В поисках истины

 «В ПОИСКАХ ИСТИНЫ.»

Рассказ.
 21 декабря 2006года


Осознание, вернее сначала смутное подозрение, что все в этой жизни не так, возникло у Филимона еще до рождения. Последние два месяца в утробе он испытывал изматывающий его дискомфорт. Ему постоянно страстно чего-то хотелось. Потом он понял, хотелось выпить, закусить, обнять женщину… лучше сразу двух или трех, а по утру выгнать их из избы и забыть, чтобы глядя в потолок, вспоминать туго надутые паруса и зыбкую голубую бескрайность океана. Еще он, ни разу не испытавший что такое холод, страстно хотел к печке, и чтобы изо рта его торчала вонючая «козья ножка». А как ему хотелось умереть за гроб Господень! Хотя он еще не знал что такое гроб, да и о Господе он не имел ни малейшего представления.
Вообщем, он хотел того, чего в животе не было, да и не могло быть, и поэтому, когда какая-то неведомая сила стала его выталкивать из этого самого живота, то он нисколько не испугался, а наоборот напрягся, вытянулся в струнку и завертел головой, но ни печки, ни моря он не увидел, а вместо вонючей «козьей ножки» в рот ему сунули тугой розовый сосок, откуда потекло не терпкое прохладное горьковатое вино, а сладковатое теплое молоко. Филимон сразу сообразил, что и тут все не так, и набрав в легкие воздуха заорал во все горло. И был прав, потому что делать то, что ему хотелось не давали, а наоборот заставляли делать совсем прямо противоположенное. Только спустя лет двенадцать, научившись говорить одно, думать другое, а делать третье, он познал некое подобие свободы. Но от терпкого вина и «козьей ножки» его стошнило, а от Гальки, самой только мечтающей о чем-то большом и непристойном, он не получил никакого удовольствия. «Нет счастья в жизни, как нет его и после!» попросил он выколоть на груди ,третий год сидящего в пятом классе «Гапона». «Гапон» выколол, пожалел Филимона и научил его онанировать. То ли благодаря «Гапону», то ли черт еще знает от чего, только Филимон счеты с жизнью решил пока не сводить, и сам не заметив как, кончил десятый класс. Прозвенел последний звонок, и радостные учителя вытолкали Филимона за ворота.
Мы рождены,
чтоб сказку сделать былью,
Куем мы счастия ключи.
Вздымайся выше
Наш тяжкий молот
В стальную грудь стучи,
Стучи, стучи, стучи!

Через три месяца пел, радостно улыбаясь и обнявшись со старшими товарищами, Филимон в детской песочнице, но утром не найдя в штанах ни рубля от первой получки, еще раз убедился, что все не так! Оставалась надежда на армию… призрачная, слабая но…
«Надежда юношу питает, а юноша питает блох!»- растолковывал ему старшина, хохол сверхсрочник у грязных вонючих дырок туалета.
- Уйду!- Решил было Филимон, но брючный ремень лопнул, а старослужащие так ему намяли бока за то, что их из-за «ЧП» не отпустили в увольнение, что больше уходить Филимон не решался. Он попросился у старшины в свинарник и к концу службы почти разучился разговаривать, сильно пропах аммиаком, но душа его несколько помягчела. Розовая ласковая «Аглая» терпеливо принимала как Филимона, так и взбалмошного хряка «Кречета». Правда, последнего по любви, а Филю за кило пряников. Хряку это не нравилось, но хряк не старшина, даже не полковник, и Филимон баловал «Аглаю» прям у того на глазах, с удовольствием прислушиваясь к недовольному похрякиванью оскорбленного.
- Ты в армии,- охотно объяснял он «Кречету», уже застегивая галифе,- Я тебя даже честь бы мог заставить отдавать, кабы ты при погонах был. Так что не ерепенься и смирись. Думаешь мне все это по душе? Грех это «Кречет», не отмолюсь до смерти, да гормоны душат, сил нет, оглупеть могу запросто…
Дембель Филимона не обрадовал и не огорчил. « Аглая» по старой привычке и надеясь на пряники подпустила его, но тот огорчил ее,- Дура ты. Завтра Кызымбеков на мое место придет, а он пряниками кормить будет «Кречета», привыкай.
На завод и к родителям Филимону не хотелось, комсомольских строек страна в это время не вела, и в душе понимая что и сам делает не то и не так, Филимон посватался к рябой тупой почтальонше на два года старше себя, чем-то она неуловимо напоминала ему «Аглаю», к который он за последний год проникся если не любовью, то уважением за ее степенность и покладистось. Он также, пристроясь к Фекле со спины, протягивал ей на ладони пряник и прислушивался к ее негромкому довольному похрюкиванью. Через год Фекла почему-то родила, получила декретные и они с Филимоном хорошо выпили… похмелились… и обоим понравилось… А через пять лет Фекла привела пастуха Ивана, а Филимона выгнала ни чего не объясняя и не оправдываясь. Филимон хотел было вернуться к родителям, но чего-то застеснялся, и устроился в сельпо грузчиком и сторожем по совместительству.
- День… Ночь… Сутки прочь, - объяснял он хмурым пожилым вдовам, кормя их с руки ворованными шоколадными конфетами. Те кивали, но вновь приходили не раньше чем через месяц.
- За что, Господи!- Не выдержал как-то раз на Пасху Филимон,- Зачем все это?! Забери, Отче! Не дай отречся, не заставляй богохульствовать!- И потерял сознание прям в торговом зале, ставшего родным сельпо. Старушки, перешагивая через Филимона, крестили свои морщинистые лбы, покупали хлебушка и уже в дверях, обернувшись и держась за ручку, плевали, стараясь угодить Филимону прямо в лицо:
- Ну че? Че ропчет? В тепле, в сытости… Только вчера до трех ночи с Нюркой кувыркался…
- Бес в нем! И семя в нем бесовское!- зашелся в крике совсем уже седой старичок.
И скорей всего сожгли бы Филимона, прям у сельпо бы и сожгли если бы не овдовевшая всего три дня назад Крикунова Зинаида Петровна, зам. Зав. Продуктового отдела:
- Будя, одуванчики, лаяться. Праздник сегодня. Где это на Пасху пьяных сжигают?
Никто ничего подобного не мог вспомнить и пенсионеры нехотя разошлись, не удержавшись и все таки сплюнув еще по разу на застывшего посреди зала Филимона.
- Не так все, Зина. Не знаю почему, но не так.- Уже перед сном часто делился своим чем-то сокровенным Филимон.
- А ты скажи как. Я для тебя все сделаю.
- Кабы знать… Вот в детстве помню- стою в высокой-высокой траве, по небу облака, по земле мураши ползают, а на душе так сладко, покойно, что описаться могу и не замечу.
- Так кто в детстве не пысался? Я уже в девках была, -приду домой под утро, губы опухшие, платье на груди залапанное,- увижу сведенные к переносице брови отчима, так тут же в сенях и описаюсь. Стыдно, противно, а ничего с собой поделать не могу. А потом, родной, какое-то облегчение приходило. Я даже радовалась что прямо у него на глазах и описалась… Теперь это прошло, а как вспомню, так подушку рвать зубами готова… а не вернуть… нет не вернуть…
- Любила ты его, Зина.
- Да кто ж его знает… Наверное…
- Зачем мы вместе? Что впереди?
- Подожди немного. Через год обвенчаемся, покаемся. Бог простит, и я может опять в сенях писаться начну. Ты только построже со мной.- Зинка обнимала Филимона и прижималась к нему всем телом. – Любый!- стонала ему в ухо. Филимон закрывал глаза, но в памяти всплывала не трава до неба, а розовая довольная «Аглая», «НЕ так все!» хотели выкрикнуть его губы, но влажный язык Зины затыкал ему рот, а его невольный хрип она принимала за страсть, сама покрывалась потом и кусала до крови губы…
- Не так все… И не уйти …- почти до утра повторял Филимон, тупо уставясь в черный проем окна, но Зина его не слышала, она стояла в сенях, широко расставив ноги, и по ляжкам ее текло что-то теплое…
-А я ведь, Зин, уйду от тебя завтра,- как-то по утру, чистя зубы, ляпнул Филимон.
- На рыбалку что ли?- накрывая на стол отозвалась та,- Так и я с тобой. Помоюсь в озере, позагораю… А то кожа без воздуха в складках преть начала. Я в журнале прочитала- голышом надо почаще на солнышке валяться. Вон , Дунька слабоумная только по воду сарафан одевает, а кожа у ней, яко у дитя, молоком пахнет…
- Нет, Зин, я совсем хочу. В лес. Мне понять надо зачем я и откуда. Куда иду.
- Так я тебе расскажу,- расхохоталась Зинка,- Откуда?… Откуда и все. Ты по два раза на дню ко мне туда лазаешь, вынюхиваешь… И куда знаешь, только я об этом не хочу. Грустно мне от этого. И в лес я с тобой схожу. Ты посидишь, подумаешь, я грибов пособираю. А потом,,.- Зинка густо покраснела,- Я с детства в лесу хочу… Мне всегда в лесу кажется, что под каждым кустом по мужику сидит, и все на меня смотрят, и все хотят.
- Просто у тебя все.
- А я сердцем живу. Задержишься в лесу, соседа, Петровича, соблазню. Он уже раз пять мне непристойные предложения делал.
- Книжку я у тебя тут нашел «Вопросы мироздания», так я ее с собой возьму.
- Когда думаешь уйти?
- Завтра… С утра…
- Меня-то еще хочешь?
- Дура ты. От сердца с кровью отрываю, а по другому не могу. По другому мы вроде свиней. Нельзя так. Не знаю почему, а нельзя.
Зинка уже улыбалась ему с кровати мягкая, розовая, пахнущая детским мылом.
- Послезавтра пойду,- прослезился вдруг Филимон.

Сердце в ладони, душу с гвоздя,
Чувства узлами, ты не моя.
-Где эта скрипка?
-Где-то в лесу…
- Все оставляю и ухожу.

-Милый…
-Родная…
-Холодно мне…
Двое тропинкой
Идут по росе

- Мне бы понять
Отчего, почему,
Зная что глупо,
Но слепо люблю…

- Так это просто.
Мы рождены
Корчится в муках
 в объятьях любви.

Даже по смерти,
Рассыпавшись в прах,
Будем копаться
 в остывших углях.

-Милая…
- Милый…
-Как хорошо!
Ветка рябины
Стучала в окно.

-Как прочитаю,
Только пойму,
Я по рассвету
В окно постучу

- Я буду ждать.
Ты не спеши…
Двое свивались
 в узлы от любви…

Как прорвало Филимона. Зинка рыдала то ли от счастья, то ли от вредной бабьей привычке. Не хотят бабы расставаться. Нет им дела до интересов государства, ни до души любимого, которая задохнется, ежели не уйдет. Они бы и мертвых возлюбленных не закапывали, кабы они так не воняли.
Но разве их за это осудишь? Любовь… Что может быть выше… Чище… И что мы без любви? Бывает, конечно. Но смотреть на это тяжело…
В лес Филимон попал, но только через неделю. Трое суток проспал, не обращая внимания на комаров и мелко моросящий дождик.
- Не для себя пытаюсь постичь сию мудрость, Зина, а только ради того, что бы и смерть не смогла разлучить нас, что бы даже наша бестелесность не могла напугать нас, пусть души наши содрогаются от экстаза, от воспоминаний счастливейших моментов…- Зашептал Филимон спросонья, словно извиняясь перед кем-то.
Где-то в лесу треснул сук, Филимон вздрогнул и покрылся потом.
- Зина!- вдруг крикнул он.
- Филя! Прочитал?
- Нет еще.- Покраснел Филимон.
- Пойдем домой. Там читай свои законы Мирозданья. Скучно мне.
- И мне признался Филимон.
- Потом почитаем. Когда ни мне ни тебе уже не захочется.- Зинка ласково заглядывала в глаза Филимона.
Филимон вдруг напрягся, прислушался, крутанул головой в разные стороны:
-Тяжек путь идущего не своей дорогой,- вдруг как-то очень доверительно сообщил он Зинке.
-А мы домой, к себе домой. Чего же тут тяжкого?
- Выросший из дома своего, обретет дом новый и счастливый.
- Да чем тебе у меня плохо? Коли ты за регистрацию волнуешься, то зарегистрирую я тебя, завтра и зарегистрирую… А может к Фекле удумал вернуться,- неожиданно пришла к Зинке испугавшая ее мысль?
- Этот кармический узел пущай Иван теперь распутывает,- Филимон как бы пришел в себя.
- Помер Иван. Забодала его корова бабки Степаниды. Дыхнул он на нее, ту вырвало и она его забодала.
Сердце Филимона почему-то даже не вздрогнуло.- Пустое воплощение у него было, тупиковое. И что его корова забодала- это правильно. Я если бы с Феклой остался от чесотки бы помер или от запора… Главное нехорошо бы помер, некрасиво.
-Вот ведь всего три дня в лесу, а разговариваешь что тебе лектор из клуба. Захочешь чего возразить, а язык не ворочается, сама себе кажешься такой маленькой-маленькой и сопливой.- Зинка огромными счастливыми глазами глядела на Филимона. -Ты врешь, что не читал,- вдруг догадалась она.
- Откровения, Зина, как правило приходят, не путем размышления, ум наш бывает и не готов к их восприятию. Они в сердце входят сразу и навсегда, и человек уже не может жить по другому… На то они и откровения.- Почему-то вздохнул Филимон.
- Тяжело тебе?- притихла вдруг та.
- Теряю я тебя. От того и тоскливо. Вот ежели бы ты до меня подросла…
- А я согласная! Мне без разницы где с тобой спать.- Зинка обхватила Филимона, прижалась к его груди и зарыдала. – Чего есть будем? Зима скоро.- Минут через пять спросила она.
- Кору глодать будем, шерстью обрастем,- беспечно отозвался Филимон. Зинка на полметра отодвинулась.
- А случись что с тобой? Кому я заросшая со стесанными зубами нужна буду? Да я по два час кремами мажусь, что бы страсть твоя колом стояла. Шерстью обрастем! Да где это написано! Ты покажи мне, покажи!
Филимон было расслабившийся опять загрустил.
- Ты думала к истине по ковровой дорожке на заднице проехать можно? Кровью харкать на снег будем и понимать- ПО ДРУГОМУ НЕЛЬЗЯ! По другому я опять в животе пойму что все в этой жизни НЕ ТАК!
- Да какая разница где ты спать со мной ляжешь? Тебе кривить душой не надо, я все на себя возьму. Я ж понимаю, что вырос ты, сам о себе заботиться не хочешь. Гадостно тебе. Так я все подарю и рада буду. В чем тут грех?
- Ну… Не знаю пока. Но, Зина, учти, почувствую что не так, я еще дальше уйду.
- Да знаю! Знаю! Я и люблю тебя за это! Ты на чужую корову дышать не будешь, зная что это ей не приятно… Голубь мой…- начала стаскивать голубое крепдешиновое платье в белый горошек улыбающаяся Зинка.
Несильный, теплый осенний ветер укрывал ярким опавшим листом два нагих тела, медведь, чуть было не наступивший на них, вовремя отвел лапу в сторону, покачал головой, улыбнулся и пошел по своим делам дальше. Зинка видела во сне свою чисто прибранную избу, красиво накрытый стол и Филимона, внимательно читающего толстую книгу о Мироздании, он улыбался, и ее душа ликовала. Лицо Филимона было покойно, он как бы прислушивался к кому-то и изредка кивал головой и поддакивал: - Ну да… Все так… Правильно…

Кто сказал, что нет на свете счастья?
Просто нам порой не до того,
То грустим и плачем из-за платья
На другой, увиденной в кино,

То чужую женщину желаем,
Забывая что грустит своя
Нежная, любимая, босая,
За руку ведущая тебя,

Что бы подарить ночное небо,
Что бы подарить свои глаза…

Чтобы подарить любимой счастье
Ты отдай последнее с себя.

Все изменится, и мир перевернется,
Чувства воспарят под облака,
 Ты увидишь как мала планета,
Как огромна и светла душа…

Как молитву я тебе читаю
Так и не дописанный рассказ,
Бородой улыбку прикрывая,
Он во все глаза глядит на нас.

Он простит любовь седых младенцев,
Детская любовь свята, чиста,
Потому всегда горит лампадка
Близ Него, а за окном звезда…

Когда-нибудь вне время и пространства
Мы будем наслаждаться тишиной…
Когда-нибудь устав от шарлатанства
Мы обретем божественный покой…

Когда-нибудь сплетя покрепче пальцы,
Прислушиваясь к голосу души,
Вы вышивку натяните на пяльцы,
А я прочту своей любви стихи…

Но Вы не поцелуете поэта,
И он к груди Богиню не прижмет…
Мы будем благодарны Им за это,
Но будем помнить Мир наоборот-

Когда от страсти простыни свивались,
Стонала ты, хрипел от счастья я.
Когда-нибудь я закричу, родная,
Что б Боги вновь вернули нам тела!

Пускай нарушат все свои законы,
Без губ твоих умру я от тоски,
А пяльцы мы возьмем с собою,
Любовь подскажет новые стихи…

Да, я грущу, не обретя покоя,
Тревожит вечная, без время благодать.
Вот почему я Вас зову с собою
На дню три раза в смятую кровать…
 ***

Кто-то болью с кровью харкнул,
Карма бросила к ногам.
Пни ее и как шалава
Растечется по рукам.

Как скупой все собираю
И во внутренний карман,
И к пятидести раздуло
Все на мне как барабан.

Начитался умных книжек
Пнут в живот, а я им зад:
- Если можно повторите,
Буду я ужасно рад.
Все стерплю пока Наташка
Верит в эту чепуху
И врагам меняю карму
На хорошую свою.
 ***
Липнет зад мой к табуретке,
Я забыл одеть штаны,
Потому что торопился
Записать в ночи стихи.

Встретить хочется Наташу:
- Вот, стараюсь как могу.
Не для близости , родная…
Сутки надо потерплю.

Просто как-то на рассвете
Получил посыл в окно:
- Если любишь, то напишешь..
Ну, хотя бы кое-что.

Волноваться очень стала-
За того ли я пошла?
Ты ж представился на сайте
Мне работником пера.

Глаз туманится слезою,
Зад не хочет отлипать.
Написал, поставил точку
И хочу теперь поспать.

Я накроюсь с табуреткой,
 С табуреткою усну,
С табуреткой утром встречу
Ненаглядную свою.
 ***


Год, целый год, как пришли из лесу, они были безмятежно счастливы. Ничто не могло выбить их из счастливого туповато-блаженного состояния. Даже когда на огороде упал забор и поселковые козы сожрали весь урожай Зинка не смогла упрекнуть Филимона…Да и он бы ей не поверил. Они углублено познавали друг друга. Родимое пятно на затылке Филимона, для всех довольно отталкивающее, могло вдруг вызвать такой восторг у Зинки, что она натурально испытывала оргазм, независимо от того где они находились. Мужики завистливо косились на Филимона, забывали, что только что торопились домой, и как только число их достигало трех старались оглушить себя водкой до полного отключения осознания окружающей действительности. Все поселковые бабы тоже от зависти пришли к одному выводу Зинка – ведьма! Даже нищий, облюбовавший место на крылечке сельпо, вытаскивал брошенные ей гривенники из своей замусоленной шапки и бросал их в лужу. Зинка когда замечала обижалась, но Филимон объяснил, что все это чистейшей воды лицемерие, и ежели бросить сто рублей так он подол ей целовать будет. Зинка попробовала, нищий поцеловал. Больше Зинка не подавала. Нищий с неделю ей улыбался, потом до него что-то дошло, он навалил на крылечке кучу и пересел к почте. К обеду кучу склевывали куры да галки, но она появлялась каждое утро, нищий еще в школе слыл упрямым и настырным.
Год … Целый год непрерывного оглушающего счастья, от которого не хочется засыпать, а случайно все же уснув, тут же вскакиваешь , смотришь на часы и горюешь о каждой безвозвратно утраченной минуте.
На второй год Филимон осиротел. Уснул довольный и счастливый, а проснулся круглым сиротой. Правда он почти забыл что у него были и папа, и мама, но когда напомнили и дали понять что взад ничего не повернуть он искренне загрустил. Он вспомнил, что ему самому за пятьдесят, что он много пил, курит с двенадцати, а в последнее время вытворяет в постели мужикам в это время совсем не свойственное. В общем он опять попросил у Зины книжку про Мироздание и засобирался в лес.
- Опять не так?
- Да сам не пойму… А вдруг не так?! Души загубим, карму навлечем отрицательную. Из-за нашего личного счастья весь мир может раком стать. Вот вчера в новостях в Новосибирской области в какой-то деревне все мужики водкой отравились… А вдруг из-за нас с тобой?
- Окстись, Филя! Неужто у них поближе никто этим делом не балуется?
- Ну а вдруг?
-Выходит мы за все в ответе?
- И мы тоже…
-Чего же делать?
-Дух укреплять… тело,- как-то не очень уверенно добавил Филимон.
-Есть меньше? По веткам прыгать? В проруби купаться?...
- Ну, это может необязательно… Дух главное. Послал положительный посыл и получил раза в два еще положительней… А с ветки и свалиться можно…
-Так дома и укрепляй. Ты что, с меня отрицательные посылы в эфир посылаешь? И не тебе ли все сторицей возвращается?
-Так-то оно так. Но стыдно, Зина. Где-то люди мрут, а мы… Нехорошо как-то.
- А про меня тебе твоя совесть ничего не подсказывает! Мне подушку зубами грызть? А книжку я твою давно прочитала. Мужики твои сами виноваты: пили, матом ругались, по девкам бегали…
-А почему?
- Они по Космическому Закону и должны были превратиться в навоз, чтобы такие , как мы быстрее прошли свои все воплощения и доросли до Учителей.
- Зина! Остановись. Так нельзя!
- Кто тебе сказал? Я может уже Святая. Я ночью в туалет хожу без лампочки. Подол подниму и тропинку вижу.
- Так у святых от темени свет идет.
- Да хоть откуда… Это начало. Я раз проснулась от холода, глядь, над кроватью вишу голая.
- Не говори никому, сожгут вместе с избой.
-Я на рождество Христово в церкви взлечу и матерь Божью под куполом поцелую. Ханжи эти вынуждены будут признать святость мою.
- Не святость из тебя прет, Зина, а гордыня.
- Ты , Филимон, слушать меня должен. Колени преклонить и просить меня стать твоим Учителем.
- Не разумеешь что говоришь…
- Возраст , Филимон. У меня кроме тебя нет ничего, да и уже не будет.
- У нас вечность. С чем уйдем с тем и вернемся. Нельзя туда с собой грязь тащить. Не смогу я в следующем воплощении еще в животе понять, что все не так! Сердце не выдержит.
- А кто нам страховой полис даст, что воздастся нам по заслугам нашим?
- Закон Эволюции.
- Да кто по законам живет!
- Поэтому и плохо все… Кто-то должен начать, почему не мы?
- Голые пусть начинают. Им терять нечего. А у нас домик, место хлебное, ты хоть и беззубый, а иному жеребцу не уступишь… Ну хорошо…Уйдем…Так я своими сожалениями да проклятиями весь мир испоганю. Задержится твоя эволюция. Мы уйдем в лес, уйдем, когда оба готовы будем. Ведь поступки должны от сердца идти, а не по принуждению, без насилия над собой и другими… А ты меня выбора лишаешь, не терпится тебе в лес.
- Ну хорошо. Я в избе останусь, только спать отдельно буду… А иначе мне не сосредоточится. И трусы с лифчиками в шкаф прячь, все вокруг должно быть прекрасно, тогда и души наши распустятся…
- А ты зубы вставь.
- Это уже насилие над личностью!
- Но ты МЕНЯ унижаешь. Что люди думают, когда видят такую красивую женщину рядом с тобой? «Позарилась баба или на мешок с деньгами, или того хуже на страсть кобелиную!»
- Ну, может ты и права. Но не торопи, это решение должно во мне вызреть самостоятельно. Хотя я много фильмов про йогов видел, так они все почти без зубов…
-Зато худые…
- И до этого дорастем, сосредоточится только надо.
Первая ночь на диване сосредоточится Филимону не дала. До двух часов он ждал, что Зинка не выдержит и сама заберется к нему под одеяло. А после двух он понял, что ее любовь прошла.
- Как она может?!... Я так мучаюсь… Пачку сигарет выкурил, воды выпил три литра… Выходит все это притворство одно, коварство… Оплела как муху, высосала силу мужскую и пресытилась… Вот, во сне икает.- Филимон присел на диване. Зинка спала совершено голой, широко и бесстыдно раскинув ноги. Филимон захотел к ней, но он звериным чутьем понимал, что этого никак нельзя. Тогда он уже никогда не сосредоточится, не уйдет в лес и завтра же побежит вставлять зубы. ОН представил пустыню, барханы и длинную вереницу верблюдов. – Раз верблюд, два верблюд, три верблюд…- На двенадцати тысячах он сбился, но верблюд подошел к нему , нагнулся и плюнул в лицо. Дышать стало нечем, он хотел было вытереться, но слюна словно вцепилась в него когтями. – Мурка!- Вдруг минут через пять догадался он. – Брысь, стерва!- оторвал он от лица кошку. Ранки зеленкой он решил не прижигать. - К утру кровью истеку и остыну! Пускай тогда убивается…- Он хотел было представить эту картину, но не получалось. Не будет она убиваться дошло до него. Ну чуть-чуть пожалеет, что зубы не успела заставить вставить, не помучила его перед смертью, но и то не до слез…- И то ли от потери крови, то ли от досады на Зинку Филимон повернулся к стенке и уснул, свято веря что не проснется.
Снилась Филимону маленькая светленькая девочка с огромным розовым бантом на голове и в белоснежном переднике, они шли по длинной-длинной алее выстеленной красно-желтым кленовым листом крепко взявшись за руки. Они не вымолвили ни слова, но Филимон знал, что она его любит, сильно-сильно, а его сердце было наполнено до краев нежностью к ней. И ОНА знала об этом!!! Потом его кто-то окрикнул, он на секунду отвернулся и ОНА растяла…
- Почему я пятьдесят лет вспоминаю ее? И почему мне всегда так хорошо в это время? Наверно из-за того, что мы расстались детьми… Мы ничего не успели наобещать, ни наврать, мы не брали на себя никаких обязательств… Мы навсегда остались чисты друг перед другом… И как хорошо что мы так и не встретимся. Она навсегда останется светлой, маленькой девочкой, а я наголо стриженным глуповатым от счастья карапузом… Ах как хорошо, что мы расстались… Я могу представлять ее какой угодно…Я даже могу представить наших детей, девочку и мальчика…
-А может быть я тоже ей снюсь?!... Ах, как было бы хорошо!
Он слышал как по полу зашлепали Зинкины кожаные тапки, загремел чайник, но открывать глаз не хотелось, он напрягся пытаясь снова вызвать те чувства, которые он испытывал во сне, но ему это не удалось.
-Не подрос… Так пигмеем и уйду… Теперь уж до следующего воплощения… А там… А вдруг!- Голова у Филимона закружилась и он снова погрузился в сон. Теперь уже без сновидений…
Когда вечером Зинка с полным рюкзаком съэкономленных продуктов ввалилась в избу, Филимон даже не встал с дивана, чтобы помочь ей. Глаза у него были красные, на полу валялся мокрый носовой платок.
- Что случилось?- Зинка сползла на пол прям по дверному косяку.
- Зина, оказывается нету любви!
- А что же у нас с тобой?
- Просто всякая гадость в организме вырабатывается. Мы вроде наркоманов…
- Да кто тебе это сказал?
- По ящику сегодня передали. Говорят даже таблетки придумали… Съел, собрал вещи и ушел… И ничего даже не екнет.
- Ерунда.- Сердце у Зинаиды снова забилось ровно.- Куда тебе идти? Кому ты нужен?
- Да к любой! В Питер могу к Матвиенко! Проглотит таблетку и полюбит!
- Так она со спикером каким лучше проглотит.
- Спикеров другие таблетками накормят. Не успеть ей. Сейчас мужик в возрасте большая редкость… Да еще славянской национальности.- Филимон подошел к зеркалу, втянул живот и выпятил грудь.
Зинкино счастье, еще утром казавшееся таким прочным, в миг стало зыбким и нереальным. Она представила с кем бы могла выпить по колесу, но в голову ничего не шло. Мужик пошел нервный, капризный. Некоторые после пенсии предпочитают радикально поменять ориентацию, красятся и бредут на трассу, сбивая таксу действительно красивым и достойным женщинам.
- Брось, Филимон… Тебе что, плохо со мной?
- Да нет… Это я так… Хотя возможности действительно неограниченные. Я летом, Зин, пойду газировкой торговать… или квасом. В квас таблетку бросить плевое дело.
- А может она не тебя полюбит, а бочку твою. Даст кому надо и ей бочку отдадут.
- А я тоже дам!
- У тебя геморрой. Да по первому разу и больно это…
- Ну что ты меня пугаешь! Да и у нас все хорошо, пока… А вялость твоя в постели я уверен временна. Филимон отвернулся от зеркала и улыбнулся Зине.
- Валил бы ты в лес. Сегодня же и валил!- Вдруг вырвалось у нее.
- А как же все то… Ну… Ведь ты обещала…
- Устала я.- Зинка и в правду вся как-то обмякла.
- Книжку-то хоть дашь?
- Бери,- эхом отозвалась она.

-Глупо все. И разговоры умные… И изыскания глупые. А главное, если даже и узнали что, зачем кричать об этом на весь свет? Ну бредут теперь по России тысячи мужиков куда глаза глядят. Ну зимой вымрут… Кому от этого хорошо?! Да никому! Зинка еще пожалеет, да назад все вернуть уже не уговорит. Не услышу я ее, готовится буду к новому воплощению. Проводника себе выберу надежного… В этот раз хреновый достался, толкает под руку в самые неподходящие моменты… А я расхлебываю. Хорошо терпеливый такой, а мог бы…- Филимону вдруг самому стало страшно. Ведь он действительно мог бы.
- Вспыльчивый я,- рассуждал Филимон, привалясь спиной к огромному дубу.- Другие пригреются и терпят всю жизнь. А я до корней докопаться хочу. Отчего? Почему?... А кому это нужно? Сам один, и сынок растет с глуповатой, не сдержанной на передок мамкой. Зинка опять же одна, подушку кусает. А начни я все с начала?- Филимон оживился.- Где я первый раз ошибся?.. Не надо было в струнку вытягиваться да головой вертеть, в животе хоть и пакостно, да не я в этом виноват! Может быть и рассосалось бы все… Пусть так не бывает, а вдруг?... А потом?... Потом все покатилось само собой. Сколь раз мог помереть, а не помер, словно оберегал кто… Для чего? Чтобы вот здесь под дубом все вспомнил и подавился своим отчаяньем?... Вряд ли…Вот и выходит, что все мое самокопанье, нужно не мне здесь, Филимону, а моему второму я, духовному, которое и питается этим, как бы паразитирует на мне. И чем хуже Мне, тем сытней и радостней Ему, а когда я помру, Оно народит нового, что бы уже тот корчился и мучился и кормил бы его сукровицей своих переживаний. И кто Он после этого? И не должен ли я отказаться от Него, пусть тем самым и нарушив Закон Эволюции? Да и отказался бы, если бы не это щемящее чувство нежности к той светленькой девчонки из снов. Это ведь только ради этих снов я и терплю все остальное! Как все просто… Хочешь счастья, заплати страданьями. Не хочешь- перережь вены и уйди. Уже навсегда… Филимон понял, что хочет! Пусть он будет харкать кровью, пусть пот ему будет разъедать глаза, но он пусть на мгновение будет видеть ее счастливую улыбку, и может даже внушить себе, что она и улыбается от того, что видит Его. Ах, как все просто!- успел подумать он, прежде чем впасть в забытье…


- Мне кажется его пора забирать. Он стал слишком о многом догадываться.- Первый вопросительно взглянул на второго.
- Да и черт с ним.- Второй сплюнул в сторону.- Он же согласен платить. Да и потом, сообразив что к чему, он попытается больше заработать, чтобы оплатить счет за удовольствие. Он будет корчится за десятерых, и какая нам разница, что он о чем-то там догадывается.
- Да но он может убить свой разум… И тогда уже мы умрем с голода.
- Когда ты последний раз слышал об этом?
- Но такая возможность существует!
- Вот тогда мы и заставим его вскрыть себе вены.
- Мы потеряем связь с ним. Он не услышит нас.
-Мы просто должны опередить его на час.
- Но может вмешаться случай.
- Но кто не рискует…
- Мне все же кажется…
- Для этого нужно согласие обоих, а я хочу пить его страдания полной чашей. А потом, тебе только кажется, а я УВЕРЕН!- Второй ухмыльнулся в лицо первому.