На маргинальной линии Васильевского Острова

 На маргинальной линии Васильевского Острова.

 Из цикла: «Начало ХХI века».

 Привычный уклад жизни резко ушел из-под ног, как пол в пустом вагоне метро, при резком торможении поезда. Никто меня не поддержал своим плечом. Никто не схватил за рукав. Пришлось цепляться за спасительный круг в виде поручня. Поезд жизни пошел на новый виток. Причем не вверх, а вниз. Сам виноват. Принял решение один, ни с кем не посоветовался. Вот и расхлебывай. Вот и расхлебываю. Сижу на шестой линии Васильевского острова и пью пиво. Вернее – хлебаю из горла. Да и сказать, что сижу, можно с натяжкой. Я разместился на жердочке ограды, которая идет на уровне колена, обрамляя газон. Все скамейки заняты бомжами. Если и есть одно место из четырех, то такое соседство с деклассированными элементами, сами понимаете, настроение не прибавляет.
 Я такой страдалец, сидящий на ограде, не один. От ближайшего магазина, где продавалось пиво, в сторону Невы метров на сто, было занято похожими собутыльниками, которые «с удобствами» восседали друг за другом. Картинка напоминала снегирей на заборе. Очень похоже. Вечернее солнце грело спину. Руку охлаждала банка с пивом. Желудок третий день довольствовался только сухариками и вышеуказанным напитком. Есть не хотелось. Причем, абсолютно. Хорошо, что вся семья далеко на даче. Жена не лезет в душу со своими психотерапевтическими вопросами. Сын-подросток не требует денег. Я сам по себе. Один на один со своими проблемами.
 Все проблемы сводятся к отсутствию материальных средств. При карманных деньгах, но не надолго. Сейчас они есть, а завтра где их брать? Вернее зарабатывать. Я де-факто уже четыре дня не работаю. Де-юре – две недели. Осталось получить деньги хотя бы по то число, которое стоит в моем заявлении об увольнении. Получу или нет? Вопрос. Если не получу, что тогда? Тогда дело швах. Нужно кредит отдавать? Банк не разжалобить. Отдать им машину? Фигушки. Плюс осенью нужно платить за обучение старшего. Да и кушать что-то нужно каждый день. Черт, сплошные проблемы.
 Почему я не рантье? Жил бы на проценты, а еще лучше – на проценты с процентов. Лафа, наверное? Сидишь себе на шезлонге под тенью пальмы и рассказики на ноутбуке пишешь. Придел мечтаний. Но чтобы стать рантье нужно или наследство миллионное получить, или до этого заниматься крупным бизнесменом. То есть – крутить чужими деньгами. Ведь, как известно, трудами праведными не построить палат каменных. Есть еще поговорки: «Убил одного человека, ты убийца. Убил миллион – полководец». Так же и в бизнесе: «Украл бутылку водки – обыкновенный вор. Приватизировал по бандитски никелевый комбинат – олигарх». Им, конечно, тоже не сладко - этим богатым, они заложники своей славы и своих денег. К тому же, от олигарха до хлебореза – один неверный шаг (пример Ходорковского). Лучше жить тихим рантье или бедным интеллигентом. Сижу на пешеходной линии в роли наблюдателя.
 Вокруг ходили женщины с открытыми животиками, которые приелись и уже не заводили. Я бы даже сказал – раздражали. Я их критически разглядывал и девять из десяти браковал. Все ни то. То слишком плоские, то наоборот – слишком рыхлые, вдобавок, со свешивающими боками. Ужасти какие. Как такие боковые складки можно, не стесняясь, показывать? Не понятно. Дань моде? Наверное, так и есть. Того, что я хотел увидеть: округлый, средний, вздернутый вверх животик, по диагонали композиционно уравновешивающий половинку ягодицы (если смотреть в профиль) – не наблюдался. Где они, все? Может, я смотрю через призму настроения? Скорее всего. Ладно, с животиками завязал. Стал смотреть на попы. Одни были скрыты различными тканями юбок или широких брюк, другие – обтянуты плотной джинсовой тканью. И те и другие - не по центру. Таких, чтобы мысленно раздеть, не находилось. Старею что ли?
 Чуть за сорок, это разве старый? Наверное, я то же самое буду говорить, когда мне стукнет пятьдесят. Рядом сидела компания из трех человек, спившихся интеллигентов, и лениво вела диспут на тему кто из философов круче: Бенедикт Спиноза или Альбер Камю. Спор длился уже минут десять. Умные слова забавно перемешивались с матом. Троица пила настойку боярышника, купленную в аптеке напротив. Каждый вкушал свою личную бутылочку. Их прения нарушил колоритный дружок. Он, в отличие от них, одет был со вкусом. Фактурой напоминал Маяковского и, вдобавок, пил шампанское. Все сразу забросили обсуждать философов и попросили его почитать стихи. Тот красиво встал и принялся декламировать хорошо поставленным голосом, причем, именно подражая известному поэту: «Я вынимаю из широких штанин диаметром с консервную банку. Смотрите, завидуйте, я гражданин, а ни какая-нибудь там гражданка».
 Троица согнулась и затряслась в желудочном смехе. Признаться, мне тоже стало весело. «Поэт» и вторая бутылка пива, подняли настроение. Тем временем местный трибун завязал носовой платок на манер «свободного художника» и начал цитировать не менее известного лирика начала прошлого века:
«Трубит, трубит погибельный рог! Как же быть, как же быть теперь нам, а? На измызганных ляжках дорог? Вы, любители песенных блох, не хотите ль пососать у мерина?». Затем он набрал в рот воздух, сделал паузу и продолжил: «Полно кротостью мордищ праздниться, любо ль, не любо ль, знай, бери. Хорошо, когда сумерки дразнятся и всыпают вам в толстые задницы окровавленный веник зари».
 Собутыльники фрагмента из Сорокоуста Есенина не поняли. Начались вопросы: «У кого пососать? Кому это в жирные задницы нужно всыпать? И что это за веник зари такой окровавленный?» И так далее. Наверное, он читал им этот фрагмент впервые. Маргиналы-философы оказались не готовы. Не обращая внимания на вопросы, народный чтец перешел, скорее всего, на свои стихи: «Шепчут юбки на четной седьмой, им в ответ скрип мужских каблуков, что идут по нечетной шестой, сбросив цепи семейных оков». Он, наверное, имел ввиду, что нумерация домов по нечетной линии четная, и наоборот.
 В этот момент кто-то крикнул: «Шухер, менты». Маргиналов, как ветром, сдуло. Все разбежались в разные стороны. Их место моментально заняли студенты. Мимо, действительно, медленно проехал УАЗик с жирными милиционерами. Стражи порядка, зевая, смотрели по сторонам в поисках добычи. Они проехали, а невидимое облако плохо сгоревшего бензина осталось. Стало не приятно. Оглянувшись, я увидел освободившуюся скамейку. Бомжи ушли собирать жестяные банки из-под пива и джин-тоника. Они их вынимали из урн, плющили ногами и складывали в авоськи. Длинный ряд стеклянной тары, похожий на сталактиты, который ровно стоял за спинами пьяниц, их не интересовал. Бутылки нынче бизнес не доходный.
 От скуки опять начал глазеть на теток. Свое внимание теперь я переключил на лица. Некоторые были хороши. И даже очень. Но, что отметил: чем интересней лицо, тем хуже фигура. Что за биологическая несправедливость? Где гармония? Где они все – стройные, красивые барышни, с интересными мордашками? На южных пляжах с богатыми папиками? Или в дорогих иномарках? Точно, загорают или за рулем едут, а может, и рядом с импозантным водителем. Чего им тут ножки свои показывать. Да и кому? Ход мыслей прервали две девицы, которые плюхнулись рядышком со мной на лавку. Одна ничего, другая – так себе. Не бывает двух подруг одинаково симпатичных. Вы встречали? Я нет. Завязался обычный треп:
- Извините, у Вас не будет зажигалки?
- Будет.
- Спасибо.
- Да не за что. Студентки? Как зовут?
- На практике сейчас, третий курс закончили. Меня Вика, а подругу – Лариса.
- Лара, значится, понятно, а что за институт?
- Академия государственной службы – ответила вторая.
- О, как.
 В этот момент нашу беседу прервал мобильный телефон. Вика стала эмоционально общаться, явно с мальчиком. Лариса сначала погрустнела, а потом, достав свой телефон, стала капаться в записной книжке. Через минуту она тоже радостно с кем-то щебетала. Я невольно слушал их разговоры. Болтовня ни о чем. Куда ходили, с кем ходили. И так далее. Девочки звали своих кавалеров погулять, а те отказывали и даже просили кинуть им деньги на счет. Кавалеры, мать их. Понятно все с ними. Вот девочки и вышли на съем. Но пока никто не клевал. Я не в счет. Куда мне одному. Вдвоем с другом еще можно. Да и стоит ли заводиться? Пока, на знакомство, не стоит. И встанет ли потом, на таких маленьких и худеньких? Боже, о чем я думаю. Дурак старый.
 Мимо пофланировали два кавказца. Пройдя вперед шагов на десять, они вернулись и начали клеить моих соседок. Те их вяло отшивали, не забывая при этом болтать по своим мобильным телефонам. Мне стало тошно, да и пиво подошло к концу. Я это понял по жадному взгляду бомжа, который ждал, когда моя банка наконец освободиться. Допив, я ее благородно поставил на край урны. С двух сторон с поразительной быстротой к ней устремились две серые, грязные тени. «Мой» бомжик, оказался проворнее. Глаза на замызганном, улыбающемся лице, от победы над конкурентом, радостно засветились. Боже мой, как мало нужно для счастья. Кто-то мне говорил, что каждая банка стоит пятьдесят копеек. Всего-то пятьдесят копеек. Да уж, по доходам и расходы. Вспомнив про свое увольнение, стал прикидывать обязательные траты. После сложения трех или четырех цифр я бросил это бесперспективное занятие и отправился за пивом.
 В ближайшем магазинчике, который находился в проходном дворе, дешевое холодное закончилось, пришлось брать дорогое в бутылке. Идти в другой магазин как-то не хотелось. Хотелось вернуться на пешеходную линию и наблюдать, наблюдать, наблюдать. А что еще делать? Мое место заняли кавказцы. Я опять сел на жердочку. Не удобно, зато на попе. Не очень ровно, но уж, как говориться, на безрыбье еще и не так сядешь. И я сидел и смотрел. Ноги стали ватными. Или затекли, или алкоголь поспособствовал. Голова просветлела от всяческих мыслей. Не мозг, а чистый лист бумаги. Начинаем все сначала. На чем я остановился? Точно, на женских лицах.
 После пятой бутылки за вечер все женщины стали на одно лицо. Поголовно улыбаются и добрые. И что удивительно, почти все красивые. Каждое лицо в ареоле похоти. Мужчин вообще не стало. Я и женщины. Что еще нужно? Правильно, ничего. Сигареты быстро таили, как мороженое в жаркий день на Невском. Сейчас допью и пойду за шестой, заодно и курево куплю. Черт. Ноги на этой жердочке реально затекли. Нужно встать походить. Ели поднялся. От колен до ягодиц забегали колючие мурашки. Еще одну сигарету. Пару глоточков. Отлично. Я в тонусе. В тонусе, как никогда. Вот он пивной приход.
 В этот момент я заметил, вернее уловил, боковым зрением некое качание. Справа двигалось зигзагом лицо. Да-да, лицо. Оно было удивительно красивым. Давно я такого не отслеживал. Просто чудо. Лицо качалось из стороны в сторону с приличной амплитудой и двигалось в мою сторону. Что это. Перепил? Да нет. Вроде сижу сам, без опоры. Все оказалось проще. Мимо меня шла девушка, скорее всего, инвалид детства. Болезнь эта называется церебральный паралич. Ноги тоненькие, слаборазвитые, с ярко выраженным иксом, то есть, колени вместе, а ступни в стороны, ко всему прочему, они еще и разные. Но лицо! Оно светилось счастьем. Оно улыбалось всем. Почему?
 Почему? Я, здоровый мужик, на своих ногах, сижу тут на жердочке и хандрю, а она, шага сделать без палки не мозжащая, идет и улыбается. Должно быть наоборот. Я улыбнулся ей и сделал дурацкий жест бутылкой, мол, будем. Так обычно чокаются в ресторанах через столик, только бокалами, а не бутылками. Она остановилась. Посмотрела на меня и вдруг, осчастливила меня своей лучезарной улыбкой. Глаза оказались удивительными. Они обжигали счастьем, как яркое солнышко в марте. Представьте, вокруг холодно, а вам тепло. Я тоже захотел ей улыбнуться в ответ, но не успел. Не успел потому, что в этот момент облил себя, своим же пивом.
 Получилось комично. Я чуть ли не в полный голос рассмеялся. Не донести бутылку к своим губам, это все равно, что с открытыми глазами указательным пальцем промазать мимо кончика собственного же носа. Она тоже звонко рассмеялась, а потом, почему-то смущенно повернувшись, поковыляла дальше. Несуразная фигурка, качаясь, стала медленно удаляться. Я все смотрел и смотрел ей в след, продолжая недоумевать: Как же так, инвалид и столько позитивной энергетики? Только она поравнялась с проходным двором, как из него проворно выскочил народный трибун и своей огромной фигурой перегородил ей дорогу.
 Похоже, они оказались знакомы. Мне было не слышно приветствие, но я видел, что они обнялись, как старые знакомые. Вернее сказать, он ее обнял. Наклонился, чуть ли не в пояс. При этом он приложил свою левую ладонь по середине спины, а правой – придерживал ее снизу за левый локоток. После чего, опустившись на одно колено, грациозно поцеловал в свободную от палки руку. Со стороны это выглядело очень умильно. Получилась странная парочка: инвалид и спившейся актер. Скорее всего, актер. Уж больно голос хорошо поставлен, да и сценические манеры поведения выдают в нем бывшего артиста.
 Пора идти за шестой бутылкой. Плато фазу опьянения нужно держать. Упустишь – не догонишь. Мой путь лежал в проходной двор к ближайшему магазинчику. Я чередовал пиво, то в банках, то в бутылках. Какое было холодным, то и пил. В этот раз холодным оказалось в банке. Купил сигареты. «Парламент» закончился, пришлось брать «Кент». Вернулся. Опять жердочка. Опять созерцание. Интереснее наблюдение. Хорошее настроение и не замечаешь вокруг разной мерзости. Оно, как плевки, окурки и разный мусор. Я уж не говорю о домах, которые еще лет двадцать тому назад дожили до капитального ремонта. Парадные фасады еще терпимы, но стоит зайти в подворотню, как попадаешь в запущенную клоаку.
 Мысли все время возвращались к девушке-инвалиду. Что-то меня в ней зацепило. Глаза? Лицо? Скорее всего, позитив, который из нее так сочился. Я бы даже сказал: изливался благодатью. Я начал ревновать к этому спившемуся артисту, который так запросто к ней подошел, обнимал и потом долго что-то радостно вещал. О чем они говорили? Что у них может быть общего? Что? Я посмотрел в ту сторону, где они общались, но их уже не было. Ушли, пока я ходил за пивом и сигаретами. Мне опять стало грустно. Метрах в десяти от меня барражировал «знакомый» бомж, кидая жадные взгляды на мою банку с пивом. Мне это надоело. Я сам подошел к нему и отдал то, что он так терпеливо ждал. Он засиял от счастья. Банка оказалась еще и с пивом.
 Мне совсем стало тошно. Люди в большом количестве меня уже утомили. Пора идти домой. Включу телевизор и растекусь в ленивом ступоре перед ним. Возможно, даже засну. Или книжку почитаю. Я медленно пошел в сторону своей линии. Ноги плохо слушались. Хотелось в туалет. С такой скоростью могу и не успеть до дома дойти. Я стал озирать окрестные углы, куда бы пристать. Пиво настойчиво просилось наружу. В пятидесяти метрах в подворотне имелся платный туалет, но платить деньги за свои отправления не хотелось. Не хотелось и все.
 Вдруг я представил, что за этим занятием меня увидит девушка-инвалид. Мне стало стыдно и я, через силу, завернул в специализированное заведение. На выходе я решил схитрить. Достал последнюю тысячную купюру в надежде, что бабка на туалетном контроле не отыщет сдачу. Задумка не удалась. Сдача нашлась. Черт, и тут не повезло. Вот невезуха. Стоит только купюру разменять, и она моментально тает, как майский снег, даже не замечаешь, на что потратил. Действительно, куда уходят деньги и откуда приходят тараканы, вечный вопрос человечества. В кармане звонил телефон. Отвечать не хотелось. Смотреть, кто меня домогается – тоже. Одним словом - апатия.
 Через пятьдесят метров я вышел на свою улицу, вернее на противоположную пятую линию. Я живу на четвертой. Останется только дорогу перейти, и я окажусь на своей, четвертой. Впереди, на пятой светился вывеской магазин «Двадцать четыре часа». Ноги мои сами туда шли. Хотелось напиться. Когда я уже входил, навстречу в дверях показалась знакомая фигура с палкой. Девушка с трудом преодолевала единственную ступеньку. В одной руке палка, а в другой тяжелый пакет с продуктами. Сзади напирала нетерпеливая копания молодых людей с девицами. Они купили холодного пива и горели желанием быстрее попасть на улицу. Нет, чтоб помочь. Уроды.
 Помощь предложил я. Наш диалог получился примерно таким:
- Мадам, а можно Вам помочь?
- Охотно сударь, мне приятно.
- Серьезно, вижу вам не в мочь.
- Надеюсь, это для меня бесплатно?
- Какие деньги, мадмуазель? Меня обидеть Вы хотите?
- Да я шучу, мой менестрель. Вот Вам пакет, за мной идите.
- На ты, давайте перейдем? И познакомимся. Не против?
- Да я не против, и потом, почти пришли, мой дом напротив.
- Стас меня зовут.
- Меня, Елена. Слушай Стас, забавно вышло, почти, что в рифму общались. Да? Вы стихами не балуетесь? Ой, извини, не балуешься, я хотела сказать.
- Да одно время баловался, если можно так выразиться. Да на самом деле правильное определение. Баловство это все. Я потом перешел на прозу. Рассказики пописываю.
- Интересно. А я работаю переводчицей. Прозу перевожу с французского. Иногда и стихи.
- Лен, а у тебя филологическое образование?
- Да, а у тебя?
- У меня архитектурное.
- По специальности работаешь?
- Работал, правда, уже неделю, как безработный. Потому и пью. Я очень пьяный?
- Нет, не очень.
- Спасибо, мы уже дошли. Дальше я сама.
- Нет, нет, нет, я тебе помогу. Лена, на каком этаже ты живешь?
- На втором.
 Я первым пошел по узкой лестнице. Ступеньки отколоты, стены исписаны, побелка желто-серая. Окно между первым и вторым этажом не мылось лет пятьдесят. В двух словах: депрессивный интерьерчик. Стоя на площадке второго этажа, я смотрел, как она с трудом преодолевает каждую ступеньку. Бедная, и так каждый день. Самое интересное, что она при этом улыбалась. На лице полностью отсутствовало какое-либо страдание. Вот это воля. Вот это тяга к жизни. Почему у меня такой нет? Когда до площадки осталось ступеньки две, она остановилась и протянула мне ключи:
- Стас, пока я отдышусь, открой деревянную дверь большим ключом (вторая дверь была железная).
- Минуточку, – сказал я.
 Отперев дверь, я, не заходя вовнутрь, робко отступил в сторону. Входить раньше хозяйки, это моветон. Лена это оценила. Она, боком проходя мимо меня, улыбнувшись, спросила:
- Помощник будет кофе?
- Вечером кофе? Лучше водку.
- Есть бутылка виски, давно начатая, может быть уже выдохшаяся. Почти полная. Год стоит или больше. Так что, не знаю. Больше из спиртного мне тебе и нечего предложить.
- А мне больше и не надо, - а после паузы продолжил, - и меньше тоже.
 Она рассмеялась. Я зашел после нее в квартиру. Внутри оказался довольно странный интерьер. По всему коридору и по всем свободным стенам, на специальных кронштейнах, сантиметров десять от стены, шли деревянные поручни. Мы прошли сразу же на кухню. Обычная кухня старой петербургской квартиры сделанная, скорее всего, из маленькой жилой комнаты. Кухонная мебель самодельная. Стол шатающийся, конца девятнадцатого века, с массивными восьмиугольными ножками, как у рояля, сужающимися к полу. Стулья разные. Два современных, а остальные, так называемые, венские.
 От закуски я отказался. С одной стороны мне хотелось напиться, а с другой – не хотелось обременять хозяйку своим пьяным присутствием. Да и чем закусывать виски – не понятно. Я так и не научился пить эту гадость, напоминающую по вкусу плохой самогон. Тем не менее, на пиво виски ложилась хорошо. Я даже чувствовал, как она постепенно перемешиваясь со слабоалкогольным напитком, все больше и больше меня согревала. Пить не вкусно, но опьянение приятное. В дополнение к вышеперечисленному кайфу Лена мне разрешила курить, прямо на кухне.
 После каждой стопки ее образ все больше и больше расплывался. Она стучала ложкой по тарелке, я стучал горлышком по стопке. Мы о чем-то общались. О чем, не помню. Помню только наше тихое бряцанье посуды. Потом я решил поухаживать и отнести в раковину ее тарелку. Донести-то донес, но поставил мимо раковины. Та, естественно, с грохотом разбилась. Я рассмеялся, сказал, что на счастье и за это нужно выпить. Выпив очередную стопку, увидел, что Лена пытается собрать осколки. Я ее неуклюже отстранил и принялся собирать, причем не веником, а руками. В итоге порезался и даже этого не заметил. Заметила Лена, когда я испачкал кровью бутылку со стопкой, не говоря уж о кухонном столе. Пошли в комнату перевязывать. Так мы оказались в ее спальне.
 …………….
 Я лежал на животе, а ее руки поочередно гладили мой затылок. Движения совершались снизу вверх, от холки до макушки, задевая при этом то правое, то левое ухо. Вроде как против шерсти, а приятно. Меня так никогда не гладили. Я куда-то улетал. На седьмое. Может восьмое или даже на девятое небо. Ноги отключились. Руки тоже. Работала только голова. Да и то, складывалось впечатление, что у меня кроме головы больше ничего нет. Одна, жадная до ласк, пьяная головушка. Потом Лена стала говорить. Сначала я не улавливал смысл. Даже не понимал слов. А потом, после того, как нескольких раз услышал свое имя, я стал впитывать уже и другие фразы.
 Стасик, все будет хорошо, вот увидишь. Честно, честно. Стасик, главное в это верить. Не менее важно, этого хотеть. Чего очень сильно захочешь, то обязательно сбудется. А еще Стасик, нужно обязательно поверить в собственные силы. Когда это произойдет, у тебя откроется второе дыхание. Все начнет получаться. Ты найдешь новую работу. Отдашь долг. Купишь новую машину. Отремонтируешь старую квартиру. Свернешь любые горы. Все препятствие на твоем пути покажутся такими ничтожными, что ты рассмеешься над своими старыми проблемами.
 Я почувствовал в себе силы, чтобы перевернуться. В комнате полумрак. Сквозь тюль пробивается мутный свет. На улице, скорее всего, уже вечер. Вот и она. Птица гамаюн. Сидит на краю узкой кровати. Волосы распущены. Ночная рубашка. Пора действовать. Подумаешь разные ноги. Главное, что между ними. Интересно, если плечи разные, то и груди тоже? Сейчас посмотрим. Беру решительно за подол ночной рубашки. Порвать или снять? Эффектнее порвать. Самец я или кто? Она почувствовала мое желание и сказала:
- Стасик, подожди. Сейчас я тебе скажу фразу, которую уже не помню, где вычитала. Готов?
- Да, - хрипло промямлил я.
- Нужно уметь забывать невзгоды, а иначе негативные воспоминания будут ходить за тобой, как голодные псы за слепым нищим, и выхватывать лучшие куски жизни.
 После этой фразы я немного задумался. Хорошо сказано, черт возьми. Емко и красиво. Ладно, отвлекся. Пора решительно действовать, а то упущу лучшие моменты жизни. Навел на резкость. Так, так, так. Распущенные волосы и ночная рубашка чулком. Все, пора ее рвать. Хрясь. Отлично. Есть еще силушка. Вот они груди. Похоже, одинаковые. Почему я подумал, что они будут разные? Так, беру ее за ноги. Пытаюсь раздвинуть. Ноги маленькие и слабые. Тоньше моих рук. Сопротивляется из последних сил. Никуда не денутся. Сейчас раздвину. Хрусть. Похоже, сломал. Не просто сломал. Оторвал. Сначала от колен, а потом и оставшиеся культяпки выдрал из тазобедренных суставов. Вырвал напрочь. Господи, а где кровь?
 Пора открывать глаза. Вижу свою комнату в том же полумраке, только свет другой, более светлый что ли. Черт. Неужели мне это все приснилось. Похоже, приснилось. Боже, как болит голова. Что же я вчера пил и сколько? Философский вопрос. Выпил, по-моему, прилично. Интересно, было у нас вчера что-нибудь с Леной или нет? С трудом сел на край кровати. Кружилась голова. Вертолетики. Включил бра. Увиденная картинка поразила: на двух подушках порванные напополам наволочки. Возле кровати стул с оторванными ножками. Господи. Все. Хватит пить. Пора начинать новую жизнь. С этого утра и начну. Так и до «белочки» недалеко. Интересно, а была ли девочка?
 Скорее всего, была. Ведь не сам я придумал фразу: «Нужно уметь забывать невзгоды, а иначе негативные воспоминания будут ходить за тобой, как голодные псы за слепым нищим, и выхватывать лучшие куски жизни».
 Хорошо сказано, черт возьми.


Санкт-Петербург, 29 августа, 2007 года. Станислав Кутехов