Звуки уличного мусора

Она стояла и смотрела на дождь за окном, на редкие зонтики прохожих, чернеющие внизу. Она улыбнулась. Еще бы: ведь там, прыгая через лужи и беспомощно натыкаясь о серые стены домов, мельтешили люди. Но это было так далеко, а она стояла здесь, в теплой комнате, залитой светом, и ее переполняло чувство счастья. Счастья, что она здесь, а не там, внизу, что муж ее рядом, и они одни, у них просторная уютная квартира. Она удовлетворенно вздохнула и плотнее запахнула банный халат.

Вдруг ее внимание привлек слабый блеск за окном – да, зрение ее не обмануло: это сверкнул начищенный саксофон, который еле-еле можно было различить с высоты 27 этажа. Она нахмурилась, пытаясь разглядеть музыканта, а присмотревшись, узнала черного паренька с дредами, которого видела на улице вчера. Лицо ее оживилось. «Интересно, сколько ему лет?» - почему-то подумала она.

Теперь уже ее вниманием полностью завладел черный мальчишка с саксофоном, который прятался от дождя под козырьком летнего кафе. Его почти не было видно в хмурой темноте, и только блики на изгибе инструмента, начищенного по-старинке воском, выдавал его присутствие. Она стояла у окна и, завороженная, смотрела на танец саксофона. Она смотрела на него пристально, с лихорадочным блеском в глазах, но как ни старалась, не могла слышать музыки. Окна их нью-йоркской квартиры тщательно защищали жильцов от «звуков уличного мусора», вспомнила она рекламу. Она всем телом приникла к окну, расплющив нос и вдавив ладони в стекло, как часто делают дети. Ей безумно хотелось слышать музыку, но в голове была звенящая пустота – не было слышно даже дождя. Ей стало нестерпимо больно в этом вакууме.

Вдруг ей показалось, что слышит мелодию, которую отдаленно можно было уловить по движению инструмента. Но она не могла видеть с такого расстояния, как и не могла слышать ни звука. Болезненно следуя за каждым движением саксофона, в ее голове уже рождалась музыка. И вот в глазах появился тот безумный блеск, который прятался вот уже много лет.

Она закрыла глаза. Вспомнились времена, когда ей было 19. «Самый счастливый возраст – 19 лет», - так говорила ее мама. Тогда она ей не верила. В 19 лет мир казался ей необъятным, непознанным, и полным проблем. Цели недосягаемыми, а все мужчины одинаковыми. Но с годами, конечно, она почему-то все чаще и чаще вспоминает тот возраст. Возраст, когда она не спала ночами, оседая в какой-нибудь очередной московской квартире, где постоянно играли на гитарах, каких-то барабанах, волынках; где устраивались домашние концерты, играли в мафию, а на кухне параллельно непременно велись вечные разговоры о смысле жизни, даже если не было вина. Тогда это считалось очень важным. То были времена, когда она просыпалась по ночам от какой-то навязчивой мелодии, которую никогда раньше не слышала, или, по крайней мере, не помнила. Сразу же она пыталась ее наиграть, но редко исполнение приближалось к тому, что играло в голове. Однако она никогда не сдавалась – она писала песни, грустные песни из собственных снов. Иногда она часами учила Баха или Бетховена – старательно, словно готовилась к экзамену в музыкальной школе. Да, она безумно любила то время, отчаянно жила в нем душою.

От воспоминаний ее оторвал щелчок открываемой двери ванной. Она обернулась и увидела своего мужа, вытирающего белоснежным полотенцем голову. Эта картинка и белое полотенце напомнило ей сейчас сцену в отеле из какого-нибудь дешевого тошного голливудского фильма.

Напрасно в этой годами отрепетированной сцене она пыталась уловить свежие мотивы. Все было как обычно. Она хотела поймать его взгляд, заглянуть в его глаза, но Пашка думал о чем-то своем, и в усталых движениях его рук она прочитала непреодолимую усталость. Вдруг его голова на миг замерла – что-то было не так как обычно, не вписывалось в привычный распорядок дня. Действительно: постель была заправлена. Каждый вечер, когда муж был в ванной, она разбирала постель, собирала разбросанные вещи и аккуратно вешала их в шкаф. Но сегодня почему-то этого не сделала, и сама же удивилась. Пашка ничего не сказал. Он не заметил, не понял что именно не так, он очень устал. Сегодня был тяжелый для них обоих день. Муж начал неуклюже разбирать постель, потом лег и выключил свет. Она осталась в темноте. Тяжело вздохнув, она обратилась к окну и снова предалась воспоминаниям, на этот раз не столь отдаленным.

***

«Добрый вечер, Дамы и Господа! Мы рады приветствовать вас на открытии выставки работ фотографа из России, Павла Далинина», - вспоминала она события дня минувшего. Чтобы не думать о безумной молодости, несыгранных этюдах и неспетых песнях, чтобы не впадать в бессмысленную «ностальгию неиспытанного», как говорил один ее знакомый итальянец, она решила погрузиться в приятное. «Хотя, гораздо уместнее пришлась бы порция хорошего секса», подумала она.

Вспомнилось, как за час до открытия выставки, они шли по парковке в направлении входа в здание, и он крепко сжимал ее руку. Так крепко, что попытка высвободить казалась невозможной. В такие моменты она чувствовала свою слабость, и ей это нравилось. Нравилось осознавать Пашкину силу, его превосходство. И вот, в этот важный момент его жизни, ей вдруг нестерпимо захотелось узнать, почему он так крепко держит ее? Какие силы связали их вместе, почему они еще вместе? Пашка был загадкой для нее до сих пор, и она вдруг подумала, что, наверное, она тоже для него неразгаданная тайна. Может, он чувствует силу ее, которой неосознанно даже готов подчиниться, но не знает природу этой силы? Он и не может этого знать, узнать до конца невозможно.

Может, муж просто привык держать ее за руку? Может, он и не подозревает, что делает это давно уже автоматически? Обычно, на такие вопросы из серии «почему» Пашка не отвечал, только загадочно улыбался в ответ. А тем временем они продолжали жить вместе, вместе преодолевая все трудности.

За силой его руки, неспешной твердой походкой и уверенной улыбкой чувствовалось сильное напряжение. Как воспримут критики это первое серьезное представление Далинина? Какую позицию все-таки займет Майкл Зальцман? Муж нервничал. Это было заметно по легкому наклону его головы, по напряженному взгляду его живых глаз. Эти глаза способны были тронуть самое черствое сердце, и если Пашка хотел очаровать кого-то, у него непременно это получалось. Но сейчас глаза он прятал, не останавливая долгого взгляда ни на ком из присутствующих лиц.

Фотография была жизнью для мужа. Она ему была необходима как воздух, его глаза загорались только в одном случае: когда речь заходила о перспективе кадра, композиции или о светотени. Они оба очень долго ждали этого события, как ждут родители долгожданного первенца. И как любые родители хотят видеть своего ребенка самым умным и красивым, жаждали самого громкого успеха. Они так долго к этому шли, и все было настолько продуманно, что провала быть просто не могло. Пашка долго работал над пленками, печатал их по несколько сотен раз каждую, меняя и исправляя мельчайший нюанс, не оставляя без внимания ни единый пиксель. Муж работал днями и ночами, и вложил в эту выставку все что умел и знал, он вложил в нее все накопившиеся за все эти годы эмоции. Таня ему помогала, поддерживала, и всегда пыталась указать именно на тот образец, который нравился ему самому, чтобы сказать, что это лучший вариант. На протяжении долгих лет они с мужем вместе отбирали лучшие кадры, составляли архивы работ и картотеку пленок. Она ругалась с организаторами выставки, пытаясь выжать из них максимум. Она сама утверждала в оформление стендов, потому что эти американцы ничего не смыслят в русской идее, как и в русском искусстве в целом, но зато американцы смыслили в пиаре, и акция была обречена быть прибыльной . Работая вместе все эти годы, Таня тоже имела право на кусочек славы, но, в отличие от мужа, почти не сомневалась в успехе.

Пашка, заметно нервничая, ждал реакции отдельных приглашенных гостей. Его напряжение передалось и ей. Слишком яркие вспышки, слишком натянутые улыбки, слишком много лиц, всего слишком много. Ее внимание стало рассеянным, и по щекам пошел неровный румянец. Таня взяла направление к выходу из зала. Надо было посмотреть на себя в зеркало, чтобы все встало на свои места. Удаляясь, только успела отметить брошенный вслед растерянный взгляд мужа. «Странно, что самые уверенные и успешные люди становятся такими уязвимыми перед лицом своего таланта», подумалось ей.

Да вот, кажется, и ей надоело задаваться глупыми вопросами, и пришлось вернуться в реальность: дорогу к выходу из зала ей преградила высокая тень. Таня подняла глаза и столкнулась с белозубой улыбкой.

- Извините, Татьяна, могу я занять несколько минут Вашего внимания? Джереми Пол, Арт-Ньюз.
- Добрый день. Что именно Вас интересует?
- Я вижу работы белградской серии, это же было во время первой югославской войны, в 1999 г.?
- Эти работы действительно эпизоды серии о югославской войне, сделаны в Европе достаточно давно. В частности, вот, интересная работа.
- Да, я отметил. – Его взгляд оторвался от стенда и несколько нескромно скользнул от Таниной прически вниз, в направлении декольте, и там задержался на мгновение дольше, чем позволял этикет. Таня про себя усмехнулась.
- Митинг у здания Скупщины, толпа, давка, бутылки с зажигательной смесью – сущий ад. Видите, на заднем плане танк? Видите, его дуло еще не остыло от выстрела. Мои слезы – (Вы правильно меня узрели в толпе), - результат общей паники. Я очень переживала тогда за сербский народ. - (на самом деле я потеряла Пашку из вида, и очень испугалась. Да еще этот выстрел).
- Конечно, вы же русские. Вообще, мне нравится динамика кадра, я даже почти перенесся туда и почувствовал запах пороха. Журналист состроил что-то наподобие улыбки.
- Это было  очень давно, - отрезала Таня, уловив в голосе журналиста фальшивые нотки.
- Мне нравится эта серия, пожалуй, больше всего. Актуальная сюжетная линия, напряженная, динамичная, вкупе с грамотно построенной световой композицией. – Он попытался исправить положение.
- Возможно, но мне больше по душе перспективные работы, вот серия пейзажей, например. Вообще Павел больше известен по этим ретропейзажным работам. Вы не разделяете общего мнения?

И так до бесконечности. Пустые разговоры, натянутые улыбки. А на следующий день с рассветными лучами солнца суета сует минувшего дня исчезнет, напоминая о себе тремя строчками на последней странице изданий. И к чему все эти интервью и разговоры, зачем надо было этому журналисту так распинаться передо ней, ведь на его незадачливом лице было написано одно: «цыпочка-то еще ничего». Хотя, надо признать, он показался ей очаровашкой.


***

Она стояла и смотрела на дождь за окном, и вдруг, как будто очнувшись, с удивлением обнаружила, что прилипла лбом к холодному оконному стеклу. Мальчишки внизу уже не было. Не найдя ничего, что бы заслуживало ее внимания в этой серой гниющей темноте, она отпрянула от окна. И вот она пятилась вглубь спальни как беспозвоночный моллюск, чтобы укрыться в своей родной ракушке. Здесь она чувствовала себя в безопасности, здесь ей было хорошо и спокойно. Но теплота и уют их спальни, созданный ее, Таниными руками за пять долгих лет, что они жили в этой квартире, вызвали в ней в этот поздний час ночи приступ гнева и отвращения. Чем занималась она все эти годы?

"Надо заставить себя лечь спать – завтра опять рано вставать, Пашке надо успеть почистить пиджак от кошачьей шерсти – он их опять оставил в гостиной, сделать завтрак.." А завтрака не было. Опять забыла купить шоколад. Муж с детства не ел ничего на завтрак, только чашку горячего шоколада. Какая же она стала рассеянная. Даже те несколько дел, что накапливаются в течении дня, она не в состоянии сделать. Или не хочет?

А правда состоит в том, что она не думает. Не думает, не работает ни умственно, ни физически, не ест (эти вечные диеты), а каждую минуту борется со временем. Время, неумолимое и непрерывное, отнимает годы без всякого разрешения их хозяина. И дело не только в отражении в зеркале, в первых но уже не исчезающих морщинах, и не в весах в ванной, которые странно себя ведут.

Фактически, за все эти годы ничего не изменилось. С одной стороны, замечаешь внешние проявления времени, каждое утро глядя на себя в зеркало, но с другой стороны, все остается по-прежнему. Ничего не меняется с годами. Не меняется и установившийся порядок, образ жизни. Таня часто думала, что если были бы дети, все было бы по-другому. Но детей не было, а у нее был Пашка.

Для Тани время стало единственным спутником жизни, когда муж на работе. Когда Пашка на работе, она занимается благоустройством их семейного гнездышка, варит щи из квашеной капусты (что было исключительной редкостью для Америки). Конечно, она занимается творчеством. У нее получаются иногда довольно неплохие пейзажи и акварельные этюды. Она помогает мужу в его студии, даже иногда занимается общественной работой – посещает семинары и лекции, иногда ее саму приглашают прочитать лекцию в школе или колледже. У нее много подруг и друзей – среди них она слыла обаятельным человеком и интересным собеседником. Но это была только верхняя часть айсберга. Тайные глубины ее души не были затронуты ни одной из этих деятельностей. Она очень любила своего мужа, но иногда ей казалось, что эта любовь мешает ей найти гармонию в жизни, и, прежде всего в себе. Сначала она чувствовала в себе способность свернуть горы, сделать то, что другим не под силу. Она чувствовала силу своего таланта. Но не знала как его реализовать. И в конце концов, найдя спасение в библейском «умерь свою гордыню», смирилась. И разве не в смирении состоит мудрость жизни? - Таня часто задавала себе этот вопрос. Но с праведностью, любовью, добротой, которую она излучала, уходила ее индивидуальность, уходила она сама. Она не чувствовала себя, она видела себя только со стороны, видела свое отражение в зеркале, свое тело, рыжие волосы и правильные черты лица. Но на месте, где должны были быть глаза, она видела запредельную пустоту и часто боялась смотреться в зеркало. Ее сознание медленно старело, умирало. Ее психологический возраст, по оценкам психоаналитика, которого она недавно стала посещать, в прошлом году составлял 49 лет. А ведь ей было только 35!

"Ну вот, еще одна бессонная ночь"- подумала Таня. Руки привычно потянулись за книжкой, но слишком скоро она поняла, что сейчас это ее не спасет. Всю жизнь она читала книги. Она могла читать на трех языках, но последнее время, скучая по России, предпочитала русскую классику. Но не сегодня.  В этот повернувшийся своей темной стороной оскалившийся вечер, Таня  готова была сжечь, разломать, все имеющиеся в доме книги, диски, картины… Все, что долгие годы составляло ее досуг, ее жизнь. Ей до боли захотелось разбить вдребезги компьютер, телевизор, швырнуть одежду из шкафа, этот отвратительный торшер, шторы… Но присутствие мужа, тем более спящего, не позволяло ей ничего сделать. Она любила Пашку, и ей не хотелось, чтобы он думал, что у него жена сошла с ума от безделья. Ей не хотелось самой в это верить.

Таня по стене сползла тихонько на пол. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Мимика не выражала никаких эмоций. Просидев на полу какое-то время, Таня медленно встала. Напротив зеркала. С опаской, затравленно, она подняла глаза. Присмотревшись, увидела в своем отражении дерзкий огонек, который еле заметно блеснул в ее зрачках.

Таня тихонько оделась.

Муж уже давно крепко спал. В последний раз она подошла к зеркалу. Отражение на этот раз преподнесло ей сюрприз – в глазах появилась решимость, как когда-то в молодости.

Не прошло и минуты, как Таня бесшумно закрыла за собой входную дверь, и в квартире хозяйкой воцарилась зловещая тишина. Эти окна, как верные стражи, действительно хорошо защищали нью-йоркские квартиры от «звуков уличного мусора».

* * *
Песня Веры Матвеевой "Не ищи меня пожалуйста" :

Не ищи меня, пожалуйста ,
Я ушла гулять по городу
Полутенью, полусветом
Мимо заспанных домов.
Я спасу от одиночества
Эти улицы и дворики,
Позабытые домами
Ради отдыха и снов.

Я ушла гулять по городу
Слушать ветер и безветрие
Тихий дождик пусть размоет
И сотрет мои следы.
Не ищи меня пожалуйста
Потому что больше нет меня
Я ушла в вечерний город
Царство грез и темноты.

И отсюда мне не выбраться
Это что-то непонятное
Заманил меня в ловушку
Этот город крысолов
Жарким лепетом безумного
Прошептал слова невнятные
И повел меня и бросил
В лапы вымыслов и снов.

Если скажут, что погибла я
Если где-нибудь услышишь вдруг,
Что заснула, не проснулась,
Не печалься и не верь.
Не заснула я, любимый мой,
Я ушла гулять по городу
Просто вышла и тихонько
За собой закрыла дверь.

05.02.2002