О скромности. Публикация из Известий
О национальной скромности великороссов
Кто мы? Мы самые-самые или нам каяться и каяться? Остроту этой достаточно давней дискуссии придали события в Эстонии. "Известия" предлагают читателям два взгляда на проблему.
Андрей Максимов,
член Академии российского телевидения, писатель, режиссер:
Я никогда не сомневался в том, что живу в великой и абсолютно уникальной стране. Я счастлив, что Бог угадал меня родиться именно в России. Но меня ужасно раздражает, когда вокруг долдонят, будто доказывая кому-то: мы - великие, невероятные, потрясающие! Кому доказывают-то? И разве надо доказывать очевидное?
Скромнее надо быть с национальной гордостью. Не руководителям - им по статусу положено, на них мир смотрит. А нам всем, на кого если кто и смотрит - то родные, близкие, друзья. Крики о собственном величии не порождают никакого действия. Порождает действие понимание собственных ошибок. И стыд за них. В ХХ веке у великой России слишком много поводов для стыда. Забывать про них под крики "Мы - самые! Самые!" - значит гарантировать, что эти поводы могут повториться.
"Великой нашу страну делает то, что она сумела сохраниться и выжить"
Конечно, я - не за то, чтобы принижать себя, постоянно каяться и рыдать. Скромность - не самоуничижение. Это достойная позиция людей, понимающих, что они живут в великой стране, которая в ХХ веке перенесла тяжелейшую болезнь: большевистскую чуму в особо извращенной форме. Великой нашу страну делает то, что она сумела сохраниться и выжить. И народ сумел сохраниться и выжить. Но гораздо полезнее не кричать на каждом перекрестке, что мы великие, а подумать о том, чтобы не осталось осложнений после болезни.
Народ, говорите, имеет то правительство, которого заслуживает? Кто же нами правил в ХХ веке? Началось с царя, который отдал власть большевистской чуме. Потом - тиран Ленин, потом - тиран Сталин, потом - Хрущев со всеми его странностями, потом - Брежнев со всеми его "застоями", потом - Андропов, потом - Черненко... Вот кто правил великой Россией. Вот кого мы терпели, любили и восхваляли. Мы, а не кто-то другой. И здесь есть повод опустить глаза и задуматься. Потому что по-настоящему велик не тот народ, который с лозунгами - на демонстрации, и - по морде тому, у кого иной цвет кожи. А тот, который умеет честно признавать свои ошибки.
В моей программе "Ночной полет" я видел немало по-настоящему великих людей. Они все - без исключения! - вели себя скромно. Я помню, как сэр Питер Устинов погружал свое огромное тело в редакционные "Жигули" и виновато улыбался. Это эстрадники требуют огромные лимузины, великие люди скромно опускают глаза: им не надо кричать о своем величии.
Как мы любим орать о великой (и это - правда) российской культуре! Но разве не мы хохочем пошлым шуткам по телевизору? Разве не в стране Достоевского и Пушкина самыми популярными писателями стали Робски и Сергей Минаев? Скромнее нам, читателям, надо быть с криками про культуру. Канал "Культура" смотрят 5-7% населения. Скромнее надо быть с оценкой собственной интеллигентности. Не нужно делать вид, что Достоевский передал нам какую-то эстафету. Мы ее не приняли. У нас другие кумиры.
Кто из русских писателей получал Нобелевскую премию в том же ХХ веке? Бунин - изгнанник. Бродский - изгнанник. Солженицын - изгнанник. Пастернак - история с присуждением ему премии хорошо известна. Остается Шолохов. Конечно, в решениях Нобелевского комитета был политический аспект, но чего на шведов-то кивать? Мы действительно изгоняли лучших. Российская культура от этого хуже не стала. Все равно эти изгнанники - наши. Просто скромнее надо быть.
Когда умер Борис Николаевич Ельцин, все стали говорить о том главном, что он сделал для страны: он подарил стране свободу. И это правда. Но все же основная его заслуга, на мой взгляд, в ином: он был врачом, лечившим нас от большевистской чумы. Об этом куда меньше говорилось. Вот я и подумал: не позабыть бы под крики о собственном величии и уникальности о том, как тяжело жила наша страна в прошлом веке. И сколько уроков прошлого нам надо не позабыть.
Мне вообще кажется, что патриот - это не тот, кто постоянно кричит: "Россия - лучше всех". Но тот, кто честно, тихо и скромно работает на благо своей страны. Работа, в том числе и над ошибками, - вот первый и главный признак любви к своей стране. Крикливость - примета людей закомплексованных. Скромность - величие гениев.
_____________________________________
Не думаю, что этот вывод относится только к конкретным людям...
Максим Шевченко,
ведущий "Первого канала" ТВ и радио "Маяк", главный редактор журнала "Смысл":
"Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие", - утверждает в своих записках Александр Пушкин. Поясняя далее: "Бескорыстная мысль, что внуки будут уважены за имя, нами им переданное, не есть ли благороднейшая надежда человеческого сердца?"
Впрочем, не о России вообще, о которой невозможно всякой искренней русской душе не мучиться до крика, идет речь. Ведь предложено (несмотря на экивоки и реверансы) вынести приговор ХХ веку, занести его в "ошибки", в "грехи", в "болезнь".
Тут бы вспомнить и Чаадаева, и леволиберальную традицию XIX века, пытавшуюся втиснуть Россию в схемы европейского опыта, и отвратительную русофобию послереволюционных лет. Но критическая и нигилистическая традиция русских радикалов (Пушкин, кстати, сполна в молодые годы отдал ей дань) основана на мучительной любви к России, порой принимающей формы разрушительной ненависти из романтизма (мудрый Роман Якобсон подметил эту тенденцию в русской революционной традиции).
"Наш русский ХХ век был веком невероятных жертв и свершений"
"Люблю Россию я, но странною любовью" - нам внятны лермонтовские терзания. Понятна и неприязнь части советской и постсоветской творческой интеллигенции к недавней истории страны. В какой-то мере ее нам разъяснил Иосиф Бродский, поэт великого дарования, философ и космополит. В одном из великолепных своих стихотворений он презрительно назвал весь ужас, надежду, страдание, отчаяние, подвиг, низость и величие русского ХХ столетия "веком поднятой пылью", предположив, что "устав" от нее, "русский глаз отдохнет на эстонском шпиле". То есть, отказавшись от собст-венной истории, может быть, прокляв ее, русские неизбежно обратятся к тихому, сытому, провинциальному мелконациональному существованию наподобие эстонского.
Следовательно, современный острый конфликт между фашиствующей Эстонией и Россией, пытающейся не лишиться своей противоречивой истории, глубок и онтологичен. Это конфликт между мещанством и угрюмым провинциализмом (в котором вольно быть "деятелями культуры" людям с помыслами и идеями частными, ничтожными и банально-морализаторскими) и реальным историзмом (со всеми его жертвами и свершениями), воплощенным в России как в духовном и политическом понятии. Закамуфлированное под "озабоченность" и "понимание" сочувствие эстонским мерзостям, свойственное нашим "космополитическим гуманитариям", - внятное проявление мечты превратить России в подобную бессмысленную провинцию.
Естественно, любая патетика и возвышенное отношение к России вредит этим простым и по-человечески понятным душевным устремлениям. "Давайте тихонько, давайте вполголоса...", но ни в коем случае не "О, Русь моя! Жена моя! До боли нам ясен долгий путь!.." Именно для сталкивания страны с "долгого пути" нам вновь тыкают в лицо "большевистской чумой". Даже люди, остро ненавидевшие большевизм, - Бердяев, Мережковский, Булгаков, Солженицын (дай ему Бог здоровья!), Деникин и многие другие, - понимали, что имеют дело с явлением в историческом смысле экстраординарным, по сути религиозным и почти мистическим.
"Утомленные солнцем" отнюдь не социалиста Никиты Михалкова - об этой неоднозначности, запутанности русско-советской истории, о необходимости досмотреть и продумать, не торопясь.
Относиться к этому периоду нашего прошлого как к болезни - значит глумиться над могилами и бронзовыми солдатами, которые многим в мире и в РФ также кажутся "совковыми", "дурацкими".
Наш русский ХХ век был веком невероятных жертв и свершений, экспериментов и ошибок, греха и святости, каких не знала ни одна страна на земле.
Он был веком великой Победы над фашизмом (и эстонским в том числе) и веком ГУЛАГа. Он был красным веком Маяковского, Мейерхольда, Шостаковича и белым веком пронзительно ясных в своей христианской правде страшных слов Солженицына: "Благословение тебе, тюрьма, ты сделала из меня человека!"
Но не заглушит ли наших карамазовских криков и воплей о России змеиный голос: "Ах, как было бы здорово, чтобы умная нация да завоевала бы глупую-с"?..
14:37 07.05.07
Свидетельство о публикации №107080602475
Б.Р.
Иосиф Бродский
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .Л.В. Лифшицу
Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.
Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Л.В.Лифшиц, которому посвящено стихотворение, - поэт и филолог,
друг Бродского, более известный любителям поэзии как Лев Владимирович Лосев (р. 1937).
Борис Рубежов -Третья Страница 06.08.2007 22:25 Заявить о нарушении