Кристаллизация пустоты

1

      Существование единого, предшествующего появлению многого, удостоверяется той тоской, которая похожа на запах цветов и которая особенно сильно ощущается в младенчестве, а с возрастом угасает, как и наша способность различать ароматы.
      Под действием непостижимой причины, а может быть и без причины, единое разделилось на «то» и «это». Так возникли время, пространство и бесконечность, субъект и объект. Понять разумом это невозможно. Сколько бы мы ни размышляли над тем, что существовало до разделения, это что-то всегда будет для нас только объектом, одним из многих, и наше «я» всегда будет для нас субъектом, тоже одним из многих, и этот субъект будет отделен от единого как объекта на расстояние, которое невозможно себе представить.
      Что же в таком случае можно сказать о самочувствии ребенка, лежащего в колыбели и сознающего, что он в доме один, потому что родители его ушли в гости и вряд ли вернутся раньше полуночи? Такой ребенок безусловно сознает свое «я». Он сознает также течение времени. Он сознает отсутствие тех, чье присутствие сдерживало колебание пустоты, и это отсутствие причиняет ему немало страданий. Такой ребенок немедленно устремится душой к единому, но сможет познать его только как объект наряду с другими объектами – темнотой, пустотой, колыбелью и всем прочим, о чем здесь можно не упоминать. Таким образом, его порыв не достигнет цели, и он останется маленьким плачущим субъектом, окруженным чуждыми ему объектами, среди которых нет ни одного близкого ему, утешающего, не исключая и единого, которое, в силу того, что оно представляется ему как объект, производит на него действие, подобное действию всех других объектов.

2

      Признав загадку происхождения «я» неразрешимой, можно все-таки попытаться разделить жизнь младенца на какие-то эпохи, периоды, описать тектонические сдвиги, падения метеоритов, извержения и наводнения – все те катастрофы и бедствия, из которых складывается история младенческого «я».
Первые недели младенец живо ощущает свою связь с окружающим миром (правильнее сказать, вовсе не отделяет себя от него). Но постепенно эта связь ослабевает и наконец – разрывается. Почему так происходит? Причина, по-видимому, заключается в том, что младенец в исключительной степени наделен способностью желать. До тех пор, пока мир мгновенно удовлетворяет его желания, он не подозревает, что представляет собой (благодаря этой способности) нечто весьма своеобразное, отличное от окружающего. Но как только исполнение желаний откладывается, в нем (неизвестно, из какого зародыша) пробивается росток сознания, и постепенно он начинает осознавать себя субъектом, то есть чем-то одушевленным и неделимым, затерянным среди объектов (неодушевленных и делимых). Однако связь с миром еще остается крепкой. И лишь разочарование, настигающее его в тот момент, когда он понимает, что самые заветные его желания никогда не исполнятся, вынуждает его провести границу между собой и миром.
      Каждое разочарование похищает у младенца одну из тропок, связывающих его со вселенной. В какой-то момент число потерь оказывается столь велико, что в его жизни наступает новый этап. Это период можно назвать «колонизацией внутренних территорий».
      Колонизация внутренних территорий – это процесс, обратный вылупливанию птенцов. Младенец поворачивается лицом к стене и говорит: «Ну что ж!» При этом он зажмуривает глаза. Начинается игра в жмурки. Кого же он ищет? Никого. Он лишь пытается отгородиться от мира, уничтожив тем самым не только объекты желания, но и само желание. Но этот маневр приводит к неожиданному результату: он попадает в другой мир, перед ним словно распахивается занавес – он видит уходящую в глубину сцену, открывает в самом себе волшебную страну.
      Он чувствует себя гениальным художником – создателем фантастического пейзажа, удачливым изобретателем, владельцем космических аттракционов.
      В одно мгновение он окружает себя сияющей скорлупой, и это обеспечивает ему свободу передвижения. Приняв сферическую форму, он обретает способность сопротивляться действию рытвин, холмов, оврагов, шлагбаумов и дорожной полиции. Словно золотое яйцо, катится он по дорогам мира. Источник его энергии неиссякаем. Те, кто оказываются на его пути, пытаются расколоть золотое яйцо, но вскоре оставляют свои попытки. Точно так же и он оставляет попытки научиться передвигаться по земле при помощи ног (немало времени пройдет, прежде чем он убедиться в тщетности этих усилий).

3

      В возрасте одного месяца младенец еще живо хранит ощущение «целого», хотя в это время он уже отторгнут от него и представляет собой спеленутый крик, помноженный на давление света. В возрасте от двух до семи месяцев он начинает испытывать тоску и ищет былое блаженство, то есть ощущение нераздельности, в созерцании звездного неба. Научившись читать, он погружается всей своей большой головой в мир вымысла, полагая, что этот мир ближе к «целому», чем какой-либо другой. Приблизительно в это же время он открывает безукоризненную силу музыки и посвящает ей свой досуг. Однако главное, на что направлено его внимание, – это женские лица. В лицах женщин он различает образ своей мечты. Эти лица мерещатся ему днем и ночью. Они смотрят на него отовсюду – с книжных страниц, из блестящих дисков, приобщающих его к миру музыки, из звездных бездн, раскинувшихся над его головой. От этих лиц веет счастьем, покоем, нежностью.
      Он бродил по античным залам Художественного музея среди неподвижных копий и проникался их алебастровой красотой. Как сладостны были эти минуты, когда он оставался в зале один и мог оживлять застывшие фигуры силой своего воображения!
      С такой же страстью он относился и к музыке. Он любил музыкантов – их белые манишки, строгие фраки, изящные бабочки, блестящие инструменты. Рояль представлялся ему волшебной птицей, способной перенести человека в далекую страну, где нет ни объекта, ни субъекта, и где из всех чувств действующим остается лишь слух. Он удивлялся, почему окружающие слушают музыку так редко, почему они не мечтают о далекой стране, не приручают волшебную птицу.

4

      Следует также рассказать, каким образом младенцу, этому маленькому плачущему субъекту, впервые открылось значение музыки. Это произошло не в концертном зале (ведь для детей его возраста вход туда запрещен), а в его маленькой комнате, когда из черного диска, на котором блестели отблески иных миров, он извлек чудесные звуки, наполнившие его покоем. Он понял (с глубочайшим удивлением), что может перестать плакать. Он понял, что может находиться в согласии с самим собой. Он научился открывать дверь в иные миры. Однажды, когда родители по недоразумению лишили его возможности подходить к этой двери, он заболел и едва не умер.
      Младенец, научившийся открывать дверь в потустороннее, хотел бы навсегда оставить ее открытой. Но в этом ему препятствуют физиологические функции его тела. Дверь периодически закрывается. И тогда он пытается прибегнуть к помощи инструментов, чтобы снова ее открыть. Чаще всего он использует флейту, скрипку и фортепьяно, эти орудия взлома, которые продаются всем желающим без ограничения пола и возраста. Он может выбрать для начала флейту. Но позднее он неизбежно придет к мысли, что наилучшей отмычкой является фортепьяно. И в те дни, когда его интуиция откажется служить ему, он будет отращивать себе искусственное крыло в виде крышки рояля. И он употребит все усилия, чтобы достичь в этом занятии совершенства. Но ему будет мешать память о тех мгновениях, когда он переносился в мир духов естественно, без всяких усилий. Как только эта память просыпается, обе крышки рояля с грохотом опускаются, и его отсеченные пальцы остаются лежать на клавиатуре. Пользоваться отмычками умеет лишь тот, в ком совершенно угасла первоначальная интуиция. Такой ребенок умеет обращаться с крышками и клавиатурой, не причиняя себе вреда. А тот, кто сохранил в себе большую часть этой интуиции, будет отброшен к самому себе, словно волна, ударившаяся о камень.

5

      Приходится признать, что его любовь к музыке и закатам возникла из ничего. Именно это возникновение из ничего и составляет загадку младенческого «я», которое не представляет собой точной копии какого-либо из родительских «я», равно как их синтеза или амальгамы.
      Мать однажды разбудила его посреди ночи, чтобы показать июньские звезды. Но это было каким-то необъяснимым уклонением от семейного порядка, требовавшего, чтобы заболевший не поднимался с постели, а здоровый укладывался в нее, как только большие часы с долгим округлым звоном возвестят: «Час настал!» Этот распорядок соблюдался так строго, что июньское нарушение осталось единственным исключением, которое он запомнил, – исключением, объясняемым, скорее всего, отпускным настроением, переменой обстановки (может быть, назойливостью ночных насекомых – жуков, бабочек, комаров).

6

      Он изучал карту звездного неба и пытался во снах достигнуть отдаленных звезд. Но ему не удалось совершить ни одного из намеченных путешествий. Созвездия, к которым он направлялся, удалялись от него со скоростью света, и он возвращался на Землю, наглотавшись космической пустоты. И все же космос казался ему чудесным царством, в одном из уголков которого его ожидает что-то прекрасное.
      Родителям часто приходилось разыскивать его по ночам, обшаривая комнаты, чердак, двор и даже поднимаясь на крышу. Обеспокоенные состоянием его здоровья, они пригласили лучших врачей, и те единодушно поставили диагноз: космическая лихорадка.
      Спрятать от него звездное небо было невозможно, поэтому врачи предложили лишить его книг, в которых описывались космические путешествия. Однако эта суровая мера не только не помогла, но, наоборот, ухудшила положение: тоска ребенка по утраченным книгам была так велика, что жизнь его оказалась в опасности. И хотя перепуганные родители вернули книги на место и даже добавили к ним новые, им так и не удалось вернуть любовь и доверие сына. Он понял, что в этом мире у него нет союзников.
      В надежде, что он скоро пресытится разглядыванием звездного неба, родители подарили ему телескоп. Ночи он теперь проводил у чудесного инструмента из стекла и металла. Он выучил названия и свойства самых ярких звезд и планет. Альбомы для рисования заполнялись космическими пейзажами. А на полке стоял макет космического корабля.

7

      Поначалу странствия младенца имеют определенную цель: он пересекает моря и континенты, разыскивая дворец, в котором живет принцесса Мелисинда. Он слышал о ее красоте от паломников и решил убедиться в правдивости их рассказов. Однако поиски его напрасны. Странствуя долгие годы, он нигде не находит принцессы Мелисинды. Зато на его пути ему встречаются другие принцессы – Магелона, Мелузина, Мария. Он и не подозревает, в какой он опасности. Внутренность золотого яйца обладает рядом особенностей, которые ускользают от его внимания. Ему кажется, что золотое яйцо может вместить двоих. И Магелона-Мелузина-Мария дает ему основания для такой уверенности. Она красит волосы в светлый цвет, надевает красные чулки и красные перчатки и является ему в этом наряде теплой летней ночью, в беседке, выстроенной на опушке леса. Ароматы трав сводят цикад с ума. Полная луна серебрит траву, кусты и верхушки деревьев. Беседка, залитая лунным светом, похожа на Остров Грез. Где-то лает собака, но ее лай не нарушает сказочной тишины. Легкое прикосновение к волосам заколдовывает принцессу. Тот, кто к ней прикоснулся, остается наедине с сомнамбулой. Вскоре он убеждается, что принцессой управляет какая-то неведомая сила. Эта сила приводит их в лес, на большую поляну. Свет внезапно пожелтевшей луны превращает поляну в золотой храм. Обман настолько удачен, что ему не приходится совершать никаких усилий, чтобы утвердиться на этой территории. Он водружает на ней алое знамя и вносит ее в список своих колоний. Он очень дорожит этим завоеванием. Ему кажется, что он обрел все, о чем мечтал, что в своих исканиях он дошел до самого горизонта.
      Но проходит какое-то время, и сомнамбула просыпается. Она требует, чтобы он называл ее настоящим именем. Она не хочет, чтобы он принимал ее за Мелисинду. Назревает бунт, и он предотвращает кровопролитие, даруя принцессе свободу – подарок, о котором она не просила. Но этот подарок она вынуждена принять. Отныне он будет путешествовать в одиночестве. Золотой шар мутнеет, покрывается глубокими трещинами, его движение замедляется; но случившееся имеет и более важные последствия – перемещения шара становятся хаотическими.

8

      Ему казалось, что они одной породы, и потому смогут мирно жить внутри золотого яйца. Но их порода оказалось различной. Внутри яйца начались болезненные процессы. Оно начало распадаться, разлагаться изнутри. И чтобы выжить, ему пришлось построить другое яйцо, поменьше, – такое, в котором он и один помещался с трудом.
      Теперь он ютился в маленькой хижине, не понимая толком, из чего она сделана. Иногда ему казалось, что он живет в нарисованном доме, глядит в нарисованные окна и видит за ними нарисованный мир.
      В отсутствие любви все кажется нарисованным, а жизнь напоминает дрейф на месте. Нарисованное море покрывается нарисованными слизняками, и старые мореходы поедают собственные сердца, что нисколько не прибавляет им чувства реальности. Напротив, ими овладевает ощущение ирреальности – оно настолько всепроникающе, что их нарисованные корабли дают ирреальную течь и тонут в нарисованном море.

9

      Цинизм возникает из метафизического отчаяния. Этому отчаянию предшествует другое отчаяние, романтическое.
      Отчаяние, по сути, есть разочарование в тайне. Метафизическое отчаяние может оказаться целительным. Но романтическое всегда вызывает болезнь. В его случае это отчаяние привело к периодически повторяющимся приступам тошноты – не метафизической, а обычной, физической.
      Романтическое отчаяние порождается разочарованием в посюстороннем. Этот мир не имеет тайны – вот открытие, которое делает человека романтиком. Тайна выносится за пределы мира; она помещается в потустороннем. И человек бежит прочь от этого мира, стремясь к иному. Отныне главными направляющими, или координатными осями его души становятся отвращение от известного и любовь к неведомому. Каждому его душевному состоянию соответствуют два числа на осях отвращения и любви.
      Физиологические последствия романтического отчаяния: дыра, возникшая на месте былой тайны, порождает другую дыру, в желудке. Эта дыра в слизистой важнейшего пищеварительного органа является как бы символом первой дыры, возникшей в метафизической ткани здешнего мира. Предоставленные самим себе, эти дыры могут лишь увеличиваться. Остановить этот процесс очень трудно.

10

      Пустота, желание без предмета, устремленность без цели – с этим он познакомился еще в юности. Тошнотворное излучение, исходящее от вещей, – он впитывал его всеми порами тела. Его кожа бледнела, волосы выпадали, зубы таяли, наполняя рот привкусом соды. Он хотел стать великим шулером и коллекционировал колоды карт. В его арсенале были и другие настольные игры. Но болезнь развивалась. Музыка и путешествия на окраины города приносили лишь временное облегчение, – так же, как и посещение кинотеатров.
      Он изучал различные способы самоубийства – изучал так внимательно, что временами у него возникало ощущение, будто он уже испробовал некоторые из них. В такие минуты ему казалось, что он умер и ведет странную, призрачную жизнь. Это призрачное существование, к его удивлению, оказалось вполне терпимым, и выносить его было гораздо проще, чем реальную жизнь. Поэтому он решил, что может обойтись без настоящего самоубийства: нужно лишь развить в себе это чувство призрачности, научиться жить, принимая мир за реальное, а себя – за призрак (или наоборот, приписывая реальность себе и отказывая в ней миру).

11

      Не принимать всерьез вынесенный тебе приговор – научиться этому помогает знакомство с прирожденным насмешником и будущим сумасшедшим. У него рыжие волосы и сильная близорукость. В его квартире полно книг. По ночам он пишет приключенческие повести и юмористические стихи. Когда он успевает делать уроки? Он умеет говорить смешное, сохраняя спокойный вид (о серьезном, напротив, он говорит с улыбкой). Вместе они бродят по улицам и площадям, забираются на окраины города – двое перипатетиков в городе ремесленников и торговцев.
      Олимпийский смех, божественная ирония – лучшее средство от всех здешних бед. Приговор выносится в момент рождения, и его невозможно опротестовать – его можно только высмеивать.
      Главное – не поддаваться на уговоры адвокатов и не подавать прошения о помиловании. Казнь совершится в назначенный срок, и тот шум, с которым распахнется под ногами люк или обрушится нож гильотины, необходимо в какие-то доли секунды превратить в гомерический смех или божественную улыбку. Вся жизнь – это лишь подготовка к тому акту самосознания и воли, который будет заключаться в добровольном отречении от воли и сознания. Поэтому оба друга чувствуют себя стайерами, только что начавшими забег, или спринтерами, разминающимися перед стартом. С каким презрением смотрят они на других бегунов! Однако вскоре выясняется, что они побегут на разные дистанции, по разным дорожкам и, что всего печальнее, в разных направлениях.

12

      Это будет рассказ о необыкновенных страданиях, которым подвержено юное сердце, опутанное колючей проволокой. Стоит пустить по этой проволоке ток, и шипы вонзаются в нежную плоть, наполняя ее сокрушенной радостью или восторженным сокрушением.

13

      Мы никогда не найдем правильной точки отсчета. Безразлично, считать ли звезды или утопленников. Космогоническая тайна выветривается от действия затаенных вздохов. Пустота растет, подобно кристаллу. Жизнь человека – это кристаллизация пустоты.