Эпистола Борису Рыжему

Свободный человек безнравствен, потому что во всём он хочет зависеть от себя, а не от традиции. Во всех первобытных состояниях человечества слово «порочный» было равнозначно слову «индивидуальный», «свободный», «независимый».
Ф. Ницше «Утренняя заря», кн. I, стрф. 7.

Здравствуй, Борис Борисыч!

Как жаль, что не имею под рукой машинки, ибо нахожу свой почерк несносным для непривыкшего читателя и боюсь, что вместе с некоторыми буквами и словами может пропасть и ясность написанного. Но я стараюсь. Извини, что телефонный разговор оказался каким-то скомканным и совсем не таким, наверное, как хотелось бы. Я не умею говорить, то есть общаться, его посредством. И, кроме того, оказался более ошарашенным, нежели практичным. Попросту – неготовым.
Кланяюсь тебе за то, что несмотря на невольно нанесённое мною тебе оскорбление насчёт заинтересованности в чьём-либо чужом мнении, ты всё-таки ответил мне. Вопрос о мнениях и самомнениях творческой личности – один из центральных в моей сугубо эгоцентрической «завиральной теории». И этот вопрос возможно и нужно обсудить только особо, не смея ограничиваться мимолётными касаниями. Что я и совершил, прошу извинить меня за это.
Питаю надежды, что, когда подойдёт время и желание ответить на это письмо, ты ознакомишься с моим творчеством чуть подробнее. Я жду твоих трудов, всегда находя в творческом обмене что-то весьма полезное для себя. Часто даже не знаю, что именно? Зачем мне это нужно? Боясь задать вопрос: а нужно ли это корреспонденту? Давно уже запрещаю себе отвечать и пытаться отвечать на вопросы о целях. О причинах задумываюсь лишь после того, как оживает в общении душа, получая что-то хорошее или плохое. Это всегда интересно.

Сонет-не-сонет

Сегодня я так прост и лёгок в обращении
Ведь блюз «Отчаянье» загнал меня в кабак.
Ты, водкой в полный рост залив мой тощий бак,
Простор нечаянно откроешь для общения.

Меня невнятная, но хитрая, Судьба
Вручила, как сюрприз, тебе на развращение.
Теперь понятны и близки мечты о мщении.
Станцуем вальс-стриптиз под лунный вой собак!

И от смещения любви в раздел капризов
Она вдруг станет самой глупой из реприз.
Без отвращения – не быть счастливым,
Уж не приглянется тот, кто красив.
Пик опьяненья так чудесен,
Я до утра останусь здесь!

Можно простить человеку, который делает нечто полезное, если только он этим не восторгается. Тому же, кто создаёт бесполезное, единственным оправданием служит лишь страстная любовь к своему творению.
Всякое искусство совершенно бесполезно.
О. Уайльд «Портрет Дориана Грея», Предисловие.

Интересно, но – не более. Ибо дальше возможно влияние, а так как мнение высказано непосредственно и относительно, значит, оно насильственно, как бы по-доброму ни был настроен оценивающий. И наоборот, для меня благодатно влияние мнения, высказанного безотносительно меня. Но в чём же тогда интерес общения художников с художниками, поэтов с поэтами, музыкантов с музыкантами?
Я не знаю и знать не хочу, почему мне это интересно и зачем мне это нужно?! Зачем? и почему? – это для критиков, а не для творцов. Поэтому и читаю и слушаю других, не забывая, конечно, читать и слушать (давать) возможность другим – себя. Не верю в скромность, это ложь, потому что творец осознаёт себя и свои силы, иначе он не стал бы творцом. Когда ты знаешь, чего стоишь, вряд ли нужна (в смысле необходимости) посторонняя оценка. Она нужна лишь как повод уцепиться друг за друга, важна более для понимания тобой того, кто тебя оценивает.
Я, конечно, наглею, но! Моя любимая игра сейчас и, наверное, до скончания века – игра в Мэтра, в Мастера, в Маэстро. Пусть даже кто-то, возможно, не без оснований, считает, что я излишне самонадеян! Возможно. Возможно всё под этим Солнцем на этой Земле, но! Но я знаю, что, если я буду скромничать, я не буду не только тем, чем хочу быть, но даже тем, что есть – чем могу.

Всё врут вокруг про перекрёстки и дороги.
Мол, много их. Мол, можно и свернуть.
Я ж знаю: мой путь ляжет мне под ноги,
Как только я ступлю на этот путь.

Мне в праве выбирать отказ дан изначально.
Честь велика, а ноша – тяжела.
Не радостно мне то. И не печально.
Вершу, да не сужу свои дела.

Венец, верёвка или крест натрут мозоли
Или стигматы взрежут плоти стрём,
Я знаю, не своей, а Высшей, волей
Пройду я мне предписанный подъём.

И вот настоящий критерий для оценки всех дел и явлений в этом мире: насколько каждое из них соответствует условиям, необходимым для перерождения смертного и страдающего человека в бессмертного и блаженного сверхчеловека.
В. Соловьёв «Идея сверхчеловека», гл. 5.

ОНО существует вне времени, вне пространства, ОНО непознаваемо. Иногда всплеск ЕГО деятельности приводит к тому, что рождаюсь Я, то есть ОНО выдумывает Меня, наделяет сознанием и, для того, чтобы мы с Моим сознанием не скучали, придумывает Вселенную вокруг – некое подобие СЕБЯ, но только во времени и в пространстве – и позволяет познавать ЕЁ. Разнообразием: форм живых – людей, зверей, рыб, гадов, бактерий; форм неживых – песок, вода, газ, планета; форм конфликтов: война, революция, социальные неравноправия или обыкновенные бытовые ссоры – ОНО развлекает Меня. Я – ЕГО каприз, Вселенная – Мой каприз. Она – во Мне. Она – это Я. Я – центр, и ЭГОЦЕНТРИЗМ – залог полноценности Моей личности.

В завершение вступительной части моего письма, я думаю, необходимо сформулировать вопрос, объединяющий всё начатое. Итак, почему я люблю фантастику? Жанр творчества во всех разновидностях: мистика, фэнтази, научно-популярная, футурология – не предполагающий, на первый взгляд, какой-либо серьёзности!
Вопрос не случаен, хотя кажется лишь частным случаем искусства. Ещё более ярко можно задуматься о музыке, которая вообще не предполагает объясняемых словами символов – лишь эмоцию. И там, и там художник создаёт мир, резко отличающийся от реалий, в которых живёт сам. Это главное свойство, основной его принцип, просто выраженный здесь в чистом виде.
Творец создаёт свой мир, уподобляясь, если хочешь и даже, если не хочешь, Богу. Кстати, и в материалистических теориях достаточно терминов, обозначающих созидающую силу. Просто матерьялисты не персонифицируют её.

Экспресс

... осатанел пространством и веками.
Я – память: инеем на тамбурной стене.
Сквозь радость – прозой, через боль – стихами –
Ночной полёт мой, так лирично данный мне.

О настоящем не задумайся глобально:
Есть-пить, надсадно спать да бегать в туалет...
Душа и разум – в теле, натурально –
Лишь в настоящий миг, других мгновений нет.

Не думай о былом. Не вспоминай, что будет.
Блаженство и покой. Всё – суета сует.
Философ и поэт по сути – тоже люди...
Жаль, трудятся над тем, чего реально нет.

Я – память: умерла морозной канителью
На тамбурной стене Экспресса «В Никуда».
Ах, не дыши, не грей, не возбуждай постелью!
Я умерла!!! Теперь – ты счастлив Навсегда.

Сосредоточиться на себе, быть в состоянии сказать «я» – это в конечном счёте рассматривается нами как привилегия (или скорее недостаток) индивида в той мере, в какой он, замыкаясь от остального, становится антиподом целого.
П. Тейяр де Шарден «Феномен человека».

Итак, одну тему я исчерпал ровно настолько, чтоб стать она могла в дальнейшем поводом для более серьёзного разговора, если пожелаешь, Борис. Хочу надеяться, что тон и стиль моего послания не настроили тебя отрицательно по отношению ко мне с моими прибабахами. А если настроили, то искренне – прошу извинить меня: я не хотел этого. С интересом и, признаюсь честно, с некоторым удивлением прочитал твои сонеты. Дело вот в чём.
Я дурно воспитан: если мне говорят, что дают бутерброд (буттер + брот), то я консерватизмом своим ожидаю масла на хлебе и, когда на ломтик сыра оказывается положена петрушка и ветчина, язык мой ищет нового названия. Несоответствие твоих стихов моим понятиям о сонете вовсе не означает, что они мне не понравились. Наоборот, они хороши, могу лишь ещё более и особо выделить последнее, шестое, стихотворение. Воистину, конец (в подборке) – делу венец.
Хочу попросить тебя не обижаться за то, что я не принимаю в данном случае слово «сонет»! Просто, я отяжелён слишком иногда мешающим мне количеством излишних теоретических познаний, из рамок которых трудно порой выбиться даже мне, уж насколько свободным я себя считаю, и то... Рад буду узнать, если узнаю, что ты сознательно пошёл на нарушение правил. Значит, это что-то совсем особенное. Вот тебе ещё один мой сонет.

Кордебалет

Когда стрелой стальной узоры мира
Распорет кровожадный арбалет,
В аплодисментах пукнет пистолет,
Иль зельем подлым древнего эмира

Пропитан будет дарственный стилет,
Иль подан яд под видом эликсира,
Спасти стараясь своего кумира,
На первый план войдёт Кордебалет.

Встаём под флагом праведных влечений
К тому, что справедливостью зовётся,
На грань высоких самоотречений,

Забыв о недостатках божества.
Решимость к нам Свободою вернётся,
Пусть идол и не стоит Торжества.

Сон для нас – самый архаичный из всех видов эстетической, довольно любопытной деятельности, носящей драматический характер.
Х. Л. Борхес «Письмена Бога», рзд 7, «Страшный сон».

Я презираю того, кто боится презрения. И обожаю того, кто не любит обожания другими себя. Но. И ещё раз – НО!!! Вот так, с тремя восклицательными! Но я не поверю тому, кто скажет мне, что презрения не боится. И не полюблю того, кто скажет, что не стремится к всеобщему обожанию себя.
Это высказывание – лишь взгляд через зеркало в чёрную бездну души каннибала, питающегося всеми, кого любит. И чем любовь безоговорочней и страстней, тем выше кайф гастрономического эстетства. Больше всего на свете я люблю самого себя. Так что я – Самоед.
Второе блюдо – возможно, более питательное, хоть и является частью меня – Бог. На десерт я наслаждаюсь роднёй и семьёй. И запиваю всё кровавым вином, приготовленным из моих друзей. Как хорошо мне, когда вино выдержано и крепко. Всё остальное – суть приправы на пиршестве духовного мутанта, избравшего в наслаждение идею, но не материю.

Театр

Отряхивая горечь никотина,
Испепелённая Судьбой душа
Стремится встать не слыша, не дыша
На грань решающего карантина.

И в этот миг, когда последний шаг
Осталось сделать, маску Арлекина
С лица Пьеро стерев, ударом в спину
Приходит мысль, что жизнь-то хороша!

И выбор прост во всём своём цинизме:
Вернуться к солнцу, видя только пятна,
На сцену выйти вновь, найдя приятность

В смешении комизма и трагизма.
Сложив надменно руки на груди,
Не вспоминать о звёздах позади.

Такой внутренне богатый человек ничего не требует извне, кроме отрицательного дара, именно – безмятежного досуга, чтобы иметь возможность совершенствовать и развивать свои умственные способности и наслаждаться своим внутренним богатством, то есть он, собственно, нуждается только в праве всю свою жизнь, всякий день и всякий час всецело быть самим собой.
А. Шопенгауэр «Афоризмы житейской мудрости».

Какая опасная! Какая чреватая! Какая жестокая фраза! Я себя убиваю ей: гордыней – гордыню, честностью – честность, талантом – талант! Как он, сказавший её, не стал для мира наказанием?! Ибо это уже не приговор, а сама казнь.

Опасная потому, что я, зная её справедливость относительно себя, продолжаю ползать во прахе, вымаливая, требуя и отвоёвывая (украдая): внимания к себе; любви, похвал и лести; еды – чем вкуснее, тем лучше; богатства – отнюдь не того, о котором речь, и которое в себе обесцениваю... Всего лишь несколько десятков строк назад я презирал других. Но эта фраза заставит кого угодно – и меня, конечно – презирать самого себя.
Чреватая всё теми же тупиковыми в продолжение разумности человека разумного размышлениями о смысле жизни. Я сотни раз твердил себе: не смотри в бездонность звёздного; неба то есть. Оно унижает тебя! Но в сто первый, как и сто раз – до этого, задираю голову и проваливаюсь в немочь. Величественное толкает к суициду. И я, действительно, убеждаю себя, что люблю Смерть. Или верю праведно, что люблю Её. Но, скорее всего, я и вправду искренне люблю Смерть.
Жестокая она не потому, нет. А потому, что обрекает нас на любовь. Нас – это тех, кто осознаёт её суть. На любовь обрекает, на единственное в мире зло, от которого невозможно сбежать, спрятаться или абстрагироваться. Да, может быть, я шокирую, но это так: любовь есть зло. Об этом – позже.

Я – завлит параллельного этому мира. И иногда составляю рецепты. Они рано или поздно соберутся в книгу, но единственное назначение её – быть безделицей, игрой ума и страсти, словотворчества и рифмоплётства. Ибо ни один рецепт в мире не достигает своей цели. Кроме медицинского, и то – лишь при правильном диагнозе.

Рецепт № 1

1. Разрезать нить, вплетённую в поток
Пространства-Времени-плюс-минус-Бесконечность.
2. До дна испить вино со сроком «вечность»
Из чаши-бремени наивных слов и строк.
3. Брильянт – на дне. Допив, не проглоти!
Зажми его в зубах и выплюнь на ладони.
4. В немом огне накопленных агоний
Чужих невежеств страх сомненьем оплати.
5. В мгновенье X на временной шкале
Одно касанье – пик искомых вдохновений.
Идеи фикс, фантазмы, озаренья,
Шизофренизмов шик оправь в одно колье!
6. Употребить: замкнув вкруг шеи той,
Чью предназначил жизнь взорваться наслажденьем,
7. Разрезать нить, разбрызгав ожерелье,
8. Смешать искусство чистой красотой.

Нужно ли поминать здесь служителей свободных искусств? Иной скорей откажется от отеческого достояния, нежели признает себя лишённым таланта; таковы в особенности актёры, певцы, ораторы и поэты, из коих кто невежественнее других, тот и наглее в своём самомнении, громче хвастается, больше пыжится. Но на всякий товар свой купец...

Уж не мой ли портрет в сих уважаемо достопочтенных устах? Ой, боюсь...

...найдётся, и мало того, чем бездарней такой человек, тем больше у него почитателей; самая низкопробная дрянь всегда приводит толпу в восхищение, ибо значительное большинство людей, как уже сказано, заражено глупостью. Невежда и сам собою доволен, и другие им восторгаются, так...

Ах, ну что-то здесь не клеится. А как мне захотелось вдруг стать дураком, быть глупым. По сути бы – невеждой, а не по хамству всеокружающему.

...зачем же стремиться в истинной учёности, добываемой великими трудами, приносящей с собою робость и застенчивость и, наконец, ценимой столь немногими?!
Эразм Р. «Похвала глупости», гл. 42.

Вот так-то! Я во всём неправ, отдавая флаг Гению, а не лошадиной работе. Смех смехом, но он-то сам себя и прописал, если б не прикалывался! Самое смешное в том, что я себя во всём попробовал и продолжаю это грязное дело по прополке всепоглощающей ненависти от сорняков живучей любви: учился в театральном училище, именно, на актёра – раз; пою под гитару и в составе, люблю – для публики, два; с политической деятельностью, правда, завязал ещё в школьные годы – но и сейчас ещё непрочь лекции почитать (дурная привычка, конечно, но что поделать?) – три; ну, а в петлю поэзии вообще без мыла залез, пора табурет из-под ног выпихнуть! Вот славно-то: на исходе продуктивностью оправданного жизненного срока – вдруг четырежды дураком оказаться...
Люблю Северянина, Гумилёва, Волошина... всё в ту же авоську! Представляешь, Борис? Преклоняюсь перед всеми, кто спокойно так косит лиловым глазом и объявляет эдак лениво и даже будто обречённо: «Ну, гений я, гений. И ничего с этим поделать не можно, дорогуша!» Бальмонт, Есенин, Пастернак – все наглецы! Не вспоминаю даже о Пушкине, тот совсем спятил: памятник, говорит, воздвиг себе нерукотворный. Докатились! Сами себе сейчас звания начнём присуждать и премии выписывать.
Ах, если бы! – говорю я искренне, со слезами на глазах, а через пару лет – с сединою на висках.

Я пролил стакан воды
На бледный гред твоих ресниц.
Конечно, рищорад лишь я один
Р дош, лдо ще вру плохих страниц.
Мне тогдадолщо прочесть
Чимь ваг, лдоп разглядеть обман.
Но ты всё бьёшься написать роман,
Где ащецтод бы сделал честь.
Я пролил стакан вина
На печый гдиз твоей груди.
Бвогди, я знаю, есть моя вина
В том, что осталось позади.
Возразить угбеемь ды,
Что, мол, вина моя – в другом.
В том, что гейлаг творится, а не в том,
Что разбиваются шелды.
Лайф из лайф, сказал твой рот.
И топит глаз твоих боцой.
Рогдовс волос, изящный поворот...
Ты мне хабошщиг род дацой!
Я волью цигчодщый дождь
В палитру чувств дроей гривечи,
Чимь деш зовом чюпой волшебный гощ,
Что кончен ощ и цдо-до гасит свечи.

Самое появление моё должно исключить отказ; поэтому я поскачу на ведре. Верхом на ведре, держась вместо узды за ушко и спотыкаясь на поворотах, я сполз с лестницы; зато внизу моё ведёрко выпрямилось очень даже гордо, совсем как выпрямляется лежащий верблюд, встрепенувшись от палки погонщика.
Ф. Кафка «Верхом на ведре».

Все наши мыслимые и немыслимые беды происходят оттого, конечно, что КТО-ТО постоянно подсовывает нам задачу в виде права выбора, ставя нас в жёсткие условия предпочтения той или иной (подготовленной) альтернативы. КТО-ТО утверждает, что свобода выбора – это свобода вообще. Может быть, кого-то КТО-ТО и вводит в заблуждение, но не меня, ибо уж я-то знаю, что выбор – не что иное, как ограничение свободы. Представь распутье о трёх головах, трёх приговорах, высеченных на придорожном камне. Ведь ты почему-то выбираешь
какую-то всего лишь одну из всего лишь трёх каких-то дорог. А поле?! Поле, по которому можно идти независимо ни от кого и ни от чего – в соответствии только с твоим собственным желанием и подчиняясь только своей воле?!
Одна из альтернатив, которая не даёт расти нашему внутреннему богатству – это выбор между потребностью в общении с другими индивидами, с опытом и с искусством, с одной стороны, и добродетелью трудолюбия, когда хочешь, озарён свыше, можешь и делаешь сам – творишь. Ведь время идёт, и секундная стрелка напоминает каждым своим семимильным шагом о предельности нынешнего твоего бытия. Лучшим из лучших событий в мире станет момент, когда
человек сможет одновременно удовлетворять оба эти противоположных запроса, совмещая необходимое общение (коллективность) с трудом (индивидуальность). Наиболее возможно это в искусстве, но, к великому сожалению, далеко не всегда! Мой временный ступор (в писании прозы) естественно вытолкнул меня в круг общения.
Спеша воспользоваться, я пишу пространное письмо, которое, наверное, не смог бы написать будучи в творческом пике. Тем не менее. Общение подстёгивает, углубляет, уточняет, не анализируя и не формулируя насильно, хотя кажется, тоже является какой-то утончённой формой насилия, как и любовь. Спеша опрометчивостью, греша радостью, торча на собственном остро-
умии и острословии, что у меня, как у любого, не всегда – одно и то же, вдруг начинаешь стыдиться собственной открытости, спешить напялить маску, и снова вдруг... О, это жутко-фатальное слово «ВДРУГ»!!!.. понимаешь, что, забыв снять прежнюю, испугался совершенно напрасно, но уже напялил новую, и она, подобно предыдущей, уже вросла в кожу.
Абсолютно голых людей нет. Противное – о, как бы это было... странно, да! – предполагало бы мир абсолютно свободных людей. О, ужас! Это тупик, мне не выбраться из него, Борис! Успокаивает лишь постыдно-злобное осознание того, что большинство-то – в ещё более худшем положении, потому что не любят искусство.
Не любят его так, как люблю его Я.

Рецепт № 2

1. Сними за слоем слой и встречного узри
Сильнее, чем насквозь: всего и сразу – полностью.
Ни чувственной корой, ни мышечною полостью,
Ни жидкостью, ни костью свой взгляд не тормози.
2-3. Когда он станет гол, первоначально свеж –
Новорождённый лист под кистью вдохновения,
Веди его на холм и, испросив прощение,
4. Прибей гвоздями чистыми на крест твоих надежд.
5. Уверься: никому повтора не дано!
6. Но всё же каждый день наполни ожиданием,
7. Тоскою по тому, кто справился с заданием,
8. Любовью ко всем тем, кому невмочь оно!

Отчаяние – исход любой серьёзной попытки вытерпеть жизнь и выполнить предъявляемые ею требования, полагаясь на добродетель, на справедливость, на разум. По одну сторону этого отчаяния живут дети, по другую – пробуждённые.
Г. Гессе «Паломничество в Страну Востока».

Я заканчиваю своё письмо, Борис, и буду самоуверенно рад, если ты прочёл его. Но даже если это и не так (странно: если это не так, ты не прочтёшь этого), я не огорчусь, ибо ещё имею перспективу в своём стремлении к совершенству в изложении мыслей и чувств словом и звуком – на бумаге и в стихе (ведь стихи не принадлежат бумаге, правда?), несовершенными орудиями создавать совершенные образы.
Я сознательно начинаю три заглавных фразы последней строфы с большой буквы Я, по недоразумению в русском алфавите оказавшейся на последнем месте. Англичане честнее, хотя тоже – не до конца. Любя находить в филологии законы Вселенной, я не призываю делать это смыслом жизни. Это всего лишь игра, как узнавание детьми буквы (простого) по предмету (сложному), название которого начинается с неё.
Я никогда не знаю смысла написанного, прочитанного, прожитого. Потому не несу ответственности за какие-либо последствия любого моего шага, который изначально не может быть осознан, понят или хотя бы отождествлён. Соответственно, не несёт ответственности никакой никто ни перед кем за то, что сделано мною. В данном случае речь идёт о письме.

Искренне твой, какой есть, неважно –
С уважением и желанием продолжить,
Дмитрий Ценёв.

P.S.: не ставлю даты, потому что не знаю, когда отправлю.
P.P.S.: цитирование произведений автором отнюдь не предполагает знания им этих произведений – каюсь. Это стёб. Холодный и жестокий, во первую очередь – по отношению к самому себе. Времени не...