Зарисовка, предназначена для читающих, воцерковленных, православ

Я хожу в храм, исповедуюсь и причащаюсь. И вон та бабушка, Евдокия, кажется, тоже самое – мы вместе стоим в очередь на исповедь. Мне тридцать, а ей? Скажем, восемьдесят пять. Она бодрее меня, каждый день бывает в храме, еще находит в себе силы ругаться без конца с новенькими… Я не нахожу, мне бы дай Бог сил со своими, старенькими ругаться. И мы обе находим в себе эти силы. Один Господь ведает, откуда в нашем благочестивом, ослабленном постами естестве они берутся. Ну да ладно…
Еще мы с ней обе жалуемся на исповеди. Я точно знаю это. Она глухая и поэтому всегда исповедуется всему приходу, думая, что только один батюшка ее и слышит. А среди прихода, как вы уже поняли, стою я. Так вот, мы обе говорим одно и тоже. Она шепелявит, жует губами, кивает без конца головой, и твердит о снохе (я – о свекрови), о плохих прихожанах, обо мне говорит, что я вечно тут шатаюсь со своими детьми и молиться не даю никому… вон, они носятся за ее спиной и хохочут… А исповедь все идет, и теперь уже я, накрытая священнической епитрахилью, сетую на несправедливость прихожан, на занятость мужа, на эту вот Евдокию, без конца оправдываюсь, себя жалею и, в результате, горжусь собой за удачную исповедь: наверное, батюшка радуется, видя мой духовный рост.
Еще мы обе с Евдокией глядим осуждающе на почти обнаженных захожанок. Они бывают очень красивенькие в своей «открытости» и «незашоренности». Такие накрашенные и с ногтями, даже с юбками, услужливо просвечивающими в дверных проемах храма, одним словом, «новенькие». Вот тут мы тоже одинаково мыслим. Она вслух, а я про себя. Только я дальше ее иду. Я еще думаю, что они неплохо выглядят! Такие фигуры, прямо завидно. А шмотки! Евдокия может, тоже завидует, а может, уже замшела, и не понимает, что к чему. Она громко так кричит, обзывается даже, а я бы тоже так могла, может, к старости и научусь?
Или вот еще что. Мы обе любим с царственным видом подходить к причастию .Она лезет первая сразу после младенцев, видимо, имея в виду свою «выслугу лет», а я тоже лезу вперед (с младенцами). Все пусть видят, что младенцы у нас в церкви – главные люди. Ну и их мамы – тоже.
И потом, у нас с ней вечно одна и та же беда приключается. Именно рядом с ней и со мной оказываются всякие «болящие» Это могут быть «новенькие», но бабки, которые считают себя учителями церкви и несут сущую околесицу про необходимость почитания подсвечника перед иконой святителя Николая, невозможностью предстоять перед солеёй в желтой одежде – цвет бесовского наваждения, и т.д. Я тут начинаю очень нервничать, и уже молитва мне на ум не идет никакая, кроме «отгонительной». Евдокия на таких смотрит долго, потом говорит, что колдовскому отродью в церкви нечего делать, что пошли отсюда вон и вообще место рядом с ракой – ее, и нечего тут стоять: алтарь, понимаешь, загораживают.
Но при этом сама Евдокия передает свечи только через правое плечо и «фитильком к алтарю», слова «мир всем» слушает, склонившись и сложив руки лодочкой, потом подносит их к лицу и совершает подобие намаза, надевает платья под цвет священнических риз – на троицу – зеленое, на богородичные праздники – голубое, на пасху – красненькое что-нибудь. Тут она даже меня обогнала.
Да, вот что я еще забыла… Мы обе считаем, что суть веры в неукоснительном соблюдении обрядов. Если что-то несоблюл, значит все, анафема. Никакого духовного развития тебе не видать как своих ушей.
***
Человеку не свойственно сидеть дома, это ему просто не к лицу, кожа бледнеет, все толстеет и расслабляется.