Про Линию

Это был какой-то очередной повод…

Ну да, хотя именно у них всегда было, что если сказать, что это очередной повод, то они, все, - ну очень обижались. Ну как же, - ведь тогда, помнишь,?... - был день седьмого ноября, или Первого мая,…. А тогда, - нууу …. – это вообще – это ведь опять, - Седьмое ноября, годовщина всё-таки…

Всё смешалось в этом доме… Неет, - все ходили «на работу», все побеждали в соцсоревнованиях, вымпелы даже получали, и ещё, – играли в волейбол за родное предприятие, … - и в футбол. И даже ездили в другие города, - на дружеские матчи с коллегами. Ну вообщем, - как у всех тогда.



В тот день был какой-то очередной повод. Для них, для – всех, тех.

В этот день был день рождения маленького мальчика. Андрюши.

Андрюше было года три, или четыре. Он был худеньким, с тонкой шеей и с очень большим затылком, и с высоким широким лбом. Пытливые, небольшие серо-голубые глазки, и странно «щёточками», - упрямые белёсые бровки вверх. В обычном понимании, – «симпатичный ребёнок», - Андрюша таковым не являлся. Но в нём была такая щемяще трепетная трогательность… И взгляд… Такой,.. – пытливый, и одновременно с этим – как-то беззащитно – изумлённый.

Андрюша любил читать. Кто и когда его научил этому, - никто и не мог вспомнить. Все и всегда – работали. Все. Но читать он любил как-то истово, - запоем. И странно, - но он начал рисовать. Сам. Очень рано. Почти тогда же, когда и начал читать. А кому было за этим смотреть, - все же работали, работали…. Ясли, Сад. Дом. Мама, папа, бабушка… И праздники. По календарю.

 А тогда…?

А тогда был его день рождения. Андрюши.

Вообще-то, он толком тогда ещё и не понимал, - что это такое – его день рождения. Но в тот день ему было уже – «четыре года». Что это такое – четыре года, Андрюша не мог понять…. Нуууу…. – в смысле, что это такое, - чтобы его забрали на час раньше из сада, но дома почему-то посадили в углу, и строго-настрого запретили вставать, и что-либо трогать или брать со стола, - «до прихода гостей». А чтобы он не мешал, ему дали, по обыкновению уже, - книжку. Сиди, читай!

И опять убегали на общую кухню этой огромной коммунальной квартиры… «Ты салат заправила?... – а как-же, конечно… А холодец стоит уже на морозе? – ну конечно, поставили, как только сделали… » День рождения Андрюши был в ноябре.

Потом пришли гости, все шумно усаживались, потом как-то странно игриво похохатывая, поздравляли маму и папу, затем пили и за бабушку, и потом за тех, кого нет. Пригласили и соседей, кто помогали готовить угощенья. Квартира была дружная. Нуу… может и не всегда, - но у кого чего не бывает? Коммуналка ведь.

Но праздники,- это святое! Всегда праздновали вместе. И за Андрюшу – тоже все поднимали тосты. Шумно, весело, ему желали успехов, вырасти большим, - настоящим солдатом Родине… Кто-то один пожелал ему стать художником. За это все тоже дружно выпили.

 Потом как-то незаметно стали уже путать тосты,… а потом – начали петь. Женщины пели как-то особенно проникновенно, как будто, - вот сейчас, сейчас…. И кто-то с горочки спустится,… к ней, - той самой, единственной… И рябина – к дубу своему всё же переберётся… Аж до слёз. Мужчины оттягивали от ворота галстуки, расстёгивали воротнички своих белых нейлоновых рубах, и с вздыбленными жилами на раскрасневшихся шеях, - подхватывали, когда песня уже шла про « что ж ты на меня глядишь из под углы, углы!…»

Андрюша сидел с самого краю. Чтобы вовремя уйти спать. Так всем взрослым было удобно. Есть он особенно и не хотел. Он любил винегрет, который готовила бабушка. А его много не съешь. И ещё он любил куриную ногу – ему всегда её давали на день рождения, - как он помнил… В другие дни его кормили противно проваренной курицей, и требовали, чтобы он это ел. Потому, что это ему полезно, и потому, что это только детям, в смысле, что – дорого есть такое взрослым каждый день. Но, - жареная нога курицы, это не то, что варёная! Это он понял, это, - его праздник. Хотя чего он там мог помнить, - просто в прошлом году ему дали такую ногу на день рождения, с предусмотрительно снятой бабушкой с неё, курицы, - жареной кожицей. Но было очень вкусно..!

И ещё он ждал, когда все перейдут – к сладкому. Сладкое, - это торт. Большущий.
Его он видел ещё когда пришёл из сада, - случайно, когда посмотрел в холодильник. То есть, сам торт он не видел, - но большую коробку, показавшуюся Андрюше огромной просто, с картинкой на её крышке, - это он заметил на второй полке. Правда, его тут же отогнали от холодильника. Но розы на картинке он запомнил. И это было очень необычно. В другие дни таких больших коробок с розами на её крышке, в холодильнике он никогда не видел.

К сладкому перешли как-то очень незаметно. Кто-то ещё пил, закусывая уже из общих овальных блюд с полустёртой салатовой окаёмкой, а другие и вовсе уже давно встали из-за стола, и ушли курить в коридор. Женщины, раскрасневшиеся, и уже заметно усталые, убирали со стола грязные тарелки с остатками еды и нет, нет – но загашенными в них окурками.

Сладкое накрыли на стол, но явно на него было уже мало желающих. Общее празднество переместилось уже больше на кухню и в коридор.
А коридор был знатный. По его стенам располагалось огромное количество вешалок, сверху висели велосипеды и детские ванночки, а внизу тянулись бесконечные ряды галошниц. И множество дверей только прерывало эту бесконечность стен.

Маленький именинник как-то очень быстро насытился куском бисквита с огромной ядовито жёлтой кремовой розой, запил жидким чаем из чашки из «праздничного сервиза», и очень захотел спать. Мелькание лиц, рук, гомон голосов большого количества взрослых людей, - всё это неумолимо тянуло его в дрёму. Но спать было негде. Пока не уйдут гости, его раскладушку негде было поставить. И он, почти уже засыпающий от такой огромной для него кучи впечатлений, присел в углу комнаты, за большим сервантом, на свою маленькую скамеечку, стульчик.

Это был его волшебный уголок. Его маленькое царство. Там, вплотную к серванту – стоял его маленький столик, и стульчик. А на столике – было его богатство! Альбомы, и карандаши. И книжки. Его. То есть, в комнате были три полки, - с книгами, но это были взрослые книжки. Там были маленькие буквы, и совсем не было картинок. А в Андрюшиных книжках – было волшебство… Индийские сказки… И картинки, - чУдные совершенно картинки… - «иллюстрации», как ему сказала соседская девчонка Инка. Она была большая, - училась в третьем классе. Но это слово ему не очень нравилось, – вот, - «картинки», - это да! Он мог часами их рассматривать, - странные растения, причудливые одежды на людях с такими таинственными точками на лицах между бровей, головные уборы, - с чудным названием - чалма.. Всё было таким неизвестным, волшебным, - влекущим..

В тот день он тоже, незаметно для взрослых, сел за свой столик, и раскрыл альбом. Он не знал, почему. Рисовать, правду говоря, ему не хотелось. Но чувство чего-то такого, необычного, что называется – «день рождения», - невольно заставило его раскрыть альбом.

Потому, что всегда, когда он садился рисовать, его охватывал этот, такой необъяснимый трепет…. Трепет перед вхождением во что-то такое, странное… И порой, даже пугающее. Тогда Андрюша мог долго сидеть перед чистым листом альбома, и так ничего и не нарисовав, закрыть его и встать из-за своего стола. Но в другие дни, он сидел часами за рисованием, и никто не мог его оторвать, вплоть до скандалов. Бабушка особенно очень сердилась, и говорила, - что этот стол стоит убрать, если ребёнок и так худой, а тут эта блажь мешает ему расти «с витаминами». Кто такие «витамины», мальчик не знал, но на всякий случай, был готов расти с ними вместе, - только чтобы его столик не выкинули «на дрова», как тоже обещала в случае чего, проделать с ним, столиком, бабушка.



В тот день…

В тот день рождения, - его день рождения, мальчик снова открыл свой альбом на новой странице. Рисовать он не хотел, да и читать тоже, - уж очень устал за время этого сумбурного праздника. Четыре года, - всё таки. Но он сидел, и смотрел на этот чистый лист бумаги. И тут….

И тут к нему подошёл его дядя. Брат его папы. Андрюша знал, что это очень удивительный дядя, он был героем войны, у него была даже редчайшая медаль – медаль Ушакова. Знал про эту медаль именинник не просто так. Была история с ней, после которой Андрюша всегда невольно съёживался, когда к нему подходил этот дядя. Дядя Толя.

Так получилось, что после гибели трайлера, команда которого выполнила какое-то особо трудное задание, выжили только двое, - командир этого самого трайлера, и дядя Толя. Командира надо было по всем понятиям, наградить Звездой Героя, - но…. Какие-то особо разбирающиеся штабные в том, как нужно по правилам погибать, - его приговорили к расстрелу, ну и… его расстреляли…. За то, - что выжил от взрыва на трайлере от прямого попадания бомбы, но задание выполнил. Но судно-то – погибло… А капитан всегда был за своё судно в ответе..
Ну, а дядю Толю, за то, что они оба выплыли из-под обломков, и единственные остались в живых, - его, как младшего по званию, помогшему спастись командиру – наградили этой медалью… Такая вот история про историю… Ну воот..

Ну вот, - эту самую медаль Андрюша очень любил рассматривать. Там были якорь, цепь, дядька какой-то в профиль, и вообще – чудо что за медаль.

А дядя Толя взял, - и подарил ему это чудо. А вот так вот! И сказал ещё, – если она хоть одному ребёнку радость может подарить, так что мне ей на груди-то своей трясти…. Мужики погибли, все… Один я… Так пусть хоть дитё потешится. И отдал!
А их всего, за всю историю войны, для младшего мичманского состава – не больше нескольких десятков. Но Толя был такой, что если что решил, – сделал. А своих детей у него не было. Только этот странный племяш.

Ну а племяш… Нет, его тоже можно понять… Ведь такое чудо подарили… А куда его деть? Дома – отберут, это как пить дать. Ещё и накостыляют. И не спрятать. Найдут. И опять-таки, – накостыляют. А какие тайные места у малышей?

Правильно! Он зарыл медаль в песочнице. В самом дальнем углу. Глубоко, очень! Когда никто, ну никтошеньки, - не видел. Но медаль – исчезла…. Горе нужно описывать? Думаю, - что нет. Но, правды ради, - Андрюша признался дяде в своей потере. Боялся, дрожал, - но не смог один нести эту страшную ношу… Не выдержал, - и разревевшись, признался.

Дядя Толя помолчал, потом – молча, - погладил его по голове, и ….. – простил. И сказал что-то, типа того, - что значит так и…. И опять, - замолчал. И хоть он Андрюшу и простил, но сам племянник всегда невольно вспоминал историю про медаль, когда к нему подходил Анатолий.

И вот, в тот день, дядя Толя, видимо, устав от бесконечных разговоров с мужиками в коридоре, или,…. кто знает, - но может, потянулся душой обогреть всеми забытого мальчонку, - виновника торжества, - но он подошёл к Андрюше, к его столику.
Мальчик, памятуя ту недавнюю ещё совсем, летнюю историю с медалью, - весь невольно внутренне поджался. Даже сонливость мигом с него слетела.

А надо сказать, что Анатолий, хоть нигде и не учился, но удивительно чувствовал рисунок, и даже до войны рисовал, но потом – война.…. Да и после неё, - тоже, не смог стать художником, не сложилось. .. Правда, столяром, макетчиком, был от бога – известная в стране киностудия выпустила не один фильм, благодаря его уменью. Но – рисовать, так и не начал снова….

И тут… Дядя Толя, большой, вообщем-то, дядька, как-то так незаметно рядом умостился, - присел, и сказал, вернее, - спросил…
Андрюш, а ты знаешь, что такое – Линия?

Андрюша, ясно дело, притих, но само то, что с ним говорят, как со взрослым, его заворожило.
И тут Анатолий взял карандаш, и провёл три линии.

Вот, - смотри!

Видишь, - первая? Она такая, ровная…..
Смотри – вторая. Она какая? – Волнами, волнистая….
А вот эта, - гляди : и он исчеркал зигзагом лист, - яростно….

И изумлённому имениннику Анатолий сказал,…. хотя почему он сказал ему это тогда?, как он мог надеяться, что ребёнок в четыре года это запомнит, уж не то, что – поймёт…., но он сказал, смотри –

Первая – это когда жизнь идёт ровно у человека, идёт, как прямая, - без потрясений.
Вторая – это если жизнь идёт волнисто, - то хуже, то лучше, но – плавно….
А третья – это когда из огня, да в полымя, - взлёты и провалы, взлёты и провалы… и так до конца…..


А вот теперь, - смотри…..

И Анатолий взял карандаш, и стал вести им линию, - непрерывно, под завороженным взглядом маленького Андрюши, - он то вверх вёл линию по листу в детском альбомчике, то вниз, то петлял ей, линией, а то и выводил ей удивительно красивые вензеля-кружева….

И потом сказал, – видишь?

Линия – это волшебство… Художник – волшебник… Он может управлять по своему желанию – этим чудом, - линией…. Но это обман, самообман, - линия если не захочет, - ничего не получится, - рисунок только тогда рисунок, когда оба эти волшебства совпадают, рука художника и воля линии…Совпадают в третьем волшебстве – в созданном, нарисованном…

Запомни, Андрюха, - ты маг и чародей, - ты можешь – вести Линию!, и вести её по своей воле, - как ты поведёшь, - такая она и будет…
Уродливая, куцая, или…… - волшебная, - и прекрасная!!
Ты посмотри, - как ведёт грифель, смотри, и вот! – за ним уже идёт и живёт линия…. Чудо ведь!

Как-то странно после этого дядя замолчал, и потом, вроде сам чего-то смущаясь, или досадуя, - Андрюша так тогда и не смог разобрать, только запомнил ощущения, - ребёнок ведь, - но Анатолий почему-то вдруг на какое-то время как-будто ушёл, далеко-далеко, а потом, вернувшись взглядом к племяннику, сказал –

Знаешь, и жизнь – как ты поведёшь её линию, - такая и будет…
Ты сам – художник, мастер этого чуда… Хотя, - тут он резко помрачнел, - у кого оно какое…


Потом он как-то странно засморкался, отвернулся, и после этого, повернувшись к ребёнку, сказал – ну вот так, как-то… ты знаешь, я не могу словами всё это… Но Андрюх, - поверь мне, - это так…



Андрюша вырос. Он занимался спортом, одно время был даже надеждой страны в греко-римской борьбе. Бегал кроссы в любую погоду по утрам. Он давно уже не был тем странным мальчиком с тонкой шейкой и встревоженным взглядом пытливо-всматривающихся детских глаз. Да и переехали давно из того дома, все. Кто и в мире ином уже теперь…. А Анатолий…. Он ушёл. Туда. Где ему, верю, есть возможность глядеть в непредсказуемую бесконечность Линии…

Его племянник всегда, - учился легко. Читал, - как вспоминал знакомое ранее. Рисовал – все только удивлялись. Удивлялись не только умению, - у способных детей это всё равно идёт, - так или иначе, но почти вровень между такими же. Удивлялись какой-то странной, именно его, характерной ему, неожиданной очень порой адресации, даже в невинных набросках, - к мощи знания, угадываемой хоть в трёх-двух штрихах, - линиях…. Линиях…. Может, - в них дело?

Дядю Толю своего он помнит, всегда, как ни странно, но с того самого дня. И ещё – ту самую медаль, Ушакова…..

Нуу… а историю эту он теперь рассказал своему сыну, правда, - не в четыре года, а много позже. Но тоже – в день его рождения. И сказал, – « но поверь мне, - это так…