Бабочки

Ты умеешь делать бабочек.
Это совсем не сложно, но получается почему-то только у тебя. Казалось бы чего уж проще – бабочки? Эка невидаль! Да попроси любого, и он сделает их тебе столько, сколько душе угодно. «Пожалуйста!» - воскликнет он, - «Вам каких – капустниц, лимонниц или экзотических? Берите, берите, не стесняйтесь!»
Ан нет. Сколько я ни прошу, у кого ни спрашиваю, ответ всегда один – недоуменный и немного презрительный взгляд. «Что ты, - всегда говорят мне глаза, - разве ты не знаешь, как это сложно? Это не под силу простому смертному. Отойди! Лучше отойди и не беспокой людей попусту».
А вот тебе не сложно.
Впрочем, если попросить тебя, ты, конечно, ответишь так же, как остальные. Ведь ты никогда ничего не делаешь для других – это твой принцип. Но иногда можно увидеть, как ты делаешь бабочек для себя и, подкравшись потихоньку, застать тебя врасплох.
И снова поразиться, как же просто это делается.
Cначала ты берешь несколько листков бумаги (обычно исписанной и мятой) и складываешь их вместе. Мягкими движениями сильных, но немного неловких рук ты тщательно расправляешь листки на столе, потом сворачиваешь пополам…и, резко рванув, разрываешь их вдоль линии сгиба. Я вздрагиваю и, в предвкушении чуда, издаю какое-нибудь глупое восклицание («Ой!» или «Уау!»)
Ты высокомерно поводишь бровями, кривишь губы – это тоже входит в ритуал – и снова складываешь листы.
Сворачиваешь. Рвешь.
Постепенно в твоих ладонях образуется все больше и больше обрывков бумаги. Они все мельче и мельче, и ты рвешь их до тех пор, пока это возможно, затем открываешь окно и высыпаешь обрывки на подоконник, с той стороны.
Потом закрываешь окно.
И мы начинаем ждать.
Мы начинаем ждать ветра.
Обычно это недолго, ведь ты специально выбираешь ветреные дни.
Вот ветер приходит, но бабочки (вернее – пока еще обрывки) лежат неподвижно. Он лижет их языком, неуверенно трогает ладонями, присматривается, и, наконец –
- Смотри, смотри – одна пошевелилась!
Первая бабочка робко расправляет крылышки. Взмах, еще взмах…(давай же, малышка, давай)…и еще одна новая жизнь начинает свой танец. Нежная и трепещущая, белая, как снег, вверх-вниз, вверх-вниз, она пока не решается выбрать определенное направление полета и кружит у окна.
Вот еще одна…еще… еще…фрррр…
И вся стайка неудержимо срывается с подоконника.
То взмывая под самые крыши, то припадая к земле, они кружат, беззаботно шурша крылышками, лопаются звонкими пузырьками смеха… но в полете их - печаль.
И, пока они по одной покидают породившее их окно, она звучит и звучит в нас нежностью и сожалением.
Я люблю бабочек. Люблю твой высокомерный небритый профиль. Люблю смеяться над тобой – над твоей небритостью и высокомерием. Люблю касаться твоего плеча, словно случайно задевая его своим, чувствуя сквозь два тонких слоя ткани горячечный жар твоего отсутствия.
Люблю твои глаза – там, на самом дне, в них тлеют тщательно скрываемые огоньки разделенного со мной смеха.
Мне нравится вечер, нравится возвращаться домой. Вечером. Когда уже стемнело, но, кроме меня в доме еще никого, и ветер (тот самый!) гудит за стеклами, не решаясь войти внутрь.
В такой вечер хорошо поставить на огонь чайник и, вскипятив воду, приготовить себе густой горький кофе. Потом сесть на диван (или в кресло), вытянуть ноги и, с мучительным наслаждением сделав глоток, зажмурить глаза.
Тогда в темноте, которая начнет клубиться вокруг, можно снова увидеть этих бабочек. Как они летят, высоко-высоко, над городом, сквозь ветер.
Такие загадочные.
 (2001)