Dead to the world and in the far beyond

Тела империй с головы и сердца гнили;
Россия-Матушка гниёт с хвоста,
Здесь есть ещё прекрасные места,
Но те лишь, по которым не ходили;
Не дошли до них, не знают, или
Человечьих цирков длинная глиста,
Телом поисточенным пока еще сыта.


Я был не раз, не помню сколько,
Вне мест родных досель,
А сердцу на чужбине горько;
Его всё тащит в грязь и прель.


Есть место, где цветы образуются
мусором и вычурными конструкциями
из него, с пластиковыми, стальными
и бумажными лепестками.
Скопища этих цветов стали зваться
садами.


Аркада Бранденбургских, (под
И сквозь проистекают реки сонных
Чернот) Горбов канализационных -
Навесов, радуг и ворот.

Остолбенели каруселевы штыри,
Подзадники в ветрах купались,
Скрипя, клянусь, в них раздавались
Сопенье, всхлип ребяческой ноздри.

Седая лохмата там держит путь,
Бредя под ручку с Паркинсоном,
С десяток чад родившим лоном,
Когда ещё во всю стояла грудь.

Пустые альвеолы челюстей,
Зениц глубящиеся шурфы,
Одор ветшалости и турфа
Струились вкруг неё и в ней.

Попутан скарабей в копне седых,
Принявший голову её за это -,
Прилипшее негаданно к штиблетам,
Что путешествует и странствует на них.

Клюкастая карга азойский вид –
Ту распадавшуюся Тленну,
Пейзаж, пейзаж одновременно
И оживляет, и мертвит.

Небесье крыто бурью лишая
Здесь всё кругом, спиралевидно;
Отнюдь, мне вовсе не обидно,
Что кровь – земля и снова - кровь – земля.

И тут, помадно красен, строг,
Явился, распоров, из сохлого навоза
Невиданное диво – роза,
С каких-то пор диковинный цветок.