Кузьмич

Как-то раз съел я кузьмич, и сели мы с Кузьмичом в карты играть:
 - Вот те дама!
 - А на те туз!!!
Бородища седая-седая у Кузьмича, полощется на ветру, вяло шевелятся уши – «Думай, Кузьмич, думай!!» Снимет картуз, почешет блестящую лысину, ковырнет мизинцем в усах раз, другой…
 - Браво! Брависсима! – кричит зазывала-лавочник. А у лавочника сушняк второй день и бессонница: жевал, бедолага, корни какие-то и вот те на!? Видит – птица скворочет. Жир-ная, шершавая птица сидит на ветке и вот на же тебе – вместо клюва у птицы хобот! А глазки хи-итренькие!..
Хмурится Кузьмич, пальцами на ногах шевелит (ходит Кузьмич босой), плющит колоду и - бах с размаху на стол. Бах!!! И надвое стол! И бубновый валет вскользь на землю.
- Хорош, Кузьмич, че разошелся-та? – кричит зазывала через площадь с другой стороны.
Смотрит на площадь, а там, прям в центре, заместо памятника св. Пафнутию, фиолетовое свечение!… И прыгают искорки в нем. И смутные очертания проступают.
 - Тысяча чертей! – выругался художник и принялся обшаривать свои карманы в поисках трубки. Уголёк, которым чертил он на серокаменной стене высокого здания, раскрошился. Смешные дикие чертики на стене сплетались в объятиях, страстно любили друг друга… Недобро поглядывал на свое произведение художник, раскуривая старую непокорную трубку.
 - Что, Кузьмич, допился до чертиков?! - несется тоненький, зычный стрекот: румяная бабья рожа, искаженная гримасою гнева, высунулась в окно, цокает языком, пытаясь снять скорлупку от тыквенной семечки, прилипшею к оттопыренной нижней губе.
 - Гоп, старая! – неожиданно вскрикивает пригорюнившийся было Кузьмич и пускается в пляс. Смеха ради франтоватый молодой господин из толпы любопытных, уже собравшей-ся вокруг нас, сует Кузьмичу в руки шаманский бубен («Давай, Кузьмич, наяривай!»). В зыбком осеннем воздухе разрастается фиолетовое свечение, выглядывает из него мощ-ный перст, указующий в небо…
 Первым заметил перст зазывала-лавочник: сопя, высунув синюшный язык, опустился на четвереньки и пополз на огонь. Из горла его вырывались смертные хрипы. Видя это, - ки-нулся на помощь. Но на полдороги увяз в каких-то узловых магнитных сплетениях. Глядь - , а лавочника-то нет, сгорел в сиреневом уже пламени…
 Широкоплечий парень с высоким лбом, тряс за грудки молодого франтоватого господи-на: «Зачем Кузьмичу игрушку дал?!! Думай, думай что делаешь!!! – стучал ему по лбу указательным пальцем – Щас такой кавардак начнется…» господин лишь брезгливо отпи-хивался элегантно убранной тростью. « Но как же бездарно использует он свою трость – мысленно сокрушался художник - , а ведь я вырезал ее этими самыми руками из цельного куска ливанского кедра!!» - думал он, разглядывая свои руки, на которых насчитывалось почему-то 12 пальцев, по шесть на каждой.
 Собака метнулась в сторону, испугавшись безумного, еще яростней и бодрее плясал Кузьмич, бил в бубен. А сиреневое свечение все разрасталось и разрасталось, и далекие горные пики уже тонули в нем… Одинокая дама пик летела по мостовой… Ураганный ветер ринулся через площадь, сметая препятствия: горбатого человечка в коричневом сюртуке, румяную бабью рожу, двух широкоплечих молодых господинов, обломки пись-менного стола, лавку торговца, бешено вьющегося старичка с бубном…
 - Ну как там кузьмич поживает? – спросил худой как скелет парень в полосатой шапоч-ке у своего розовощекого друга.
 - А что, клевый старик, только грузит немножко… Вот как-то сели мы в карты играть, в дурачка. Ну даму пиковую он кидает мне, а я трефовым тузом крою. Старик как вскочит, хрысть по столу – стол вдребезги! Глянул свирепо, бородищу дернул и - прыг в кусты, что на берегу пруда росли… Этак минуточек через пять, довольный, выходит Кузьмич с початой уже бутылкой водки. А я не то чтобы сильно правильный, но алкоголь вот – на дух не переношу. Ты думаешь чего дрянь эту вся Россия жрет? А так вот распорядился змий шестиглавый с девятью хвостами, о трех рогах. Короче, чува-ак, рогатых я не люб-лю. И не пью ваще.Так, курю только… да и то все больше какие-то травы… А у нас ведь леса тут! За озером сразу сосенки начинаются. А дольше луга… И болота…. По ночам снятся мне длинные грибочки на тонкой ножке со шляпками, напоминающими головные уборы гномиков.
- О-о-о!!! Чуть не провалился! Блин, по болоту ж иду. – Хлюп! Хлясть! – Да не болото это вовсе, так, мелкая топь. Ан мех какой! Салатово-бурый блестит на солнце…Схватил пал-ку и давай по кочкам прыгать! – глянь, вон и грибочки! – они, они самые! – срывает, жад-но запихивает в рот, чуть не давится ими. А вокруг расплывающиеся рыла ухмыляются…
 Визжит милицейская сирена. – Ваши документы? – долго, изнурительно копошусь и, на-конец, вытягиваю из внутреннего кармана дедовскую старую трубку. – Вот… Озадачен-ный мент вертит трубку в руках, разглядывает, возвращает хозяину, по-зайчьи подпрыги-вает, и врассыпную!
 - Закурить не найдется? – спрашивает доброжелательный, могучего телосложения граж-данин. Протягиваю ему коробку с папиросами: - извиняй, браток, «беломор» я только пи-терский курю.
 - Ничё. Сойдет, - сминает папироску, раскуривает, набирает в легкие, задушевно хохочет, автоматически передавая по кругу. Сижу, переживаю, мучаюсь: «До меня не дойдет! Опять пустили по часовой…» Да, а кузьмич ничего так. Старик правда странный…
 - А говорил что не прёт…