как сходят с ума воображаемые герои

 Никто не знал, с чего началось безумие Мо. Просто однажды её увидели на улице - такую нелепую, разряженную в пёстрые лохмотья, продающую бумажные цветы. Это были розы, тюльпаны, пионы и хризантемы, неаккуратно раскрашенные детской акварелью. Бумага, из которой они были сделаны – самая обыкновенная, клочки листиков из тетрадки в клеточку. Каждый цветок прятал в себе одно из стихотворений Мо, но далеко не каждый утруждал себя заглянуть в них – ведь это означало бы убийство столь эфемерного кусочка неловкой красоты...

 Потом её заметили в соседнем приморском городишке – один Бог знает, каким ветром туда занесло бедняжку. Она танцевала посреди пляжа на рассвете пять дней подряд и смеялась так, словно завтрашний день обещал никогда не наступать. А затем плакала каждый закат, не сбавляя ритма танца под одной ей слышный мотив...Люди улыбались глядя на неё, шептались: «Что за странность...», «Она, верно, пьяна», «А ведь красиво...». Мо никогда не переставала улыбаться – даже во время заката...

 Говорили, что эта девушка, женщина, что она обезумела из-за горя. Но кто видел её лицо, освященное какой-то детской наивностью и верой в то, что этот мир не сможет обидеть её, ни за что бы не поверил в это. Мо любила сидеть на ступеньках возле храма и могла часами разговаривать со всей живностью, которая обитала в округе - будь то кот, собака или голубь с вороной. Звери смотрели на неё, останавливаясь на какое-то мгновение, а затем снова исчезали в толпе людей. Кто-то подавал девушке милостыню, считая её попрошайкой и бродяжкой. Она ничего не говорила. А вечером на эти деньги покупала хлеб для птиц, и молока для кошек...

 В один из дней Мо оказалась у реки и там, в окружении целой охапки надутых воздушных шариков, с завязанными глазами, пела песни - не грустные, нет, просто тексты, да и мелодия, отдавали какой-то забитой тоской, безнадёжностью... А затем смеялась и, не зная, есть ли вокруг неё публика или нет, начинала шептать сказки, любые, какие только могла вспомнить. В основном эти истории доставались лишь реке да деревьям. Время от времени к Мо подбегал какой-нибудь мальчишка, чувствующий себя дерзким хулиганом, и лопал один из её шариков. Песня обрывалась на миг, а затем девушка почему-то извинялась за своё присутствие у мальчугана и предлагала ему ещё пару целых шариков. Обычно дети отказывались и сбегали. Протянутая рука Мо ещё немного ждала, что её дар примут, а затем девушка снова возвращалась к своим сказкам и песням...

 Однажды за Мо приехали её подруги, помнившие её задолго до так называемого помешательства. Уговаривали вернуться домой, говорили что-то про работу, про нормальную жизнь, про создание семьи с не менее нормальным человеком...Словом, тем для беседы было предостаточно...Та молчала. И лишь изредка кивала головой, мол, да, надо всё это сделать, мол, да, я исправлюсь. А сама складывала из газеты, выброшенной кем-то, самолётики. А сама делала кораблики, и спускала их в лужу – вскоре там не осталось места, зато появился маленький флот. Мо извинилась и пообещала не беспокоить больше своих подруг, собираясь уехать в другой город – куда погонит её тоска, там ей и место. Причинять боль другим было не в её характере...

 Никто не знал, почему Мо лишилась рассудка. Лишь один её знакомый говорил, будто небо в тот день взбесилось и перепутало время суток. Что всю ночь лил дождь. Что была осень – сентябрь, кажется... Что умер её поэт. Что она это предвидела гораздо раньше, чем всё произошло. Что она не сумела его спасти. Что... много было сказано этим знакомым. Правда ведь всегда двузначна. Монета не только орёл и решка – всегда есть мизерный шанс упасть на ребро...