Мало желтого, больше - кармина...

 

***


Бледно-лиловые астры в сумраке стылого сада
светят над черной землею после тяжелых дождей.
Ярко-оранжевым ядом брызжут календул лампады.
Холодно, пусто. Часами – нет ни собак , ни людей

в этих посадках старинных...
Только корявые лики
разнорабочих деревьев – яблонь, черешен и слив –
не покидают усадьбы. Да рассыпаются крики
соек, снующих повсюду в поиске скудных пожив.

Полупрозрачные астры не по-сентябрьски озябли.
Рано повеяло стужей и соловецким вином.
Хлопнем по шкалику, братец, выпьем еще по три капли
и угловатые грабли в теплые лапы возьмем.

Вот и еше одна осень, палой листвы погребенье.
Листья становятся дымом, запахом и забытьем.
А в глубине, за ветвями, - близко-далекие тени:
словно вчера еще,
в детстве по листопаду идем..




* * *

Мало желтого, больше - кармина
в вечереющих крымских лесах.
Снова осень приходит с повинной,
с поволокой в неверных глазах.

Влажный сумрак – как ладан обедни.
Ни души на морском берегу,
словно в этом краю - я последний
да и сам уцелеть не смогу.

Холодна и просторна свобода,
и предсмертно чиста тишина.
Отпеванию царского рода
даже страсть помешать не должна.

Никого на земле не осталось –
ни властителя, ни дурачка
И большая, как время, усталость
проникает в глубины зрачка.

А широкая темная птица,
опускаясь кругами с небес,
на безмолвную гору садится,
на потухший карминовый лес.



* * *

Сухой ноябрь. Желтеет облепиха
собором спелым каталонской лепки.
И Гауди Антоний дышит тихо
сквозь сизый сон пырея и сурепки.

Куст облепихи празднично и густо
и ягодами полон и шипами.
Да будет жить, - в царапинах,- искусство,
как раненая нежность между нами.

Да освежит язык мне лед облатки –
осеннего ковша кружок подмерзлый.
И нищих туч холщовые заплатки
да выполощет плес речушки Ворсклы!

Лимонный храм, предтеча каталонца,
колючий арлекин, сорочьи тризны...
Чем ближе стынь, тем кровней проблеск солнца
средь терний, желтизны и укоризны.