Как могло быть версия безбожника, отрывок

… Что дочь родится, вроде бы как знали,
Какое-то знаменье было вроде им,
Как будто кто-то вышел из воды сухим;
Но не уверен я, что это не было опять же снами.
Настало время - дочь родилась.
Хоть данный факт и был покрыт загадкой,
Дитя же не было утенком гадким,
И красотою явственно лицо ее светилось.
Лукаво мудрствовать не стали предки наши,
Собрав народ побольше, как пристало,
Старуха дряхлыми, счастливыми устами
Сказала, что зовут дочурку – Маша.

… Мне кажется, как раз с того момента
Две вещи появились – комплименты
И мудрость новая к тому же,
Что разум с красотой навряд ли дружит.
Да и родители вдобавок впали в детство,
С рассудком так же что не по соседству.
Понять вы сможете наверно, что случилось,
Воспитывалась Маша как, чему училась…

Так дочка с красотой ее же подрастали,
И на нее заглядываться парни уже стали,
Ведь не совсем глупа она была тем боле,
Ну, странна малость, иль чудаковата, что ли,
Что сказка для других, то ей казалось былью,
А вымыслом – наоборот, на самом деле что происходило.
И посему она одна любила оставаться,
Чтобы в тиши природы мечтам и грезам предаваться.
Ведь знаем мы, чем ни скромней девица,
Там страсть в фантазиях ее стократ сильней стремиться.
И это ясно – кротостью своей
Она желает пламень мыслей затушить,
В противоречии таком, конечно, трудно жить.
И Маши редко кто запомнил цвет очей,
Почти всегда опущен книзу взор,
Иль так на небо устремлен,
что видеть мог его высокий клен,
А в шорохе листвы ей слышался укор.
Мечтала же она всегда в уединенье,
И только матушке – природе виден был
И юности цветущей страстный пыл,
И в бездну синюю летящие стремленья.
2
Шутник же ветер, что взбивает облака,
Над ней проказничал изысканностью форм:
То образ юноши и глас как райский хор,
То лик и голос сложит старика…

…На той же улице, через один от Маши дом,
Жил парень, был числом из тех,
Что вам наделает Гоморру и Содом,
Другим напакостит, а сам до краски в смех.
Нельзя сказать, что очень уж злобливы
Случалися характера кипучего деянья.
Актерским мастерством он овладел, и особливо
Изобразить любил различные страданья,
Разжалобить кого, или ввести в экстаз
От гордости души и благородства,
Ему то было плюнуть раз,
Причем совсем не походило на уродство.
И вот, однажды вечером, в беседке,
Тот малый тихо каламбуры строил.
И невзначай подумал о соседке, -
Объект прелестный, он усилий стоил.
В нем много мыслей вдруг перемешалось…
Когда б в тот миг подумать мог о том,
Каким чудовищным плодом
Его невинная оборотиться миру шалость…

…Задумал с Машей разыграть спектакль,
И, словно маг, с усердием рисующий пентакль,
С такой же смелостью выкладывал сюжет,
За эпизодом эпизод – и он готов уже!
Что фестивали в Сочи или Каннах,
Иль даже во всех сразу странах!
Такой сценарий и сейчас не ведом нациям,
Но он бы Оскаров собрал по многим номинациям…

…Представить дух бесплотный как живой,
Да чтоб все с чувством, с толком, с расстановкой,
Подумайте, с какою головой
 быть нужно и с какой сноровкой.
Но, в сторону одну взор устремив,
не видим где беда,
Такое происходит практически всегда.


3
Не зная броду в собственной душе,
Мы все ж ныряем в омут сердца смело,
И большей частью в юные года.
Не знаю я пейзажей Палестины,
Других рассказам мало доверяю,
Для рифмы же скажу:
Среди кустов маслины
Мечтала Маша... Так я полагаю.
Да впрочем, в этом мало толку –
Оценивать наряд природный,
В зверином мире разве благородней
Волчица Римская любого из Тамбовских волков?
Не тронем мы весенние цветы,
И их нежнейший аромат.
Давайте лучше поглядим
В людских страстей заросший сад,
Где стелется не менее пьянящий дым.
Вот, на затерянной среди холмов, поляне,
Где настоящий сад ветвями ветер держит,
Где дивно так заря по утру брезжит,
И в каждой ветви вечер отражал закат;
Где все оттенки света с тьмой
Берут цветные, дивные аккорды,
Каким завидует художник самый гордый,
Неповторимой уязвлен игрой
Бегущих возле солнца туч,
Что задевают шапки великанов –
Утопших в зелени курганов;
Где на поляне, отдаленной от дорог,
Мечтала Маша (ей являлся Бог,
она так думала, а лучше будет – знала)…