Книга стихов. Контрабардист. ч. 1

Сергей Кучеренко-Садковский

Контрабардист


* * *
Человек на склоне

(вместо вступления)
Мне не постигнуть ямба и хорея,
И притчами уже не говорить.
Я финишной прямой иду, добрея,
Мечтая землю с небом примирить.

 Говорят, наш аэропорт, да и просто порт, могут теперь принимать большие корабли, а мне здесь мелковато, взлетно-посадочная коротка. Видно, придется вертикальным взлетом – сразу на небо.
 Те, кто меня ощупывали, такого большого и редкого, говорили: «Уезжай, не теряй времени. Нема пророка у своему колхозi». Но я не верил и смеялся, смеялся и не верил, видя, как мы живем под чужие пророчества.
 Когда всего попробуешь по несколько раз, возникает вопрос: а зачем? Чтобы опять и снова? И жизнь просматривается, как остановки троллейбуса на пустынном проспекте.
 Когда-то Довженко писал Сталину: «Самое страшное, что я не дал своему народу и малой доли того, что мог бы дать». Сталина нет, Довженко нет, а у меня та же доля. Видно доля – это судьба. А то, что без меня народ - не полный – это истина, и продолжает худеть, а те, кто не худеют, наедятся, и все у них вроде бы есть. Но чего-то не хватает. Это – меня.
 А люди уходят, уходят… Я – поэт и общаюсь с небом, они мне сказали, что через пять лет в городе людей не будет. Я спросил: как это понимать? Они ответили с неба: тебе понимать не обязательно, твое дело передавать услышанное. Я еще спросил: а почему вы выбрали меня, ведь я – глуповатый, необразованный? Они ответили: у тебя нет экрана отражения образования и ума. Я спрашиваю: а куда мне передавать? Туда понесу, сюда понесу, а мне в ответ: не умно, не образованно. А с неба говорят: рассказывай, где можешь, но время твое еще не пришло. Я не отстаю и за своё, а когда ж оно придет? Вот Иисус начал проповедовать в 30 лет, а мне уже за сорок… Говорят: Иисус был, есть и будет, но ты – не Иисус, ты – другой. И вообще: будешь слишком много знать, станешь депутатом. И тогда – все. И прервали связь.
 Как понимать это «и тогда – все»? я не знаю, и мне от этого мучительно и больно. А так как я глуповатый и с годами глупею, то приходит грустная мысль, что я до этого не дойду никогда. Раньше как-то я у них спрашивал: а если я попрошу кого-то из землян объяснить мне то, что вы передаете? Они ответили: каждый будет врать в свою пользу… Ситуация…
 Но я много думаю и сам. Всего ведь не спросишь. Да и они учат: умей вычленить главное.
 Вычленяю. Мысли жизни, которые пришли ко мне с неба абортировались в мариупольское пространство.

 О, провинция! Ты – запечатанное родило духа, в котором плохо рождаться и хорошо умирать. А жить – нельзя. Если дорога – это жизнь, то жизнь – это дорога к смерти. А при перемене мест: смерть – это дорога к жизни? Что-то в этом есть. Но где истина?
 Иногда ночью, когда я иду по пустому городу, в котором потушены окна, не ходят трамваи и автобусы, а на улицах нет ни души, мне хочется кричать. И я кричу. Мне кажется, что обещанные с неба 5 лет уже прошли, и все люди умерли. А я один остался. Или я тоже умер? Как это странно. Страшно. Страшно.
 Как птице нужно небо, как рыбе – вода, так мне нужны вы – живые, любящие жизнь и ненавидящие смерть, мои по-читатели.
 Удел нас, нынешних, - форма без содержания. У любой системы есть тело и есть душа. Я – душа. Ну там - душа общества, - «Эк хватил! А мы тебя… А ну-ка вон поди! Ты кто такой? Почему родился? Где твой пригласительный?».
 Отвечаю: «Я с делегацией». А мне в ответ: «В списках не значитесь. Не положено. Тут все приглашенные». И выгнали меня в неприглашенный народ. И это был знак свыше: вот кому тебе надо петь и рассказывать. Я рассказывал рыбам – они согласно молчат, пел птицам – они согласно поют. А люди… Никто никому никто. Трудно быть душой общества, которого нет.
 Однажды в бане я спасал человека: делал ему непрямой массаж сердца и искусственное дыхание рот в рот. Когда через полчаса приехала «скорая», то старушка-медсестра сказала: «Что вы его мучаете? Он уже умер, а дышит от вас…». Я стал кричать на нее, говорил про клиническую смерть, про возможность оживления. А медсестра сказала: «У него – разрыв сердца, грамотный какой». И тогда я подумал: в этом случае – вся моя жизнь. Был пионером, комсомольцем, в армии – старшиной, работал на стройках века, в Чернобыльской зоне, боролся, как умел, за свободу, за экологию, предостерегал, рассказывал откровения, которые мне приходили, но – увы! – не спас. Люди, братья, зачем так?
 Вы думаете спастись поодиночке или кучкой. Но то, что вас не касается сейчас, накроет потом, и хороших, и плохих. Человек, выживая, все меньше остается человеком. Это – зверь, который живет за счет природы и себе подобных.
 Прошло бездождливое лето, на ветру золой тает осень, а там – зима. Голод духовный родит голод телесный. Будем мы еще грызть железный хлеб индустрии и запивать его мутной водичкой из Кальчика…

 С днем моего рождения вас, занятые вы мои!

 27 августа – осень 1995

 

 * * *
Моя главная тема –
Изрытая улица,
Заезженная колея,
То, что носят на сердце
И чем любуются –
Родина моя.

 * * *

У меня биографии нет,
точно так, как и нет родословной.
И созреет во мне ли поэт –
Трудно это сказать в предисловьи.
Как живу, что ищу, чем дышу
И зачем я по лесу блукаю?
И прочтут ли, что я напишу,
И услышат меня ли? Не знаю…
 
 * * *
 ЗАЧЕМ Я БЫЛ РОЖДЁН


Зачем я был рожден?
Чтоб быть одним из многих?
Чтоб руку поднимать
В согласии толпы?
Зачем меня учил
Наставников хор строгих
Зачем мне сердце, ум
Скажите мне, столпы?
 
Скажите мне зачем
Нужны глаза и уши,
Неужто лишь затем,
Чтоб пайку добывать?
Но я же не манкурт
Безумный и бездушный!
Мне страшно убивать
Свою родную мать.

Работников у нас
Хотя и не хватает,
Но граждан нет совсем:
Народ не спит, не бдит.
Покой, смертный покой
Над городом витает.
Обманутый в былом
Вперёд без веры зрит

 * * *


 ИСПОВЕДЬ

 Я приду по ваши души
 В.Высоцкий.
 
 Помимо права говорить
 Должно быть право быть услышанным.
 И. Кохановский.

Плохой ли, хороший, больной ли, здоровый,
А ваш я поэт, так как нету другого.
И что же, что слава и звонкий тираж
Меня не постигли? И все же – я ваш.

Пришло нам в единое время родиться,
Пришло мне в несчастную землю влюбиться,
Пришло в ее мертвые очи взглянуть
И к жизни ослеп я, прозревши свой путь.

Пришло мне оплакивать души умерших –
Всех их, не оплаканных, в муках ушедших,
Ни в чем не повинных, ничем не грешивших,
Ничто не решавших, но все разрешивших.

Пришло в одичалом и злобном пространстве
В любовной тоске пребывать, словно в трансе.
Но я не хочу даже в пьяном бреду
Сказать, что по ваши я души приду.

Нет-нет, не хочу приходить к вам оттуда,
Ведь вам же сейчас без меня очень худо.
Но годы проходят, и дни убывают,
Что ангелы купно для нас намеряют.

Досадно безгласье пророка-поэта,
Досаден народ, не увидевший цвета.
Поэт не играет людьми, как словами,
Поэт заклинает: «Да будет Бог с вами!».

Плохой ли, хороший, больной ли, здоровый –
А ваш я поэт!

 * * *

 ВОЛЬНАЯ

Соловей весною поет день и ночь.
Я бы тоже в поле сорваться не прочь.
Только клетка тесная у соловья
И просторна клетка у меня.

 Где ж ты, вольная воля? Где ж ты, чистое поле?
 Где ж ты, конь вороной? Где казак удалой?
 Где ж ты, красна девица, что боса бежит к кринице,
 Чтобы встретить казака, напоить его конька?

Что того соловушки? Комочек живой
Кровушки и перышка, а голос какой!
Соловей-соловушка, подскажи ты мне:
Была ли воля вольная в этой стороне?

 Где ж ты, вольная воля? Где ж ты, чистое поле?
 Где ж ты, конь вороной? Где казак удалой?
 Где ж ты, красна девица, что боса бежит к кринице,
 Чтобы встретить казака, напоить его конька?

Где ж ты, Лукоморье, родина моя?
Где ж ты, дуб зеленый, поля у края?
Не с веселым месяцем слился звездный ряд –
Красный сполох светится гордый, как заря.

 Только камень-валун, как и прежде, лежит.
 Во все стороны путь, но нигде мне не жить.
 Но, как встарь, я иду самой трудной тропой:
 Иль на волю приду, иль глава с плеч долой.

 Где ж ты, вольная воля? Где ж ты, чистое поле?
 Где ж ты, конь вороной? Где казак удалой?
 Где ж ты, красна девица, что боса бежит к кринице,
 Чтобы встретить казака, напоить его конька?

 * * *

 МОЙ ГОРОД

Город мой – не только лишь мартены,
Где и труд, и деньги, и почет.
Город мой – иззмеенные вены,
По которым с ядом кровь течет.
Город мой – родное пепелище
Всех надежд и чаяний моих.
Город – Старокрымское кладбище:
Слышу стоны мертвых и живых.

 Живешь – как служишь,
 А помрешь – кому ты нужен?
 Гуди-шуми, родной завод.
 Рождаемся, любим,
 Глядим в глаза друг другу
 Сквозь дым, а он идет, идет, идет…

 Научите меня жить, не дыша.
 Научите не видя смотреть.
 Научите не любить, не желать.
 Научите жить – и жить не хотеть!

Город мой – промышленная зона:
Трубы-вертухаи по краям,
Дым-стукач подглядывает к сонным,
Даже к рыбам, даже к голубям.
Город мой – глаза в заводах-шорах,
Здесь, все не меняясь, все течет.
Город мой! Я глохну в умных спорах,
Предвещая гибель от щедрот.

 Живешь – как служишь,
 А помрешь – кому ты нужен?
 Гуди-шуми, родной завод.
 Рождаемся, любим,
 Глядим в глаза друг другу
 Сквозь дым, а он идет, идет, идет…

 Научили меня жить, не дыша.
 Научили не видя смотреть.
 Научили не любить, не желать.
 Научили жить – и жить не хотеть!

Город – вехи, планы, пятилетки,
Памятника каменного бред.
Город мой – больные наши детки,
Знающие с детства: сказок нет!
Город мой – запруженные реки,
Прежних золотое русел дно.
Город мой, мы все – твои калеки,
Заодно с тобою, заодно.

 Живешь – как служишь,
 А помрешь – кому ты нужен?
 Гуди-шуми, родной завод.
 Рождаемся, любим,
 Глядим в глаза друг другу
 Сквозь дым, а он идет, идет, идет…

НАУЧИТЕ МЕНЯ ПРОСТО - ЖИТЬ!!

 * * *
 Может я плохо спел,
 Так пусть вам другие споют лучше меня!

 27 ноября 2000 г.

 * * *


РЕКЛАМА ГОРОДА - КУРОРТА
(Садковская панорама )

Мне недосуг писать природу-
Я в городе большом живу.
Вокруг меня – одни заводы
Подперли дымом синеву.

На юг посмотришь – «Азовсталь»
Цеха раскинул по-над морем.
Не нов завод, построен встарь,
Но не во времени Петровом.

Ровесник первой пятилетки,
Он все ж моложе двух других –
Тех, что в петле железной ветки:
Их сталь спокойней, дым их тих.

И «Никополь», и «Провиданс»
Звался завод-кормилец наш.
Потом был Куйбышев, «Тяжмаш»,
Теперь – ОАО «Азовмаш».

А рядом с ним: сталь горяча,
Без выходных и отпусков,
Пыхтит трудяга «Ильича», –
Даешь металл – так будь здоров!

А как посмотришь на восток –
Две близнецы – трубы белеют:
То известковый шлет дымок.
Все словно овцы, лишь не блеют.

И продолжается эскорт:
Завод конструкций, мясокомбинат,
Хотя нет бани, но зато есть порт –
Теперь вы поняли, какой у нас курорт!

 * * *
 
 МОЛИТВА
 (псалом)
 
Ухватились за кресла
Побелевшими пальцами,
Уцепились за Ленина
Прессой продажною,
А сухая земля
Без воды рассыпается,
А народ, разуверившись,
Валится замертво.

На последнем пиру
Правят сытые вороны,
Потроша, обдирая
Больного, голодного.
Все на рынок, на торг,
На вселенское торжище!
Бога нет, или спит он,
Глотнувши снотворного.

Бог Иисус! Воцари,
Снизойди к неприкаянным,
Обрати и сплоти
Наше стадо безумное!
На тебя одного
Уповаю, взываючи:
Отучи нас, несытых,
Пить кровь нашей матери,
Научи нас молиться
Тебе, а не идолу.

1989 г.


ВСЕМ ТЕМ, КОТОРЫЕ…


Развратило вас прощение –
Не по Сеньке, видно, шапочка.
Променяли отношение
На брякушечки да тряпочки.
 1996 г.
 
 * * *
 
Читаю Слуцкого,
Курю «Прилуцкие».
В нем вроде Бога нет,
Но что-то трогает.

Читаю Глазкова,
Смеюсь до слез:
Как жаль, что такого
Учесть не пришлось.

А скольких - я их
Никогда не узнаю.
"Всех в пыль! Всех поэтов!
От края до края".
 1988-2006г.


 * * *

ИСПОВЕДЬ СОВРЕМЕННОГО КАЗАКА
 В.Егорову, В. Мамневу.


Я могу работать на заводе.
Я могу, работу кончив, пить.
Я могу копать на огороде
И чего-то там могу растить.

Я могу кой-как с того питаться.
И машину я бы мог купить.
Я могу не лезть, не выделяться,
Даже за границей мог бы быть.

Только не могу я очень долго
Ждать, служить, достоинства копить.
Можно быть рабом и в черной «Волге»,
И в одних штанах свободным быть.
................
Встретился в лесу с австрийским принцем
Караул казачий среди дня:
- Эй, косак, скаши, хде тут храница?
- На луке седла мово коня!

И глаза казачьи заблестели –
В них веселья и коварства бес:
Знай, мол, наших ваше «еле-еле»
И дрожи, пока проедешь лес.

Это прадед был мой иль прапрадед –
Чувствую в себе его язык:
Не сломить того, кто волен в правде,
Не согнуть того, кто не привык.
................
Ухмыльнулся, белый зуб оскалив,
Босс партийный, современный хват:
Не таких тут гнули и ломали,
Тут уж ты перегибаешь, брат.

 … Что ж со всеми нами дальше будет:
 Засыпаем средь последних дней.
 Неужели так и позабудем –
 Чьи мы внуки, чьих таких кровей!
 1988г.
 
 * * *

 НОВЫЙ ГОД.

Новый год в окно стучится,
А на розах – зелень листьев.
Дождь и грязь, и всюду лужи -
Не зима, а стужа стужей.

Людям – радость ли, веселье?
Пьют, поют, орут с похмелья…
Подскажите мне вы, люди,
Что со мной и с нею будет?

«Не грусти, все обойдется,
Все уйдет и все вернется.
Только та, кого ты любишь,
Никогда твоей не будет.

Выпей с нами! Посмотри-ка –
Все прошли такое лихо.
И живут, и в ус не дуют,
С нелюбимыми бедуют».

Что с любовию моею?
Так, как все, я не умею.
Я и пил – не помогает.
Плачу, но не забываю.

А в объятьях ночи стылой
Вспомню давний образ милый,
Вздрогну трепетной душою:
Почему ты не со мною?..

Новый год в окно стучится,
А на розах – зелень листьев.
Дождь и грязь, и всюду лужи.
Без тебя мне он не нужен…
 1983г.
 

 * * *
 Самое страшное, мой мальчик, -
 изменить самому себе.
 
Я вам - не лепила, не стихослагалище.
Стихи, словно женщины, входят – слагающе.

Мне свыше дано их, могите понять:
Стихи мне пророчат: «За нас все отдаш-ш-шь...»

Змеей в ухо шепчут: «Ты купиш-ш-шь нас кровью!
Такое для нас непременно условье!».

Мне страшно, мне больно, ведь кровь – не вода,
И теплое, детское входит сюда,

Но, раз заступив, должен рвать по живому –
До самого края, конца, по любому.

Иначе зачахнет, иссякнет родило,
И стану я сирым и Богу не милым,

И стану себе самому я противен.
И кончится жизнь. И никто не повинен.

 1994г.


 * * *
 Я жить хочу, хочу печали…
 М.Ю.Лермонтов
 

Я жить хочу, хочу печали,
Хочу меня чтоб замечали,
Потом, заметив, не мешали,
Хотя везде и узнавали.

Хочу, чтобы меня любили,
Чтоб искренне мне рады были:
«Какой хороший!», - говорили
и песни чтоб за мною плыли.

Но лишь проклятия плывут
И неприятие везут.
И стон идет, и звон гудет:
«Ах, это - тот? Ах - тот?!
 То-о-от! То-о-от!!!»


 * * *

Носочки рваные, ботиночки рабочие,
Костюм доперестроечных времен.
Но я люблю тебя, и все такое прочее…
А голый я красив, как Аполлон!
 1987г.


 * * *

Когда умрет поэт последний,
Забудут люди говорить,
И льда души во всей Вселенной
Ничто не сможет растопить.
 1995г.
 * * *


 ПОДРУЖКА
 
Ты была любовь-игрушка,
Кукла – только и всего,
А не милая подружка
Возле друга своего.

Я с подружкой разделю
Ношу тяжкую свою,
А беда аркан накинет –
Нет, подружка не покинет.

“Подружка” – слово легкое какое.
Признаюсь, не люблю тяжелых: “дам”!
Я легкую люблю нежней, душою,
И никому на свете не отдам.

А если я подружке надоем,
Неужто сразу же она меня разлюбит?
Я реквием спою ей по себе,
Она поплачет, и опять полюбит.

Любимая, когда б по жизни шла
Со мной ты рядом, соль и мед глотая,
Ты много чувств в себе ко мне нашла,
Но вот любила б - не переставая!
 1983г.


 * * *

 А.ШЕПЕТЧУКУ
 
 «Я кончил…»

Мне поведал конченый поэт,
Что-де у него претензий нет.
“Только к слову, батька," – только к слову:
Только где еще найти такого,
Кто бы предложил венок сонетам,
Баху – в пах, Дали – в ослиный глаз …
Что еще: припомним ученичку,
Клитором корчующую лес.
Длинновато?
Нет, не в этом дело.
Вещь непоправимо коротка:
Я строчил…, спускаю…, – с молотка!


 * * *

Учители прошу, молю – Учителя!
Палочку эстафетную в руку мне, друзья!
Да не порвётся связь меж нами великими -
Мастеру без учителя нельзя.




 Т.Я.
 Пишу убого, а печатаюсь утёрто.

Пишу у Бога, а печатаюсь у чёрта,
Живу с женой, любовницу люблю.
Она не любит мужа – юность стёрта,
А я люблю ее, его, жену -
Я всех люблю, и всех мне в мире жалко.
Я плачу оттого, что жалко мне.
И жизнь течет не шатко и не валко:
Мечты – на небесах, реалии – на дне.
 1990 г.


 * * *
 Т.Я.

Что мне за дело – с кем ты спишь
И с кем спала ты.
Ведь я люблю тебя, малыш,
Душой крылатой.

Обижу я, обидишь ты –
Простишь, прощаю.
Как не любить тебя, малыш,
Не знаю.

Наветы, сплетни и вранье
На нас нависли.
На то на свете воронье,
Чтоб мы не кисли.

И в том ли дело, с кем ты спишь
С какой палаты?
Причины есть на все, малыш.
Мы ль виноваты?

 1987 г.


 * * *

Каждый день одно и то же -
Где пожрать бы раздобыть.
Тиражировать и множить,
Повторять – и это жизнь?
А добыл – одна картошка,
Хлеб, вода и маргарин.
Умер пёс, пропала кошка,
А капель своё – дин - динь.

 Апрель 1991г.





 ТЕБЕ.

Уйди, уйди… Не уходи!
Послушай раз: устань, оттай.
Да, я такой – я не такой,
Другим не тот и всем другой.

Но в след мой первый не ступай,
А на второй не наступай,
И не следи в следы мои.
Уйди, уйди… не уходи.

Меня вомня, вомнешь себя.
Иметь меня – ловить меня.
Не плачешь – пляшешь на груди.
Уйди, уйди. Не уходи…

“Стихи почем?” – “А жизнь о чем?
Когда все кончим – лишь начнем.
В вину мне время не вменяй.
Не уходи. Не изменяй.”
 
 1987г.


 ИСТОРИЯ ЛЮБВИ
 
 Нат. Ткачёвой.

Он был – борода и высокий рост,
Лик блаженного и костлявость Иисуса.
Она вся – глаза, и в них вечный пост,
И вечный голод чистого чувства.

Он ей сказал: “Если выхода нет,
Надо, значит, и плакать учиться”, -
И предложил потушить свет –
Друг другом от холода мира укрыться.

Она смотрела прощально и каре,
Как смотрит лошадь на бойном дворе,
Потом сказала: «Ты славный парень
И я буду ждать тебя годы… лет?…»

Потом было счастье – льдинки талость,
Ночною сказкой она была.
Он радовался, в темноту улыбаясь,
И порывался сказать слова.

Она ладошкой мягкой и малой
Матерински ему закрывала рот.
Потом: “Сядь поближе” – штаны зашивала,
Иголкой коля свои пальцы в кровь.

Они были счастливы, но не на небе.
А на земле счастья вечного нет.
Он не пришел, не сложился жребий.
Она испугалась: все ж годы… лет?!

И зеленый листочек – живой от живого –
Оторвался и рухнул на землю с звезд.
Заткнула уши, дверь – на засовы.
А он к ней стал биться, как рыба об лед.

…Обнимая других, он глядел на звезды,
А звезды были теплы и близки.
И она была там, и капали слезы
Сквозь карие очи бездонной тоски.

…У него и теперь все та ж борода,
И тот же лик, и костлявость Иисуса.
И он встретил ее, и увидел глаза –
В них все та же печаль и голод чувства.

И в этих глазах он увидел себя,
В теплоте, хоть она ничего не знала.
И он ей сказал: “Я напишу слова”.
Она кивнула и ушла из зала.

Что будет дальше с ними двумя,
Что поднесет им Бог и время?
Что б ни случилось, спасибо и так.
Случилась любовь, и случилась – с теми.

 1990 г.



ЧТО ПРОИСХОДИТ С НАМИ?
На смерть Володи Нарежного.
 

Послушай, что за жизнь? И жизнь ли?
Ведь все течет безвольно и не так.
И мига ждешь, а миг – мелькнет, как призрак,
И снова – ждать?

Традиция, обязанности трусость,
И мелкость, и усталость бытия…
И в наказанье – смерть. И почему-то
Чужая, а не моя.

Что происходит с нами?
Что с нами делает жизнь?
Мнет, пригибает, ломает
И приучает ко лжи.
Кормит из бесовской чаши,
Поит бесовским огнем.
Вот уже дети наши:
“Мы ведь не вечно живем…”

А может Бог спасет? И там, за смертью,
Простится жизнь, как поисков тщета?
Пути к вратам его без веры тверди.
И снова “SOS!» – и снова ты не спас.

И вновь глаза и кудри золотые,
И сердце просит: «К ней! Она! Она.».
Но душем – холод: будет все, как было,
Как в будни, убивающие нас.

Что происходит с нами?
Кто нас научит жить?
Кто наши спины распрямит?
Кто нас отучит от лжи
Кто нам наш путь укажет
В темном дремучем лесу?
Кто нас любовью свяжет,
Высшую явит суть.
 
Что происходит с нами?
 
 1992г.


 * * *

 В САДКАХ
 (с оного места)

 Рождаемся, любим,
 Глядим в глаза друг другу
 Сквозь дым…

В далеко на снег собаки лают.
Ненавязчиво гудит завод.
Он мне думать вовсе не мешает,
Только дым из труб идет, идет…

Да и дым - не едкий, не чадящий –
Легкая белесая дымка,
Иль туман волшебный и парящий,
Как в горах высоких облака.

И ничто меня не раздражает,
И ничто не вызывает боль.
Я иду. Никто того не знает:
Я несу в себе мою любовь.


 * * *

 МОЯ ЦЫГАНОЧКА


«Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли.
С детства памятный напев:
«Милый друг мой, ты ли?»

Это ты, но что с тобой?
Что с тобою стало?
Ты ж годами молодой,
А какой ты старый!

Только голос и глаза.
Где же остальное?
Ничего я не сказал,
Грянул ретивое:

-Тугу тяжкую тужу
И ношу, не трушу.
Слушать будешь – расскажу,
Но тебя порушу!

- Ну давай, чего уж там,
Куда уж дальше рушить.
Я и так без водки пьян –
Буду, буду слушать!

- От татар в леса бежали,
От царя – за Днепр, за Дон.
Доставай свои скрижали –
Запоем про новый трон!

Только некуда убечь
В нашем новом царстве.
Потеряла волю Сечь,
Да осталось барство.

«Что за горе? Плюнь да пей!
Ты завей его, завей
Веревочкою горе,
А тоску топи в море».

Только моря больше нет –
Есть вода и берег.
Помоги мне, белый свет:
Я устал не верить!

Рвут страну мою на части,
Как на пиршестве быка.
Как у нашей новой власти
К рвенью сила велика!

И куда не кинешь взгляд –
Всюду рабства клети.
Только стонет по полям
Бывший вольный ветер.

С востока свежий ноздри мне
Дует, раздувает.
Голова моя в огне,
А душа пылает.

Эх раз, еще раз,
Еще много, много раз.
Эх раз, еще раз –
Сколько ж можно - с НАС да с НАС?!

 (В кавыч. цит. Ап.Григорьева )



 * * *

 МНЕ БЫ ЖЕНЩИНУ!
 (песня)
 
Мне бы женщину по сути,
А не атрибутам.
Мы бы наломали бы с ней дров:
Мы б наделали с ней мути,
Мы б утерли нос кугутам,
Мы бы пели только про любовь!

Пахнет женщиною – страхами, духами,
Охами, ахами, пустяками.
Хочется дышать, смеяться, жить!
Где ж ты, где ж ты, где ж ты, подскажи!

Мне бы легкую подружку,
Веселушку, хохотушку,
Чтоб была бы нежною душа!.
Мне б плутовку, мне бы стерву,
Мне чтоб каждый день по нервам,
И была своя, но хороша!.

Но где ты? Где ты? И как тебя искать, чтобы найти?
И чтоб найти, и чтоб не потерять?
И чтоб не надоела, и чтоб не надоесть,
И чтобы вместе жить, до старости дожив.
И вместе стареть.
И вместе умереть.


 * * *
 ЗНАМЕНОСЕЦ
 (Посв.В.Высоцкому)

Он знамя нес. Он делал свое дело.
Он нас поднял, а многих вдохновил.
А пули резали и рвали его тело,
Но шел вперед он из последних сил.

Стекала кровь на знамя сквозь одежду,
И знамя – все алей и все видней.
И нам, рабам, он подавал надежду,
Что до свободы уж немного дней.

Боец упал. И знамя с ним упало.
И принялись вдруг каждый за свое:
«Свобода что? Других есть дел немало!» –
Свободнее вздохнуло воронье.

И воронье вскричало: «Был он нашим!
Он наше знамя нес и наш мед пил!
А яд мы специально лили в чашу,
Чтоб злее он в смертельной схватке был».

И он вкусил, вкушая мало меду,
И слишком много яду прихватил,
Даруя многим жизнь, а всем – свободу.
Вот только взять ее – где взять бы сил?

 1983 г.


 * * *
 
 ШКОЛА
 
Спешит в безвестность наше мирозданье.
И мы спешим, не ведая – куда?
Но где живем мы, с знаньем, с пониманьем,
И где останемся мы раз и навсегда?

Тут или там? В мгновеньи том иль в этом?
Где наша жизнь, а где пути судьба?
И хорошо ли, когда сходятся с ответом
Задачи наши, цели и борьба?

Конечно тут! Конечно в школе, дети!
Учитель первый навсегда нам дан.
Восторг и слезы в розовой карете
Помчатся в жизнь за нами сквозь года.

Конечно, тут, любимый мой учитель,
Из-за меня ты рано поседел,
Души неопытной ценитель и хранитель –
Нет у тебя ни личного, ни дел.

Тепло и грустно. Светом грусть лучится,
Ведь это чувство носит ума след.
Уча других, умей у них учиться,
Бери у них, чего у тебя нет.

Отцов и матерей не выбирают.
Не выбирают и учителей.
Своей любовью дети отмечают,
Кто им не кровно, а душой родней!

 1983 г.


 * * *

Я так же, как ветер, как дождь и как листья –
Не принадлежу никому.
Но можно душою ко мне прислониться:
Я потерплю, я пойму.

И так же, как ветер, как дождь и как листья,
Принадлежу всем и никому одному.
Но можно как к дереву, ко мне прислониться:
Я потерплю, я пойму.


 * * *
 
Я помню чудное мгновенье.
 А.С.Пушкин.


Кому все это нужно? Кто поверит,
Что видел я его? Среди чего?
Средь бала шумного? Давно уж нет балов.
И нет уж тех красот, нарядов, залов,
Вычурных зданий и изысканного света.
…Земля вся в серость усредненную одета.


 * * *
 РОДИЧАМ

Без вас мне скучно, с вами – тошно.
Сказать по правде, не нарочно
Мы с вами так – ни то, ни се,
«Давайте выпьем» – вот и все.

Что ж, выпить, пожелав здоровья,
Вести никчемный разговор,
Потанцевать после застолья
И вновь нести и слушать вздор?..



 * * *

Не спрашивай, к чему
Средь буйного веселья,
Сижу так грустен я
И трезв среди похмелья.
Ни крики женщин, ни призывы пить
Не трогают меня.
О чем грущу,
Что вспоминаю я?
О дружбе прежних дней
Или о той, одной, ради которой
Отдал бы все –
Лишь только быть бы с ней?


 * * *
 ДЕВОЧКЕ

 Грубым дается радость,
 Нежным дается печаль
 С.А. Есенин.
 
Я не жду упреков и признаний,
Я не жду свиданий череду.
В твою жизнь чудесных ожиданий
Не хочу входить. И не войду.

От тебя я требовать не стану
Без остатка всей любви твоей.
Я хочу из губ твоих, Оксана,
Выпить сон весны и плач полей.

Пить так пить! И я напьюсь из тела,
А с души – пока повременю:
Ты душой еще не опростела
На манер певцу и сентябрю.

Молодость дается нам на время –
Словно шапку дали поносить.
Ах, прошу: поласковее с теми,
Кто нас может, как цветы, любить!

Красота твоя – краса земная,
Ты с собою состоишь при ней.
И в тебе люблю я, изнывая,
Всю печаль и боль земли моей.

Улыбнись одной щекою левой,
Спрячь письмо, задумчиво сложив.
Жаль, что ты еще не опростела
Под дождем любви моей души.


 * * *
 ЖЕНЩИНЕ

Я не ведаю – сколько Вам лет.
По приметам смотрю – молода.
Ну а я – неуместный поэт,
И дорога моя – в никуда.

Я не знаю, что ищете Вы,
Знаю лишь про любимый Ростов.
Мне ж охота зеленой травы
И «огромный небесный простор».

К черту все! Сколько можно копать,
Рыть безвестность в желаньи воды?
Надоело. Пойду-ка я спать.
Ты меня на заре разбуди…

Да не верьте, не верьте Вы мне!
Посидите, рассудите, взвесьте:
Ведь сейчас в цене мужик в броне,
Я ж – гол как сокол, а жив лишь песней.

Не жалейте, не страдайте, не любите,
Не вздыхайте, упиваясь мной –
Ведь не будете, ну сами посудите,
Вы за мною, как за каменной стеной.

Ну люблю, ну жажду, ну мечтаю.
А когда я не мечтал и не любил?
И хоть я себе Вас запрещаю,
Не любить – превыше всяких сил.

Только Вам зачем проблемы эти?
Поезд мчится к станции «Тупик «.
Что Вам любопытнее в поэте –
Дырки в туфле иль дельфиний крик?

Дырки в туфле залатать несложно,
Крик дельфина слышать посложней.
Неужели счастие возможно
В этом фарше из живых людей!


 * * *

 АЛИНЕ

Ты меня в разряд определила,
В картотеки плесень занесла,
Онумеровала и подшила,
И на всякий случай припасла.

И лежать назначила до срока,
Ждать, служить. Но я не захотел:
Слишком в этой жизни одиноко
Мне без тайны нежно-белых тел.

Я не заслужу твоей постели,
А и заслужу – не захочу.
Я давно служу ночной метели,
В синем утре – вещему грачу.

Для чего в безумство это брошен?
Я не обезумел до сих пор,
Не спился под непосильной ношей,
Не прибился ни к одной из свор.

Не жилец я в этом сером свете,
Где дано – не жить, а выживать,
Где дано подолгу цели метить
И подолгу их не достигать.

Не жилец… прощаюсь, и с тобою,
Близкое, больное бередя.
Так судьба не вяжется с судьбою,
Но и все же я люблю тебя.

У тебя тебя не заслужил я,
Хоть клонилась веточка на слом.
Целых восемь дней тобою жил я
И ночей. И все. И поделом.


 * * *
 ГОЛОС ЗАТЫКАТЕЛЯ
 
- Да как ты смеешь о любви мечтать?
Ведь у тебя же трое – дети!
- И что ж, у Пушкина их было, может, пять,
А что вы скажете плохого о поэте?

- Так то был Пушкин! Ты-то кто?
С Поэтом вздумал он тягаться.
Сопи себе в две дырки. Ты – ничто,
А этим и не думай заниматься!

Работай, ешь и спи –
С любимой, нелюбимой, что за дело.
Заткнись, не богохульствуй, не скрипи.
Все это было и, признаться, надоело.

- Я – человек, и я любить обязан.
Что в этой жизни есть прекрасней, чем любовь?
И путь неизбранный еще мне не заказан,
И время есть до двери праотцов.


 * * *
 УРОК ИСТОРИИ
 
Народ, перед тобой испрашиваю слово,
Ночами плача в мертвые поля,
Глядящие измученно-сурово,
И это – наша, русская земля.

Народ, послушай тугу черной мысли,
Являющейся непрестанно мне.
Удел наш черный - от надмирной выси,
Какую потрясли мы не во сне.

Нам все дано было – татары и ливонцы,
Рознь родовая, вековая кутерьма.
Бывали на Руси в ходу червонцы
И были полозы на мысе Бахтарма.

Бывало все: и голод, и пожары,
И крепость слабая в великой стороне.
Но что увидели в последний век Стожары –
Избавь и упаси любой стране!

К великому и страшному гниенью
Привел коммунистический предел:
У края бездны – те же восхваленья
И те же перспективы срочных дел.

Все хорошо. Всего лишь чуть подправить –
И миска сытая достанется рабу,
И клеть отдельная к какому-то там году,
Как пресловутое и терпкое табу.

Наш бог – насилие. Над чем – уже неважно.
Фундамент сей заложен на крови,
И только кровь раствор сей стройки вяжет,
А как бескровно выходить из колеи,
И выйти лили лили лили лили ли?
 


 * * *

Не прорваться правда в сени твои,
Не дожить до рассвета.
Расплодились по земле холуи,
Их работа – сеять новые беды.

Это хуже, чем мор и чума,
И похлеще татарского ига.
Под столом стонет темная тьма,
На столе – самозванная лига
 


 * * *
 
 ПРИТЧА О ЗВЕРЕ
 

Я подумал: стану человеком,
Буду долго – зверя успокою.
Зверя я ласкал любовным светом
И одну щеку сменял другою.

Зверь урчал и грелся под рукою,
Редко раздавался рык звериный.
«Человеком будь, но будь со мною,
Но со мною лишь – не с остальными!».

Я молчал, сомненья подавляя,
Все таскал ему любви примеры.
Мне кусок кровавый подавая,
Зверь твердил: «В чем толк от этой веры?».

Так и жили: он – в зверином мире,
Я – все больше в мире человечьем.
В дом другие люди приходили,
Зацепили зверя за увечье.

Заметался зверь по дому лютый,
Все мои постройки разрушая,
Не беря на отдых ни минуты,
Все круша вокруг и все кусая.

Дом разрушен. Зверя мать убита.
Все вокруг и плачет, и стенает.
Слизывая кровь со свежей раны,
Я сижу тихонько, я не знаю –

Пожалеть ли зверя, взвыть по волчьи,
И на радость зверю – в стаю ночи?
Но ребенок плачет: «Авва Отче!» –
Просит обо мне, о жизни вечной.



 * * *

Лезет разная мура
В голову больную.
Уж одуматься пора,
Жизнь начать другую.

Развестись, что ль, и себе?
Дети есть – нет денег.
Дети все-таки мои –
Ну куда их денешь?


 * * *

Поэт не должен сажать картошку
И урожая ждать.
Он не артист – он умирает не нарочно.
Он это должен понимать.

Он должен умереть за слово
Со словом на устах –
Единственным нетвердым словом
В изрубленных стихах.


 * * *

Ах, кино: волшебный зал –
Не душе, ни мысли.
Посмеялся, повздыхал,
Вышел – и забыл все.

 * * *

 Из разговора:
 - Поэт – это переводчик
 с вечного на современный.
 - А лучше бы наоборот.

Поэт – всегда пророк.
Поэт – всегда глашатай.
Поэт – всегда игрок,
Не звездный соглядатай.

Не становитесь в ряд,
Идущие поэты:
Врата широки в ад
И в клубы при газетах.


 * * *

 РОДИНА

Как больно много все же звона,
Как больно мало дела все ж.
В низах – тревожно, изможденно,
В верхах – галдеж и нетерпеж!

Шаров-то много набросали,
Но горы пологи у нас.
И те шары в пути застряли:
Поди их, разыщи сейчас!

Ближайший прежний путь застойным
Объявлен был и сдан в архив.
Он дал гниению условья –
Виновен в этом Брежнев был.

А перед ним – волюнтаризм был,
И наломали много дров.
А что до эры сталинизма –
Боюсь писать: дрожит перо.

О, Родина! Но кто ж сгубил
В тебе, что мной любимо было?
Кто святость осквернил могил,
Кто сделал жизнь такой бескрылой?

О, матерь сыновей влюбленных,
Воспевших милые черты
Твоей спокойной, несурмленной,
Казалось, вечной красоты!

Их грело- хоть их и не будет,
Но будет Родина жива.
И вот явились ману-люди
И стали проверять слова.

И что стяжалось тысчелетья,
Что густо кровью полито,
Спеша, пускается на ветер:
«Да пусть за нами - хоть потоп!».

Но где искать примеры счастья,
В прошедшем времени каком?
А книги – это те же страсти,
А правда их?... Во мне ж самом:

Деды – украинские крестьяне,
Дотла смещенные с земли,
Всю жизнь теснимые властями
Без веры в небытье ушли.

Двоих дядьев война убила,
Третьего Сталин оторвал,
Четвертого (огромной силы)
На службу аппарат забрал.

Отец, крестьянский горожанин -
В нем сломлен был хребет крови –
Нашел судьбу в гульбе и пьяни,
По счастью душу сохранив.

А дети – их у меня трое –
Их Молох властно отберет
При помощи жены и школы.
Так где ж ты, Родина?
Так в чем ты, Родина?
Так что ж ты, Родина,
Народ?..
 1987г.

 
 * * *

 ПОЧТИ МОНОЛОГ ЖЕНЫ
ПОЧТИ ПОЛИТИЧЕСКОГО ДЕЯТЕЛЯ
 ИЗ НАРОДА

Моя жена твердит, что я – дурак,
И учит жить: «Коль взялся – так тяни!
Или воруй, когда не можешь брать!
Заладил мне: я «не», да «ни-ни-ни».

А то - за Мариуполь он борец!
А огород, или свинью осеменять?-
Все я одна! А ты у меня – спец -
С соплячками по городу гасать!».

Я отвечаю ей: «Пойми, есть долг
Перед детьми и будущим своим!»
Она в ответ: «Отдай мне только долг
И поскорей проваливай к своим.

Ведь ты-то дома только ешь да спишь.
Какое мне вниманье, как к жене?
Про Жданов, Мариуполь все твердишь.
Дождешься вот - и будешь спать в гумне!

Иль вы там все такие дураки
С температурой – хоть пожар туши?
Вон, посмотри, соседи – мужики!
Тебе ж хоть кол на голове теши!

С тобою ясно – вылитый отец!
Ну надо ж было вот удаться так!
Да хоть бы не водился с ним, подлец –
Нашла б я сил простить, что ты дурак.

Купила я вот дочке сапоги,
Десятый класс – 75 рублей,
А где их взять? Кругом – одни долги
И праздничный костюм твой, дуралей.

Вот ты воюешь против палача,
Хотя неясно, нынешние – кто?
А что ж ты раньше в тряпочку молчал?
Ах, раньше все печаталось не то.

Рассказывала как-то мне на днях:
(Что? Кто? Да режь ножом, не расскажу!)
Твой дед родной у белых был поляк,
Отец пугал: «У Берии служу!».

А дядька – тот, на фронте что погиб –
Найди мне, кто его похоронил?!
Что? Есть свидетели? А ты мне приведи!
Как бы в Канаде он теперь не жил!

А дядька тот, в Донецке что живет,
Квартиру он не дал моей сестре.
На перестройку все зовет народ,
А кто глядел, что у него в нутре?

Ты со своими разберись сперва,
Потом уже за Жданова берись.
Уж лучше бы ты пил или гулял.
За Жданов я! Со мной теперь борись!

Характер знаешь у меня какой,
Тебе тягаться – дыхалка слаба,
Мне Мариуполь опротивел твой,
А паспорт я не сдам – и весь табак!

Вот ты все бегаешь, а крыша все течет,
Вон двери, окна не утеплены,
Все не свезешь стиральную в ремонт –
Руками я кручу твои штаны!

Я Ждановым украсила часы
А ты борись, непримиримый мой.
Ни мяса мне с того, ни колбасы-
Уж лучше б подлечил свой геморрой!

Ох, как ты мне безмерно надоел
С борьбою и гитарою своей!
Смеются все – ты этого хотел?
Не знают лишь, ЧЕГО ты стоишь мне!

Ты – изверг, сам палач, не человек:
За что я целый век тебя терплю?
Уж лучше б ты к какой другой убег,
Платила б ей, ей Богу, что не вру!».