Бой гладиаторов

Фанфарный зов оповестил
Начало торжества – «день смерти»!
Глашатый громко объявил
Их имена, кровавой вестью.

Арена гулом залилась:
Крик, стоны, вопли, ожиданье.
Всё это породило страсть –
Испить не брезгав: смерть, страданья.

Нет, не свою, а в цирке зрелищ,
Где две судьбы, для созерцанья,
Чтобы свободные наелись,
На бой войдут – рабы, питаньем.

Сидящие по кругу поля
Кричали с пеною у рта:
«Секутор, раб! Погибнешь в вони!..»
«Ты, лаквиатор! Гниль для рва!..»

Два гладиатора у жизни
Уж больше не просили шанс.
Они друзья. Их судьбы в тризне –
Не скрыться… Пробил грозный час!

Им два решения отдали
В день праздника цезорной Юны:
Жизнь рабская в краю изгнаний
Иль смерть раба - свободны души!

А вольные тиранили глазами:
И ждали их явлений в нетерпенье;
И туники в острастке рвали
От малых замешательств тех сражений:

«Где твари рабские! Где наша кровь!
Подайте пир немедля! Смертного вина для снов!»

«Я за того… поставил десять…
Мал правда - в росте, телесах и в весе.
Зато стремителен и изворотлив,
И как пантера, смертоносен.
С десяток гладиаторов убил.
И беспощаден. Будет пир!»




«А я, всё ж, против этого раба.
Смотрите, мой силён, велик и гладок…
Ах, мне б его для сладостного сна
Уж он со мною был бы краток».

Бойцы кружили парами в арене.
Колонной шли показного обряда,
Беседуя друг с другом мирно в сцене,
А граждане рукоплескали и хулили «ядом».

Сто тысяч глаз на круг смотрели:
Мужчины, женщины и дети, и весталки.
Последние упрятали в смущенье –
Желанье видеть крови алость в чарке…

«О, этот галл и тот… ретарий мне по вкусу.
Я бы без слов была в них влюблена.
Ты, думаю, не против с ними хоть минуту
В лобзаниях привлечь свои уста?»

«Нет, милая Валерия, не с ними. Я спокойна.
А вот кого я вижу, мне света глаз не скрыл.
Достоин чувств моих, когда бы был он вольным.
Я б честь свою забыла перед ним!»

«Так кто же он? Открой сердечный ларчик!»

«Нет. Пусть искушений мне явит любовь,
Которую питаю, глядя на него.
О! Это Апполон и Марс – всё в месте и одно!
Прости, Валерия. Но только он. И всё!»

Их, на арене грозного театра, не больше
Ста прошло для жизни и смертей.
И кто, кидая разные богатства, не лучше
Были самых злостных дикарей.

Их мерзкие и хлопкие рукоплесканья,
И стоны, вопли, крики, не слова:
Всё говорило страстью созерцанья
От будущего боя и смертного огня!

И вот, указ наместника длань утвердила:
Начать «торжественность» показа!
Для многолюдия «не венчанного мира»;
Безжалостного и смертельного экстаза.

Сияющее солнце утреннего дня
Не жарило, не плавило – испепеляло
В рядах амфитеатра. Жар пламени огня
В умах и душах раж убийства отражало.

И все ряды амфитеаторской толпы
От возбуждения рычали в торжестве:
«Давай секутор! Режь его стопы
И меч воткни по - глубже. Закопай на дне…»

«А ты, плюгавый, лысый лаквиатор!
Накинь на ноги сеть и вилы в бок воткни
И подними секутора на них, порадуй.
На солнечных лучах зажарь его в крови!»

Синь неба. Палящий зной утра.
Вражда между болельщиками акта
Спектакля: челядь жизнь спасала для себя,
За счёт убийства челяди другой, как брата.

О, как жесток и злой, и сумрачен тот мир!
Двуличие души, рождает мерзость!
И было так всегда, не миг один.
И день сегодняшний – не в крестность…

Удар меча! Но мимо. Плох удар.
Сеть брошена, но тоже неудача.
А на трибунах крик: «К ногтю! В одра!..»
И хохот зла, и восклицанья: «Браво!»

«Хоронт сегодня ужин для себя получит!» -
Лекватор говорил, кружа,
Стараясь повторить попытку «круче»…
Но секуатор был готов и отразил удар.

В той жизни гладиаторы дружили
И смысла для вражды не примеряли.
Смеялись, было, и ругались, но могилы
Друг другу никогда б не пожелали.

Любили разных, подаваемых рабынь.
Ценили каждую, изведав вкус общенья.
Не думали, что так, вот, у судьбы
Решится попросту – ответ и мненье.

Ах, кабы воля! Кабы тихие луга!..
И тихий берег, сласти полюбовниц…
И видеть быстрый бег реки в моря.
И жизнь в свободе – счастье вольниц.

Но снова битва. И удар, удар!..
И сласти нет у жизни. Смерть не ранит.
«О, небо! Час судьбы реши. Дай нам
Не умирать в вражде. Оставь друзьями».



Попытка удалась – сеть захватила ноги.
Запутываясь в ней и тяжело дыша,
Секутор пал на сцену раненым и в крови.
Смотрел на друга без обид и боли, но слеза!..

А лаквиатор, упаённый амфитонной славой,
Которую ещё вершить придётся,
Забыв предостереженья друга, словно пьяный
Стоял на сцене, зная, что вернётся

Из дальнего похода друг… И смерть уж не помеха…
И встреча двух бойцов, как прежде…
Секутор не желал для друга греха –
Дал шанс – смертельно раненый, надежде!..

Вонзил свой меч до половины другу в бок.
Смертельным лезвием прошито тело.
Амфитеатр взвыл, устроив торг –
Жизнь или смерть!.. Хотя, какое дело…

«Смерть! Смерть!» - гудел бесовый зал.
И задыхаясь в крике обсуждали приговор:
И те, кто для себя путь милосердия избрал;
И кто любил, о них мечтал. Все были за одно.

Просили удовольствия и окончанье акта.
Агония несчастного свершилась!
«Проклятые!...» - он крикнул горько-страшно.
Пал мёртвым, друг за ним… Всё завершилось!