Афродита

Покидаю родной город.

В темноте всматриваюсь в пластику сопок.
Гениальный аниматор вылепил из пластилина зеленые бугры, украсил гирляндами фонарей.
Заставил спускаться в ритмическом танце к океану.
Устроил новогоднюю елку для детворы: “Раз, два, три, елочка зажгись!”
И город зажигается голубым неоном витрин, рубиново-алым от огней вышек, зеленым от мерцающих мачт.
Расступаясь под кораблем вода рябит и подрагивает, как шкура огромного осьминога, обитающего где-то в этих глубинах.
Никогда мы не заплывали до буйка, мимо которого идет сейчас судно.
Здесь, рядом со стоящими на рейде кораблями, живет морское чудовище.
Оно подкрадывается к купающимся у берега девочкам и хватает за ноги, утаскивая на дно.

Медленно выходим из акватории залива.
Дыхание океана все ощутимее.
Качает.
Огни города затянула тьма.
Белая пена бурлит внизу, у борта.
Надо уйти, созерцание белого и черного вредно. Этот контраст рождает сон разума.

В коридоре, перед входом в кают-компанию увидела черно-белую репродукцию картины Боттичелли “Афродита”.
Читаю текст, помещенный рядом.
Титан Кронос отрезал острым серпом мужское достоинство своего отца Урана и бросил бессмертный орган в море, где тот плавал в белой пене. Внутри пениса росла Афродита, которую море вынесло на берег у Пафоса.
Пожимаю плечами.
Не нравится рисунок, выполненный простым карандашом и изображающий эмблему детородного члена, растущего из морской раковины.
Сквозь стекло продолжаю глядеть, как постепенно растворяются сигнальные огни стоящих на рейде судов.
Слабо мигает маяк.

Ночью мне снится Афродита.
Она, как Дюймовочка, плывет на перламутровой раковине.
Зефир и Весна осыпают ее розовыми лепестками.
Вдруг вижу свой двор.
Он уютен и тих.
Отец меняет старые доски на общей скамейке перед подъездом.
Скрипят качели, колышутся сохнущие простыни на площадке.
Мы с подружками тремся возле моего отца.
Он моряк, ходит в Японию, привозит нам с сестрой ярко-зеленые джинсы и огромные яблоки, завернутые в бумагу.
Ну и конечно фантики с нарядными девицами, которых мы вклеиваем в альбомы.
Из открытой форточки доносится запах куриного бульона.

От качки меня елозит по постели.
Однообразное движение вверх-вниз невыносимо.
Футболка задралась на животе, простынь сбилась под ним в ком.
Стараюсь думать о Томасе Море.
Он был обвинен по требованию короля в государственной измене и приговорен к казни, согласно которой его тело должны были волочить по земле через все Сити в отдаленный район Лондона.
Там повесить так, чтобы он замучился до полусмерти, тогда снять с петли, пока еще не умер, отрезать половые органы, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности, затем четвертовать и прибить по одной четверти его тела под четырьмя воротами Сити, а голову выставить на мосту.

Ох Боже мой, и это не помогает!
Инквизицию мне устроило море.
Лучше сочинить сказку про любовь.

Вот маленькая девочка долго-долго томилась в плотской трубе, прогнившей и вонючей.
Плыла по океану не видя лазури неба.
Дышала черт знает чем и утомлялась бессмысленностью бытия, как я сейчас.
Слышала далекий колокольный звон, шорох крыльев пролетающих гусей, а может, лебедей.
Тогда море замолкало, капитулируя.
В минуты тишины девочка понимала, что превращается в женщину.
С возрастом поверженное мужское достоинство становится неинтересным несмотря на все титанические усилия обеих сторон.
Ах, Афродита, она жалела отца, ведь родилась из крови оскопленного.
И только Посейдону известно, что случилось на дне.
Морские ежи и звезды смеялись над девочкой: “У нее только две ноги! Жалко смотреть! У нее нет колючек и присосок. Она совсем как человек. Как некрасиво!”

Афродита научилась разбавлять ласки жестокостью, когда вышла на землю.
И она стала единственной, ни одна соперница не может победить ее, кроме моря.
В безлюдии ночном Афродита мирится с ним, потому что ищет отцовскую люльку, выбросившую ее на берег.


Нет, сегодня мне не уснуть.
Выхожу на палубу.
Любуюсь луной, серебристой зыбью за бортом.
Море со мной говорит, спрашивает о ком-то.
О, я знаю...