Из маленьких трагедий
и Алексею Николаевичу Толстому в том же поспособствовал
(из маленьких трагедий)
В 1938 году Николая Алексеевича Заболоцкого тасканули в Большой дом. И не избегнуть бы известному обериуту окончательного решения хармсовского вопроса, будь он плоским предметником, не способным увидеть в следователе Лупандине мужа вселенских тайн взыскующего, способного протоколировать их сутками вплоть до сугубого физического домогательства оных. Дело дошло до Сербского. Но и тот руками бы развел, если бы известные обстоятельства не помешали – гроб, то биш, и прочие похоронные принадлежности – лежал он себе к тому времени подле Александра Николаевича Скрябина и в ус не дул. А иначе непременно развел бы руками: Non Compas Mentis – сказочник, nec plus ultra!
В последствии, получив пять лет работ без права ее выбора, Заболоцкий не мало потрудился в развитии основанного им в творческом содружестве со следователем Лупандиным литературного направления. Бывало, посягнет иной вертухай Заболоцкого на комара поставить, а тот ему бац: Комаринскую симфонию... Глядишь, вертухай и скостит Заболотскому зуб – другой.
И так уж понаторел Заболоцкий в этом своем методе творческом, что и после освобождения ему непрерывно мерещились кругом то вертухаи, то следователи Лупандины. И не то, что в одних суконных рожах, типа товарища Твардовского или товарища Суркова, но и в физиях вполне калашных камрадах.
Так, на италийской Ривьере у того же Твардовского от зависти скулы сводило, как Заболоцкий начинал турусы на колесах раскатывать для Пальмира Тольятти. А Джанни Родари, слывший, до апеннинского вояжа Николая Алексеевича, красным отцом сказочников всех времен и народов, так даже порывался отравить Заболоцкого венецианским ядом. Да в последний момент удержался от столь неприличного злодейства, разрыдался у Николая Алексеевича на плече, побратался с ним, а в порыве чувств, за одно уж, и Алексею Николаевичу Толстому Буратино простил.
Свидетельство о публикации №107081601270