История о взятках

Часть I. О взятках и о себе

Приветствую вас, Дорогие Мои! Недавнее шоу, невольным участником которого мне давеча случилось быть, принудило в очередной раз взяться за перо, ибо опыт бесценен. Так пусть же наши мытарства вызывают у вас только улыбку.

Всем ли из вас приходилось жить в Советской Стране? Не отпирайтесь, это не стыдно, ибо это чУдная страна, в равной степени, как и чуднАя. Замки Семирамиды – ничто в сравнении с подвалами ЖЭКов, тайны Изумрудного Города меркнут в тени секретности военкоматов. О них-то и наш рассказ. Тем из вас, кому довелось задолжать Родине и этот долг (пресловутая воинская повинность) не справить, хорошо знакомо щемящее чувство тоски, всепобеждающей и неумолимой, объемлющей тем сильнее, чем ближе нам становится образ призывника. Воистину, высокое чувство! Ну, да я не об этом – об военкомате.

Существует печальная традиция не верить людям на слово. А потому, оказывается, вовсе недостаточно сделать комплимент бесчувственной сотруднице ОВИРа, да принести свои клятвенные заверения, что, оформляя загранпаспорт, ты обуян самыми благими намерениями, а вовсе даже не вероломным хищническим желанием произвести откос от армии методом максимального удаления. Не смотрят в ОВИРах на наши искренние слезы, не внемлют мольбам, а значит опять брести уныло в логово военных комиссаров и там правдами и неправдами вымучивать из официальных чинов вожделенную справку. «Ну и что в том такого?» – скажете вы, – «ты ж не косарь какой – честный человек, ведь должны же тебе справку эту самую дать!» – заявите. Но бдительны будьте, осторожны в суждениях, ибо Россия – это свободная страна, очень свободная. Здесь никто никому ничего не должен. Россия – это организованная страна, здесь слишком много организаций, и в каждой тебе никто ничего не должен, пока… разумеется, сам не одолжишь. А эти вруны называют это коррупцией: «Взятки», – говорят. Да где ж, милые вы мои, здесь взятки, откуда им взяться? Сплошные одолжения. Это только у капиталистов, человек человеку – волк, у нас же все люди – братья. А как брат не поможет брату, ну, или сестре, там? Так и живем, друг другу помогаем, и нечего в нас пальцами тыкать.

Времени назад долго, завели на вашего покорного слугу дело, да не простое, а секретное. И возили то дело почтой не простой, а очень непростой – секретной. И все бы даже ничего, да кончились вдруг в Советской Стране деньги на перевозки дел тех секретных, у Министерства Обороны Советской Страны кончились. Очевидно, за секретностью, перевозили из военкомата в военкомат дела не иначе, как вертолетом. Конечно, дорого; конечно, кончились. Как не войти в положение? Войти в положение, да не выйти из себя. А вы говорите «справка». Тут не справка даже, а тяжелая экономическая ситуация за пределы родимой не пускает, так-то! А поскольку граждане этой самой страны такие же свободные, как и сама страна, то, будучи ей ничего не должны (лишь вконец загнившим странам удается выколачивать налоги с простоватых граждан), эти милые добрые люди, накопив немного деньжат, способны на одолжение, и даже почти бескорыстно. Вот и я, сын своей родины, уставший от ее притязаний, решил помочь родному Министерству Обороны.

Решение сформировалось внезапно. После месячного ожидания, так и не получив вестей о благополучной доставке, вновь пройдясь по цепочке, я к своему превеликому удивлению обнаружил, что дело мое тихо и мирно посапывает ровно на той же полке того же заведения, что и месяцем раньше. Ибо, как уже было указано, на сподвижку нет денег, кончились. А время идет, а справка нужна, а уже скоро лето. «Ну и что», – скажете вы, – «подожди, придут деньги». «Придут деньги», – ответил в телефонной трубке на мой горестный стон молодцеватый армейский баритон. «Но когда?» – почти шепотом произнес я, – «ведь уже прошел месяц, а вместе с ним мимо прошли и деньги». «Да Вы не волнуйтесь, обязательно будут! Самое раннее через месяц», – ободрил он. Через месяц! Ну, вы представьте, опять целый месяц; итого – уже более полугода: сперва бабушки на военной кафедре никак не могли переписать сотню балбесов, затем полтора месяца ломался, как красная девица, боевой генерал (ну, или кто он там), министр обороны, затем стадия пересылки бумазеек с кафедры в военкомат (хоть здесь довезли, и то – слава Богу), а теперь, вот, пошел второй месяц – не могут передать писульки из одного комиссариата в другой. Ну, это, право-слово, уже чересчур! Или вы имеете мне возразить? И не пытайтесь, уж поседею скоро, а до сих пор с приписным свидетельством. Одним словом, я был потрясен: приснопамятное безденежье наших офицеров растрогало меня настолько, что без всякой задней мысли я заявил: «А велика ли стоимость перевозок? Быть может, я смогу возместить…» Порядком ошарашен теперь оказался тот конец провода. Оборвав затянувшуюся паузу, голос, почему-то упав на полтона вниз, произнес таинственную фразу: «В частном порядке». Как и кто был в частном порядке, я не понял. Понял одно: надо приехать на место и изменить существующий порядок. Подобный исход меня вполне устраивал.

Часть II. Военкомат

Эпиграф: Внук спрашивает у деда:– Тебе руку на войне оторвало?– Да внучик.– А как это случилось?– Когда в военкомат тащили.

Где-то, посреди нашей необъятной столицы, меж небоскребов и трущеб, легендарной бресткой крепостью (такой же выщербленною) возвышалось это мрачное строение. Неизвестный живописец, чтобы корпус смотрелся повеселей, вымазал его песчано-желтой краской, чем добился определенного сходства данного заведения с муниципальным детским садом. Словно не желая развенчать пойманную, было, ассоциацию, металлическая лестница подъезда возносила просителей вверх, по корридору, где состязались в естестве специфические ароматы. Тяжело стуча по металлу ступеней, я поднимался с этажа на этаж.

Олицетворяя просвещенную Францию, на каждом этаже сидела консьержка, увлеченно и деловито выспрашивающая незадачливого визитера о цели посещения. Так, пытаясь проскользнуть мимо и не испытывая никакой надобности в посторонней помощи, я был одернут ее могучим криком и принужден, встав в импровизированную очередь, ожидать своего времени быть зарегистрированным. Все секретно, ничего не поделаешь. Между тем, у столика этой фрау находился покладистый робкий джентльмен, чей высоченный рост, сошедший на нет за его сутулостью, не помешал заседающей приступить к привычному анкетированию. Она повысила голос – я невольно прислушался – из ответов этого бойца выходило, что он толком не может объяснить, учится он или уже закончил, что у него нет никакого приписного свидетельства (основного документа всех советских мужских студентов); и даже сказать, москвич ли он, молодой человек затруднялся. Признаться, было над чем задуматься: если этот крендель так лихо шифруется, то зачем же он вообще здесь появился?! Темная личность.

Внезапно из раздумий я был выведен этой королевой стола и чернил и, после стандартного набора упреков, смысл которых сводился к «от нас так просто не уйдешь, все равно поможем», эта укротительница отставных полковников с достойным восхищения остервенением начала выпроваживать меня до кабинета №7. Здесь, вероятно, небесполезно будет заметить, что пышная встреча, мне обещанная моим телефонным визави, намечалась, ну, уж никак не в седьмом. «Какая ерунда», – попеняет мне читатель. А знаете ли вы, мои ненаглядные, чем может закончиться подобная осечка, да еще в военкомате? Ну, так я вам намекну.

Во времена самых первых приездов в это майорово-полковничье гнездо, довелось мне по простоте душевной, детской моей наивности воспользоваться рекомендацией одной из этих поэтажных мужененавистниц. «Иди», – говорит, – «родной, туда-то. Там тебе завсегда помогут». А мне – нет бы мышкой серой, тенью неприметной все мимо да мимо, так я прямо туда во всю длину своих двух и пошел. Смотрю, в кабинет рядом очередь клубится, не продохнуть. А в мою кабинку никого, один я одинешенек. Обрадовался, вот так свезло, думаю и, ни мало не медля, – в кабинет. Вхожу. Гляжу посредь непомерной залы сидит за столом майор, пишет чего-то, значит. Ну, я к нему, так, мол, и эдак, вот такая забота, говорю, получается. Он слушал, долго слушал (не уверен, что меня, а не репродуктор на стене), а потом вдруг как выпалит, что забота Ваша, мол, – не забота, «Вы подлежите призыву», – говорит, и это после всех тех хороших умных слов, что я ему нарассказывал! Я так и сел, начинаю вспоминать, не успел ли чем себя скомпрометировать, засветиться где, а сам все к выходу, к выходу.

Потом, конечно, разобрались, да только меня чуть кондратий не схватил. Нет уж, походы по незнакомым кабинетам сродни дефиле по минному полю – спорт для смелых. Если вам когда-нибудь взавьется играть в войну – отправляйтесь в военкомат. Здесь все четко делятся: либо враги, либо разведчики. А вы говорите «кабинет №7». Вот уж дудки! Поищите дурачка другого. Так я этой даме и заявил, на что она скорчила постную мину, как бы обиделась и тут же потеряла ко мне всякий интерес, лишь произнеся вдогонку имя начальника и неопределенно задав направление моего следования. Напрягши остатки памями, я попытался, было, запомнить столь необходимое имя, но уже через мгновение, расслабившись, накрепко его позабыл. Ну, нет у меня на имена памяти, ну, вот совсем нет. «Ладно», – думаю, – «как-нибудь обойдемся. В крайнем случае буду называть его генералом». А что, «mon general» – по-моему, недурно, а, не находите?

Так, сквозь тернии к звездам (в последствии выяснилось, что к всего двум – он был подполковник), я наконец предстал перед заветной дверью. Кабинет №… (в интересах следствия, опускается). К моему разочарованию, стремлений полон в отношении данной двери был не я один и придется обождать. Еще один несчастный нервно сучил ногою по полу, устроившись на постыдно грязном кресле приемной. Вы, конечно, вправе обвинить меня в охаивании, эдакими он, мол, нелестными словами да про родное. Но, Господа, нет, и еще раз нет! Не от нелюбови лютой говорю я так, напротив, лишь добра желаю и лучшего жребия молю для земли нашей. Больно смотреть на эти обшарпанные кресла, безумно близкие по виду к безвозвратно утратившим женственность обитательницам этого дна, тяжело вдыхать этот воздух, напоминающий об ужасах химического оружия. Так не должно быть, нельзя так. Надо менять, все менять, и прежде – себя, пора обретать чувство прекрасного. Все будет лучше. Надо верить.

Усевшись вдалеке от подернутого дрожью господина, я сам, на удивление, заразился его паническими настроениями и уже с трудом мог сосредоточиться на четвертой странице модного илюстрированного издания, которое захватил с собой, предвидя затянувшееся ожидание. Ожидание положительно затянулось. Однажды поборов брезгливость и усевшись на замшевое сиденье, я настолько с ним свыкся, что без опаски опирался на подлокотники, ерзал в кресле, в общем, делал все то, к чему обычно приводит подобное томление. В результате, оторвавшись от журнала и случайно уронив взор на брюки, я к ужасу своему должен был отметить, что одна из брючин неестественно белее другой. С трудом исправив изъян, я вновь с головой окунулся в статью. Дельная, помню, была заметка. Что-то о тенденциях развития чего-то чего-то такого, не помню. Вдруг заветная дверь распахнулась, выплюнув нашего предшественника. Он скоропостижно умчался, предоставив моему соседу войти в святая святых. Но не надолго.

Спустя буквально несколько минут (я только успел перейти к следующей колонке) сосед вернулся, и не один, а с мужиком, в зеленом форменном пиджаке, штанах, при погонах – с майором, значит. Майор бросил на ходу, что скоро мне заходить. Я всполошился, вскочил и, о боги, брючина, любовно вычищенная всего только времени назад, была вновь заправски покрыта толстенным слоем толи пыли, толи побелки, толи еще какой непознанной субстанцией. Ну, это надо, а, как вам это нравится! Вся штанина белая. Вот тебе и военкомат: пришел и вляпался. Может быть, и правда, в ногах правды нет, да только в этих креслах ее нет тем более. Чертыхаясь и охая, сумел добиться нужного оттенка, отскрести курткины локти и, воспользовавшись передышкой (мой майор с соседом все еще не закончили суетиться по корридору), попытался собраться с мыслями. Беседа обещала быть интересной.

Часть III. Майор

В кабинете главного начальника бурлила и выплескивала через край самое жизнь. Всюду происходило небывалое движение, деловито перемещались какие-то люди, шли какие-то переговоры и, хотя, по большому счету, речь шла не более, чем о самом прозаичном перекладывании папок, заявлений, формуляров и пр., чувствовалась деловая атмосфера. Гостеприимно усадив гостя на гостевой стул обозревать и восхищаться живописным беспорядком хозяйского стола, подполковник в очередной раз ушел обсудить с коллегой-майором неразрешимо-вечные вопросы. Находившаяся здесь же барышня лет 50-55, по-видимому, решила пофлиртовать с руководством, деланно отказываясь нести в местные закрома очередную секретность. Одним словом, эти люди сразу же к себе расположили. Особенно подполковник (для краткости будем именовать впредь его полковником). Усаживаясь за стол и рискуя завалить враз весь ворох этой первосортной макулатуры, он, блестнув золотом звезд на развесистых погонах, тем не менее с легкостью извлек из протянутой моей руки документ и, ничуть не расстроившись, узнав, что не – он мой грибник, продолжал с интересом перелистывать пустые страницы.

Полковник был на редкость колоритная личность. Рано сделавший карьеру (на вид ему было 35-40), он, проводя день за днем на этой тоскливой работе, так и не утратил былой жизнерадостности и дружелюбия. За это, вероятно, и любили его коллеги, особенно майор, не чаявший в нем души. Шутка сказать, эти люди понимали друг друга с полуслова. Нельзя было не проникнуться к ним уважением. До сих пор молчалив, я терпеливо ждал, оглядывая серую пластмассу антикварного матричного принтера, мягкие зеленые разводы стен и тяжелую железную дверь сейфа, вынесшего, по всему, массу агрессий. Все здесь было мило, просто и свободно. Вклинившись в становящуюся однообразной беседу сослуживцев, в n-цатый раз я вел свой рассказ о злоключениях моих, припомнив яркие события ушедшего лета, зимний холод последней осени, под сочувствующее покрякивание майора, под взором честных глаз полковника, лучившихся искренней добротой.

Долго еще мы сообща пытались разобраться в сути проблемы, то сетуя на безденежье, то подшучивая да поругивая дельцов военкомата, меня к ним отправивших. По истечении пятнадцати минут начали, наконец, вырисовываться робкие очертания основной темы: денег нет, единственный выход – вести собственноручно, но. Но вести нельзя, ибо документы секретны. А всем нарушающим устав полагается взбучка, а полковник, обжегшись на каком-то другом нерадивом чине, заныкавшем дело сына-призывника, больше иметь строгача не хочет, а жалко ему меня, и хотя он ни в чем не виноват, а стыдно ему очень. (Большой души человек!) Но если майор хочет, то пусть берет грех на душу сам, ему же лишать себя премий совершенно не в рифму. Майор, видно, хотел. Пока ворвавшаяся шальная женщина объясняла, что поскольку нет в картотеке, то некто П. – скрывается, он сделал ровно полторы попытки, выспрашивая у начальства разрешения спуститься со мной в секретный отдел. Чем бы это закончилось – неизвестно: к несчастью, начальство отвлеклось. Дальше началось самое интересное.

Случалось ли вам сдавать экзамен, проходить собеседование? Ну, разумеется! И вы прекрасно знаете, что главное – это не знать много, уметь хорошо и быть классным, а чутко, поймав волну собеседника, идти по беспросветным корридорам его мятущейся мысли. Идти, не оглядываясь, не озираясь, доверившись лишь внутреннему голосу и интуиции, идти на мерцающий огонек своей цели. И тогда бессмысленны слова, ибо самое мысль ведет вас, второстепенны жесты, ибо они лишь приправа к ее вкусу, и вы ловите себя на том, что собеседник умолк, а ваш разговор все продолжается.

Не берусь описывать дальнейшие наши переговоры, они не существенны, да я и не припомню что-то их содержания, только меня, уже, было, отчаявшегося получить в этот день хоть что-нибудь, кроме сожаления и заверений искреннего сочувствия, майор, собравшись духом, выпросил в секретную часть. Это походило на театральную постановку: тяжелые вздохи майора, нерешительность и, наконец, геройски взваленная на себя ответственность, – все это было исключительно натурально. Вот только чувствовалось, что полковник эту постановку уже видел. Он не говорил ни слова, напрочь уйдя в себя и закрыв за собой дверь, он молчаливо сидел у стола и увлеченно раскрашивал лист пергамента. Казалось, ему нет дела. Это, вероятно, была его роль. Какая отводилась мне? Не знаю, вероятно, зритель. Но шоу было настолько захватывающим, страсти так ярки, что я бы не простил себе пустого созерцания, вошел в образ наивного доверчивого растяпы. Благо, роль проста: настежь распахнутые глаза, светлая юношеская печаль на лице и ни одной новой мысли. Попробуйте, это не сложно. Пришло время изменить декорации. Мы вышли за дверь.

Часть IV. Секретная операция

Уподобившись бедной овечке, опустив глаза долу, семенил я за моим пастырем, стремительно разрезающим застылые воздушные массы холла бодрым чеканным шагом. И ветер дул ему в паруса. Завернув за угол, минуя один за другим несколько дверных проемов, мой проводник неожиданно замедлил движение, а затем, обернувшись, начал инструктаж. Его монолог, промежаемый моими восклицаниями и междометиями, публикуется полностью за исключением последних. Майор:

– М-да. Ну да ладно. Сделаем так, – мы развернулись и сосредоточенно начали разглядывать линолеум в обратном направлении, – сам понимаешь, дело секретное, в общем, сейчас идем в секретный отдел. Там берешь документы, реестр, оставляешь паспорт (к слову сказать, в соответствии с ИЗВЛЕЧЕНИЕМ из Положения о паспортной системе в СССР, утвержденного постановлением Совета Министров СССР от 28 августа 1974 г., за номером 21: «Запрещается изъятие у граждан паспортов, кроме случаев, предусмотренных законодательством СССР, а также прием и передача паспортов в залог», – но это так, к слову). Затем, не мешкая едешь с этим делом, там тебе на реестр ставят печать. Понятно зачем печать? Про печать не забудь. В тот же день едешь сюда, отдаешь в секретный отдел реестр, они тебе возвращают паспорт. Смотри, не потеряй, а то знаешь как… Вот так. Все понятно? Вопросы есть? – вопросов конечно же не оказалось.

На протяжении всего эпизода передвигаясь затейливым зигзагом, мы под конец вновь очутились у знакомого поворота на кабинет №… Игравшие хоть раз в войнушку, казаки-разбойники или любые другие милитаристко-красноармейские игры да поймут мои эмоции. Полон внимания, собрав волю в кулак, я с детским восторгом жадно впитывал каждое слово. Логичным дополнением ко всему вышесказанному был бы приказ уничтожить (съесть) секретные документы при угрозе раскрытия резидента, но, к некоторому моему разочарованию, подобной инструкции не последовало. И все же я был счастлив: откосив от работы под благовидным предлогом, я мог бы целый день ходить на задание (вряд ли в другом военкомате меня продержали бы менее полутора-двух часов), да еще в такой команде – с такими майорами да полковниками можно отправляться в разведку, не задумываясь.

Вдруг он в нерешительности остановился. Вот это номер! Видел ли кто-нибудь из вас, всевидящие вы мои, когда-нибудь армейский чин в нерешительности? «Ерунда!» – заявите вы, – «А рассказчик-то наш – врун». Ну, что ж, не хотите не верьте – дело ваше, да только Правда – мое второе имя (По-моему, я себя не обидел?). Так, вот, стоит, значит, мой майор, с ноги на ногу переминается, умственно теребит подбородок:
– Только, вот, как нам начальника уговорить?
Вопрос риторический, не так ли? Чувствую, близка кульминация, эдакий момент трепетный, а сам жду-думаю: «Как же это он выкрутится». Стою, не тороплю, любуюсь. А майор-то на меня поглядывает, говорить больше ничего не хочет – моя следующая реплика. Что ж, споем в тон (не улыбаться, только не улыбаться, открытое наивное лицо, так, хорошо):
– А как его уговорить?
– А как обычно сейчас уговаривают? – немного раздраженно, с горечью произнес он, – Вот так и уговорить.
Играть в кошки-мышки далее уже не имело никакого смысла. Дурачок – дурачком, но не дебила же мне изображать. Тем временем мы вновь оказались у «врат в будущее» – двери, о которой так много уже было сказано.
– Сколько? – вопрос, лишенный ненужных вводных конструкций, прозвучал просто и ясно.
Ответ меня потряс, нечто подобное я слышал от человечных водителей, взявших на себя труд подвести бедолагу, на вопрос типа «сколько за проезд?»
– Ну, а сам как думаешь? Положа руку на сердце, сколько не жалко? Решай сам.
Хороший вопрос. Вот так дилемма: решай сам. Подобный выбор часто ставит меня в тупик – по большому счету, ничего не жалко; с другой стороны – жалко не давать ничего. Я назвал сумму:
- Рублей …-… у меня есть. Это, конечно, не деньги по нынешним временам…
(Здесь я немножко поскромничал.) Дабы не прослыть жадиной и скрягой у одних, не снискать себе славы мота и прощелыги в глазах других, количественное выражение сделанного предложения опускается. Да к тому же – это коммерческая тайна. Майор на секунду призадумался, тяжело вздохнул, выдохнул и, затворив за собой дверь, отправился «уговаривать» полковника.

А пока военные совещаются, у нас есть в запасе пара-тройка минут. Не думаю, чтобы дебаты были продолжительны, но, дабы не терять вашего драгоценного времени даром, поведаю вам, бесценные вы мои, одну маленькую поучительную историю. В тему. О том, как одиноко милиционерам по вечерам. Все готовы? Ну, так поехали!

Часть V. На троих (Лирическое отступление)

В годы еще не отрыдавшей моей юности, когда отовсюду доносилось пение птиц и редкий автотранспорт мог уйти от моего устойчивого бега (за такси тогда бегать было не модно), случилось мне опаздывать на встречу, важную необычайно, интригующую безмерно. И пропустить, отсрочить свидание то было смерти подобно, уж лучше навсегда остаться пионером. Летел как на крыльях, сделав попутный транспорт метров, эдак, на пятнадцать – что лось, что ветер, летел, ломая деревья. Ночными улицами троллейбус вывез меня с тихих окраин на шумный блеск проспектов. Там, чтобы размять затекшие от долгого стояния конечности да и время съэкономить, бросил я рогатого и легкой трусцой затянул до ближайшей станции метро. Выгодное, казалось, решение, грамотное. Так, мерно перебирая ногами по мокрому осеннему асфальту, поверх которого счастливой дорожкой смеялись желтые светлячки фонарей, размышляя о превратностях судьбы и суетности бренного мира, я тянулся к теплу и скорости им. Ленина. Мог ли я знать, какую шутку сыграет со мной провидение?

Их было трое. С виду неприметная группка, так натурально дополняющая городской ландшафт вблизи парапетов метро, – они походили на тех безмерно уставших людей, кому вернуть утраченные силы поможет лишь кружка-другая пустого «Жигулевского». Нередко их, таких смертельно усталых, вы обходите, зажимая носы, сторонясь, как чумы, оставляя лежать в грязи безразличных улиц. Создавалось впечатление, что еще немного, и будет найдена та копейка, которая составит счастье этим троим, так напряжены и озабочены были они в своих позах. Поскольку по натуре я – не архангел Гавриил, не иранский шейх и не военный патруль, я поспешил миновать дремучую ватагу и скрыться в тени метроперехода, не имея никакого желания иметь данных особ (или лусше сказать «особей») в качестве собеседника. Малоинтересное, знаете ли, общение: говорят грубые слова, дышат в процессе дискусии смрадным перегаром да еще жалуются на жизнь по полчаса. Невеселое времяпрепровождение, увольте!

Отпочковавшийся от группы субъект оказался вполне приличным сотрудником Органов Внутренних Дел. (Как выяснилось позже, первое впечатление меня не подвело. Не встречайте по одежке!) Лихо растопырив клешни, сержант своим еще подростковым торсом в мановение ока перекрыл мне путь и, вежливо сплюнув на тратуар, попросил идентифицироваться (т.е. документы). Здесь будет немаловажным отметить, что в то время по социальному статусу – студент, я был законопослушен и учтив со многими тварями земными. (Видит Бог, этот недостаток одолевает меня и теперь.) Однако, веруя в непогрешимую честность нашей дорогой милиции, а также в неприметность моей славянской внешности, носить с собой какие бы то ни было документы я считал излишним и, более того, зазорным. А, следовательно, оказался беззащитен перед лицом невесть откуда свалившегося представителя Власти, вилы ей в бок.

- Ваши документы, – еще молодой, но уже наглый, заявил он.
- Какие документы! Я – студент, здесь живу, – я был несколько огорошен. Бывало, будучи остановлен на улице, я пытался увильнуть от теологических вопросов типа «Вы верите в Бога?» Но такое случилось со мной впервые. Никогда бы не подумал!
- Вы знаете о режиме паспортного контроля? Всегда нужно иметь с собой паспорт, – а я-то думал одного честного слова хватит, – Я вынужден Вас задержать, – ишь ты, вынужден, а у самого радости полный рот. И зачем им только шьют мундиры такого мышиного цвета?
- Я очень тороплюсь (Что его сегодня на режим этот разобрало?). Паспорт у меня есть, честно. Давайте я Вам его завтра подвезу? – Что самое удивительное, если бы он сказал «да», я, верно, и вправду на следующий день привез бы, но что-то другое его снедало, не давало покою:
- Не-ет, – моя реакция удовлетворила его на все сто, – мы Вас задержим, спустимся в отделение (имеется в виду обшарпанная каморка в метро – прим. автора), оформим протокол – все, как полагается (Если говорить о том, как полагается, то ни о каком протоколе и речи нет – вся процедура сводится к контакту с лицом, которое может подтвердить ваши слова, т.е., попросту говоря, это всего лишь звонок родителям на работу, жене, любовнице, детям, внукам – кому пожелаете, не более.)
- И сколько это займет? – в принципе, минут десять на дружбу с милицией у меня было. Тем более, что данное происшествие было уж больно необычным – будет о чем рассказать завтра в институте.
- Часа два, – вот, скотина. Простите, сорвалось. – Или три, – увидев мое посеревшее лицо, добавил он. В общем, перспективы провести вечер в приятной компании становились все более и более призрачными. Можно было бы изучить доподлинно процесс идентификации, занудствуя в милицейской каптерке, можно было бы, наверное, даже получать удовольствие, глядя на обламывающихся стражей порядка – все это можно, но не в условиях дифицита времени. Пойти на принцип и продинамить человека, надеющегося и ожидающего где-то на другом конце Москвы, представлялось абсолютно невозможным. Какой выход? И вы спрашиваете? Жадность отечественной милиции стала последнее время притчей во язытцах. И даже милый, красивый сериал («Менты»), запущенный по многим телеканалам страны, не искупает ее уродства. Иной раз задаешься вопросом, зачем ставить на довольствие этих честных и благородных людей, если они, подобно княжеским дружинникам, все берут сами? Вот какая грусть-печаль выходит.

Но теория теорией, а мне-то что делать, да, вот именно сейчас? Дача взятки должностному лицу – это уже не задержка, тут и присесть можно лет эдак на три-пять условно. А время-то идет, а вопрос решать надо:
- И как же быть? – начал вымогать, так пусть сам и придумывает, решил я.
- Ну, я не знаю (Ой, ой, ой – он не знает!). – После некоторого колебания, – Штраф надо платить за нарушение паспортного режима? (Ну, я не знаю: надо, не надо, – тебе, совестливому, виднее.) Сейчас спустимся в отделение, оформим протокол… – Это еще зачем? И что же, интересно, мы в протоколе том оформлять будем, с НДС или так? Вот, черт его продернул, трепло.
- А можно без отделения? Я тороплюсь очень. Может, я здесь штраф заплачу? Сколько сегодня? – я уже, положительно, стал терять терпение.
- Лучше бы, конечно, спуститься… Очень торопишься? (Теперь уже очень. Ну, давай уж, облагодетельствуй!) Ладно, … рублей, – а, может, мне еще из штанов выпрыгнуть: по тем временам сумма эта для меня была непомерно велика. В наличии, несомненно, было и больше, но это, как в «Ералаше»: «Дала один раз контрольную списать, так что ж теперь я на тебя весь рубь потратить должен?». Многовато. Определенно, не надо жадничать.
- У меня столько нет, – начал я пускать слезу. Эх, умер во мне актер, мне бы на подмостки, а я тут, понимаешь, ментов развлекаю.
- А сколько есть? – он тоже расстроился.
- … рублей, – сдуру не разменял загодя купюру, теперь мучаюсь от щедрости.
- Ладно, давай. – К нему вернулась уверенность. Появилась даже несвойственная деловая хватка. – Отойдем. (Опаньки, это чтоб коллеги не разглядели, что ли?) Иди сюда, – уйдя в тень из-под света фонарного столба, мы встали поодаль от людского потока (Жиденький, знаете ли, был ручеек.) Он достал блокнот, ручку – умный, наверное, писать умеет. – Клади сюда, так. – Он не изобразил и кривой загогулины. По-видимому, писать все таки не умеет. Жаль. А какой милый мальчик! Вот только жадный очень. И честный.

Далее особо не церемонясь, на всякий случай поинтересовавшись, могу ли я теперь быть свободным, я покинул этих заботливых людей. Надеюсь неосмотрительный мой поступок не стал причиной их беспробудного пьянства. Однако, этим вечером люди в серых комбинезонах определенно отдохнули. И на здоровье!

Какая мораль, спросите вы? А мораль такова: если вы не настолько богаты и великодушны, чтобы собственноручно в дополнение к уже имеющемуся (и, в общем-то, тоже за ваш счет) денежному содержанию выплачивать еще и премиальные бонусы – старайтесь гордиться и любить Органы Внутренних Дел на расстоянии, тем большем, чем меньше ваша щедрость, которая, к сожалению, может стать вынужденной. Так что, как говорил классик (за точность пунктуации не ручаюсь):
Стоит
постовой –
револьвер
желт.
Моя
милиция
меня
бережет!

А мы, между тем, «вернемся к нашим баранам».

Часть VI. Крушение надежд

Все заботы и треволнения остались позади. Уговоривший майор появился с шумом. Подобный Зевсу, он шел в секретный отдел вершить правосудие. Небывалая сила и целеустремленность чувствовались в его походке. Он стал неразговорчив и, казалось, уже парил где-то высоко, все далее и далее уносясь от падшей земли. Чувство долга, искреннее желание помочь, да еще подкрепленные материально, – преображают. Майора было не узнать!

Мы вошли в секретный отдел. Велико же было мое разочарование, когда вместо страшной тайны «за семью печатями», с вооруженным охранником при входе, мы попали в… богодельню. Истинно, богодельню, ибо тихий полуденный свет с трудом пробивал себе дорогу сквозь строй занавесей, напоенный пылью воздух архива замедлял ход времени, а множество записей, собранные в безукоризненном порядке, наделяли бытие мудростью. Завершающим аккордом, вносящим основную ноту в подтверждение нашего определения, были сами обитательницы, чинные старушки, заботливо оберегающие покой этих стен неторопливым поскрипыванием пера.

«Привел к вам от начальника», – не тратя слов попусту, едва нам войти заявил майор. Хозяйка, тотчас обернулась на звук шагов вошедших и, нисколько не сомневаясь в причине нашего визита, спросила фамилию. (Что ни говори, военная машина работает слаженно – ничего лишнего, все всё знеют, всё понимают – приятно работать.) При виде подтянутого майора она подскочила, и, видимо желая поскорее донести радостную весть, вся сияющая, выпалила: «А дело Ваше как раз вчера увез курьер! Сегодня из Вашего (военкомата – прим. автора) должен подъехать, так что, может, уже сегодня будет. Но лучше все таки позвоните им завтра – завтра, так уж наверняка.» Вот это фокус!

И ведь верно говорят, человек по натуре эгоист: о майоре я под это дело так и забыл совсем. Из состояния счастливого замешательства пришлось вернуться к себе. О своем присутствии он напомнил удрученным стуком армейских каблуков, по-деловому удаляющихся в смежный кабинет, как будто по делу, справиться со свалившимся негаданно горем. В нем будто надломилось что: слегка обмяк, потерял былую резкость движений. Передвигаясь на автопилоте, он напоминал надувной матрац, еще сохранявший форму, но уже утративший то основное, что его наполняло. И все таки это был человек-кремень, человек с большой буквы «Ч». Когда я уже переступал порог, мы вновь пересеклись: «Беги домой. Видишь, и деньги сберег», – улыбнувшись, по-отечески тепло попрощался он.

Покинув кабинет, я долго еще не мог осознать случившегося. Бешенным калейдоскопом один за другим сменялись в памяти эпизоды встреч и диалогов, моменты напряженного ожидания и эфимерного восторга… Я стоял под дверью и размышлял: думал о майоре, проявившем такое участие, подполковнике (если помните, лишь для краткости перечисления мы позволили себе вольность повысить его в чине) с веселым лицом, о забавных секретных старушках и о неисповедимости дорог Господних. О, господин Случай! Как это много. И какие прекрасные люди, думал я. И мысль отблагодарить майора боролась со здравым смыслом.

Так пусть же станет подполковник полковником, поднимится в чине майор! А за Путина я голосовать все равно не буду.

Часть VII. Эпилог

В военкомате по месту жительства дело появилось только спустя две недели. Мои политические симпатии к моменту завершения сей правдивой истории не изменились. А что стало с прочими персонажами нашего повествования, автору не известно. Это, по-видимому, так и останется загадкой, как и многие другие, обреченной исчезнуть в пучине немилосердного времени.

Москва. 2000