум – он близко,
в гостиной, в двух шагах,
где ждет тебя любимый,
блаженство или крах.

Остаться твердой -- подвиг,
когда уловит слух
шагов знакомых поступь
и легкий двери стук!

---


Elysium is far as to
The very nearest room,
If in that room a friend await,
Felicity or doom.

What fortitude the soul contains,
That it can so endure
The accent of a coming foot,
The opening of a door!


**

Есть некая пора, когда
ход времени спрямлен,
и вечно ясен горизонт,
и тих любой сезон.

За летом лето настает,
и слит июньский век
с эпохой августа весь год,
и счастлив человек...

--


There is a zone whose even years
No solstice interrupt,
Whose sun constructs perpetual noon,
Whose perfect seasons wait;

Whose summer set in summer till
The centuries of June
And centuries of August fuse
And consciousness is noon.


**

Доносчиком листва шуршит,
 кусты гремят как оды –
и где найти убежище
 от часовых Природы?

Укройся я в пещерной тьме –
 заговорит и мрак.
Прослежен путь мой на земле,
 и громок – каждый шаг.

---


To my quick ears the leaves conferred;
 The bushes they were bells;
I could not find a privacy
 From Nature’s centinels.

In cave if I presumed to hide,
 The walls began to tell;
Creation seemed a mighty crack
 To make me visible.

**

Я – никто. А ты – тоже таков?
Значит, нас пара таких чудаков.
Но – тсс, ни слова об этом:
не то нас осудят всем светом.

Как тошно быть важной особой,
и весь июнь, не устав,
твердить свое имя болотам
к восторгу млеющих жаб.

---


I am nobody. Who are you?
Are you nobody too?
Then there’ s a pair of us.
Don’t tell – they’d banish us, you know.

How dreary to be somebody,
How public – like a frog –
To tell your name the livelong June
To an admiring bog.



**

Безумство – разум высших сфер
для видящего ока,
а в здравом смысле – тьма химер.
Но здравых слишком много,
и, как всегда, их большинство
диктует нам закон.
Не спорь – сойдешь за своего,
но только возопи –
сочтут опасным существом,
чье место – на цепи.


---



Much madness is divinest sense
To a discerning eye;
Much sense the starkest madness.
“Tis the majority
In this, as all, prevails.
Assent, and you are sane;
Demur, -- you’re straightly dangerous,
and handled with a chain.


**

Преждевременный финал
и невнятное названье,
из введенья не узнать,
в чем же суть повествованья.

Будь история моей –
издала б, не правя слога.
Но куда ж тягаться нам
с привилегиями Бога.


--

Ended, ere it begun –
The title was scarcely told
When the preface perished from consciousness,
The story, unrevealed.

Had it been mine, to print!
Had it been yours, to read!
That it was not our privilege
The interdict of God.


**

Вскрой птичье тельце – увидишь песню,
трель за трелью – нитью витой.
Музыка – спутница летних рассветов,
струны умрут – она будет с тобой.

Высуши русло – отыщешь источник,
 -- капля за каплей – с водой ключевой.
О вивисектор, Фома маловерный!
 Видишь: та птица была – живой?

--

Split the lark and you’ll find the music,
 Bulb after bulb, in silver rolled,
Scantily dealt to the summer morning,
 Saved for your ear when lutes be old.

Loose the flood, you shall find it patent,
 Gush after gush, reserved for you;
Scarlet experiment! sceptic Thomas,
 Now, do you doubt that your bird was true?


**


Душа сама изберет себе общество
и двери замкнет.
Отныне в чертоги ее высочества
заказан вход.

И тщетно, прибыв в золоченой карете
к калитке простой
сам император преклонит колени
на коврик дверной.

Из всей многоликой бесчисленной нации
избран – один.
Для прочих створы внимания замкнуты –
крепче твердынь.

--

The soul selects her own society,
then shuts the door;
On her divine majority
Obtrude no more.

Unmoved, she notes the chariot’s pausing
At her low gate;
Unmoved, an emperor in kneeling
Upon her mat.

I’ve known her from an ample nation
Choose one;
Then close the valves of her attention
Like stone.