Тяжкий крест

 Памяти Иосифа Бродского
 
 «Под новой радугой-дугой
 Свои сомнения отбросив,
 Нет, я не Бродский, я другой,
 Отвергнутый страной Иосиф».
 Иосиф Бейн

…Поклонники около гроба…
Здесь надо заметить особо:
Мы были однажды вдвоем,
Картавые, рыжие оба,
Два пленника, грешника, сноба
Обрадовать батюшку чтобы,
Церковные песни поем.
 Люблю неземные хоры я,
 Хоть кажется мне каждый раз,
 Безгрешная Дева Мария
 Как будто не слушает нас.
И снова проклятье распятья,
И новой Голгофы погром,
Нетрезвая шутка некстати,
Соседом отобранный дом.
Мои православные братья
Меня называют жидом.
 Все то же давнишнее гетто,
 Где вся наша песенка спета,
 Живем под конвоем беды,
 И снова зима, или лето,
 И полночь тоскою одета,
 И даже Цветаева где – то
 Твердит: «Все поэты- жиды»!
 Цветаевой строчка –наградой.
 Талант обещали беречь,
 Но слышится возле ограды
 Страшнее любой канонады-
 Команда, где стать или лечь.
 Пародия вместо парада,
 Игрою, не стоящей свеч,
 Какого – то гада тирада
 Прославленной «Памяти» речь:

«Зачем с лапсердаками знаться,
Когда, словно звезды сквозь мрак
Сияют крестившийся Надсон
И ставший своим Пастернак?!»
 И около нового Храма,
 Где славится древняя Русь,
 Как новый псалтырь, Мандельштама
 Читают стихи наизусть.
Плывут над рекою туманы,
Обещан тюрьмой карантин,
Славянский пейзаж Левитана
Прекраснее многих картин.
 Здесь нищенки рады обновке,
 И просят награду страны
 Все выкресты, все полукровки,
 Все смешанных браков сыны.
Нелепые догмы отбросив,
Живой или мертвый прости
Библейское имя Иосиф
С достоинством надо нести.
 Пройдя сквозь тюремные стены,
 Сквозь парки Парижа и Вены,
 Сносил за ударом удар,
 Поэты - все певчие плена,
 Но если сказать откровенно,
 Быть может еврейские гены
 Спасли твой божественный дар.
Еще до распада Союза,
Где только темницы окрест,
Ни музы тебе, ни мезузы,
Один только каторжный крест,
Поставленный злыми руками
Над всей нашей жизнью, над всей,
Над полными горя веками,
Над райскою каторгой в ней.
 Огромный из мрамора камень,
Где между крестом и веками
Есть надпись: «Крещеный еврей».
 Над городом божьим знаменья,
 Внезапная новость пути,
 Убийцу священника Меня
 Россия не хочет найти.
Не хочет найти иль не может,
Но там всем березкам расти
Прошу тебя Господи Боже,
Всех грешных поэтов прости!
 Еще не видать катафалка,
 Тетрадку в руках теребя,
 Любым идеологам жалко
 Почившего в бозе тебя.
В России все ясно и четко:
В часы или после суда
Поэтов живых – за решетку,
Того, кто скончался – сюда,
 Где адская кухня и муки
 Ждет всех стихотворцев подвал.
 Ты Анне Ахматовой руки,
 В тюрьму, уходя, целовал.
И клялся молитвой единой
Нести тяжкий крест до конца
Во имя небесного Сына
И крестного ради отца.
 И в летние будни и в стужу,
 Своей не переча судьбе,
 Во имя казненного мужа
 Несла передача тебе.
Библейские книги листая,
Гордился суровой судьбой,
Ахматовой «Белая стая»
Летит и зовет за собой.
 Над смертными, раньше иль позже,
 Свершится Божественный суд
 Пусть венецианские дожи
 От смерти тебя не спасут,
Но даже и в прахе, и в гриме,
Во имя Христа и во имя
Всех предков, мечты не тая,
Не путай свой город с другими,
Вернись со стихами своими,
Как ветер, на круги своя.
 Сюда, где все братья и сестры,
 Где солнцем полна голова,
 Вернись на Васильевский остров
 И прочие все острова.
Запомнит стихи твои город,
И белые ночи и снег,
Прекрасен Иосиф, который
Повязан Марией навек.
 
 11
  Но годы проходят мимо,
Греми оркестровая медь!
  Не видевший Иерусалима
  Должен был умереть.

Господи, все, что имею,
Чему удивительно рад –
Премию Голды Меир –
Высшая из наград!
 Слышу в базарном шуме,
 Где каждый прохожий лжив –
 Один Иосиф умер,
 Другой Иосиф жив!
Трудной была дорога,
Жизнь улетела в трубу,
Оставивший нашего Бога
Обязан лежать в гробу.
 Небо хоронит католика,
 Мастера русского слова.
 О мертвых хорошее только
 И ничего плохого.
В траурной рамке лик его…
Снова, снова и снова
Месса звучит в ушах,
Но от поэта великого,
И до поэта смешного
(От небесных октав до реквиема земного)
Только один шаг.
 Дыханье каждой травинки
 Тревожит уснувшего сны.
 С тобой где-то рядом Стравинский,
 Создатель «Священной весны».
Все было: и Темза, и Волга,
И белые ночи, и снег,
Венеция-это надолго,
Венеция-это навек.
 А В Болдино – рыжая осень,
 И золото листьев, и медь,
 Увидеть Неаполь, Иосиф,
 Увидеть и вдруг умереть…
Все время, зимою и летом,
И в бой уходя, и в забой,
И в гетто остаться Поэтом,
И в ссылке остаться собой.
 Назначена дата дуэли,
 Гремят все святые места,
 Зеленые, гордые ели
 Совсем не стыдятся креста.
Подарены елкам игрушки,
Мне слышится голос вдали-
Томимый разлукою Пушкин
Зовет Натали: «Утоли»!
 И ты, оглянувшись во гневе,
 Читаешь стихи, чуть дыша,
 И тянутся к солнцу деревья,
 И тянется к Богу душа.
И пеплом становится пламя,
И стих твой живет между нами,
Хоть нас и не будет, и нет.

Вместо эпилога

Поклонники все возле гроба
Здесь надо заметить особо,
Мы были однажды вдвоем,
Картавые, рыжие оба
Изгнанника, странника, сноба,
Обрадовать пастора чтобы
Старинные псалмы поем.
 Тебя осуждают евреи,
 Хоть совесть поэта чиста,
 И нет ничего на земле тяжелее,
 Одетого нами креста.
 1996г.