Венок

1

В долине благ, в бессчетной глубине веков
Воздвигнул враг шатер тяжелой черной ткани,
Вода и ветер истончили землю в ров –
Так неприступны были угольные грани.

Здесь враг уединялся, созидал покой,
Здесь память очищалась от ужасной скверны,
Уничтожался гул бессмысленно-мирской
И люди не были преступны иль неверны.

«Покой? Покоя враг заслуживает, коль
В земле с червем во лбу!» - кричал-вещал король.
И мы внимали белоснежными полками.

Когда потоптан был шатер и враг сражен,
Когда смогли обнять недолговечных жен,
Рыдали молча беспокойными волками.

2

Рыдали молча беспокойными волками,
И редко звучно прорывался чей-то глас;
Перемежаясь, вопли сыпались песками
И оступались где-то вдалеке от нас.

Наш сон был чуток, а агония тревожна,
Мы обретали тьму и свет в больных очах,
И плоть умерщвлена, но лжет она безбожно,
И будет лгать, покуда не вернутся в прах.

…Нас нагоняли волны крика брани, лязга.
И бездна впереди. Не видящие дна,
Вонзали в лошадей наркотики дамаска
И мнили: боль ранимых мучает одна…

И кони сбросили безумных седоков,
И каждый обитал в покойном из мирков.

3

«…И каждый обитал в покойном из мирков,
И те стези хранил дракон нерукотворный.
Он был вскормлен и не избавлен от оков,
Но цепь была длинна для твари априорной.

Он, ящер огнистый, не мыслил в небесах,
От них оторван боязливыми глупцами.
Немудрено, когда дракон в паршивых псах
Победу ищет недраконьими сердцами…

Мы помним, посетил, блистая, Авалон
Рукотворенный металлический дракон –
Его учил соприкасаться с облаками…»

Мой собеседник взгляд направил к черным льдам,
И в них парил тот металлический титан,
И дали фосфорными освещал клыками.

4

И дали фосфорными освещал клыками
Неполный месяц, молчалив и златогруд,
Казалось, обладай он плотью и руками, -
И учинил бы над собой великий блуд.

Его давно, с времен непомнящих манила
Прекраснотелая недевственная суть,
И он алел, когда бесстыдница хранила
Обет невинности, и часто резал путь.

«Ах, месяц, погляди, как тело это ново!
Как я расплескиваю соки из него!
Для умерщвления его не хватит слова!
Зачем тогда ты изуродовал его?

Так знай, сорвавшийся преступный мой венец, -
Подъем стопы – давно не рана, а рубец!»

5

Подъем стопы – давно не рана, а рубец,
Но тело воина украсят только шрамы…
Дурные короли, предвидя свой конец,
Уйти старались в знаменательные драмы.

И заготовили отличнейший финал,
Нас разместив меж драгоценных декораций,
И каждый из актеров гимны отстонал
И провалился в водопады экзальтаций.

Когда мы в твердь врезали первые шаги,
Когда над нами стройные ряды могил
Сооружал великий чародей Тектоний,

Мы на посмертие лукавых королей
Победным пеньем лишь накладывали злей
Обиды, мести, сонм проклятий и зловоний!

6

Обиды, мести, сонм проклятий и зловоний –
Зачем все это мне, скорбящему в тиши?
Зачем мне жаркий смрадный огневой драконий
Коптящий выдох – мне, бежащему души?

Я отвечаю перед двойственностью знаний –
Умри же, о дракон, вселившийся в меня!
На лоне девичьем, прохладном от лобзаний,
Так проклинал себя, Христами семеня.

И где в безвестности осталось созиданье?
Отворотившись косно, буду ли храним
Безвечным сыном? Убивает дух рыданье –
И я почтен! – Не проклят, даже не браним!

«Я созидал, я столько созидал, отец!..»
Все это вовне. Но является Творец…

7

«Все это вовне. Но является творец
И мне перстом выводит сбыточность желаний».
«Архипелаги малых и больших телец
Встают внове без каждодневных понуканий

Внебесно, и Вселенной жребий твой объят,
Слова горят на четырех стенах, и пляшут
Их зарифмованные строки. Отстоят
И издевательски конечностями машут

Чужие боги. Ты, несомый на щите,
И мертвый на щите – так, в трупной нищете
Все будем – ха! – но помни, Валтасар: искони

К тебе еврей являться будет молодой.
Он «Мане, фекел, фарес» прячет бородой
И нарушает средоточие гармоний».

8

И нарушает средоточие гармоний
Мне эта музыка, чья камерность – курган.
Я выбрал пятую из слышимых симфоний,
Внимаю сложным ритмам и пою орган.

Я опускаюсь в кресла, истязая взглядом
Богоотступника, что вздумал мне дерзить.
Я проведу его планетным зоосадом,
Чтоб каждый мог его оружьем поразить.

Умри, оставив боли в прапамяти искусства, -
Ее питает лишь оттуда бьющий свет!
Рифмуя эту строку далее как «чувства»,
Вы, верно, будете искать там, где их нет!

Представьте – я их свел умелою рукой –
Что будет, если я, утративший покой!..

9

Что будет, если я, утративший покой,
Возжаждав славы не земной, но славы высшей,
Своей невидящей сырой главой людской
Вновь не замечу божией стопы нависшей;

И промокну главу кровавую в бинты,
И откушу язык, переломаю зубы,
И с тем последние намеки красоты
Не перейдут в полураздавленные губы?

О, лишь тогда, признав всесилие, начнется
Мой ход под григовские марши той рекой,
Которой камень безымянный покачнется, -

И рыцарь каменный не сможет промахнуться!
Когда его заставлю ото сна очнуться,
Свяжу себя с той созидательной тоской!

10

Свяжу себя с той созидательной тоской:
Возьму кладовые любимого гранита,
Его подъемлю к солнцу колдовской киркой,
Сложу прокаленным доспехом монолита,

Внутрь положу свой изначальный атеизм –
И пусть поднимется безумия старанье!
Чей невещественный гомункул-организм
На небеса свое направит пожиранье.

Когда достигнет наконец седьмых небес,
К нему польет поток увещеваний страстных,
Но мной, предвидевшим, дополнен был мой бес

Отсутствием всего, что можно воспалить.
Он голод вечный свой не сможет умалить,
Неся лишь хаос в души целевых несчастных!

11

Неся лишь хаос в души целевых несчастных,
Он возносил стозубец плети и разил,
И каждый попадал под рок хвостов ужасных,
И Млечный путь кого-то снова увозил

Шестиколесной и медлительной телегой.
Я знаю, правит ей знакомый нам из книг
И говорит, владея альфой и омегой,
Светловолосый ясноокий не старик.

Он угощал целебным млеком. Не испей,
Ты не обидел бы его, но растревожил
И мысль трагичную святую преумножил

О близости Конца. Коль молока Марии,
Мы не желаем, возводимые в арии…
Что будет, если… Мы срываемся с цепей…

12

Что будет, если… Мы срываемся с цепей,
Вольноотпущенные волчьим песнопеньем.
Луна сопутствует нам, рыцарям степей,
Мы в такт и с дружественных звезд сердцебиеньем.

Нас браться серые зовут с собой во тьму –
Поклокотать, порвать вкуснейшую добычу,
Испить кровей горячих в снежную зиму –
Луна же волчьим сатаною: «Возвеличу!» -

И пробежаться по равнинам серой стаей,
И убедиться – песье тело не старей,
И вспомнить звучные прекраснейшие лаи,

Восстановить в природе оно – справедливость!
Мы перекусываем привязь. Сквозь сонливость
Обороняющийся целит в нас репей.

13

Обороняющийся целит в нас репей
Стальных болтов тугонатяжных арбалетов.
Ты гнома-кузнеца попробуй перепей! –
Так он скует тебе мешок таких куплетов.

Они проходят панцирь – огни метеор! –
Они вплетаются в широкие забрала
И, погрузив в океанический простор,
Слагают островами красного коралла.

Какая прямота в движении комет!
Перестаем считать пласты кораллов красных –
Как не приемлем медных бросовых монет.

Да, без заклятий разве можно воевать?
В руках врага им скопом должно оживать
Игл ядовитых – инструментов безучастных.

14

«Игл ядовитых – инструментов безучастных
Я только-только постигаю ремесло.
Вампир и дева краше всех любовниц страстных
Мной в этом теле были сведены в одно.

Позыв моей природы – нежность совращенья.
Я жду Антихриста, сама себя губя:
Все ибо мне дано содеять причащенье,
Лишь посетив тебя, о мой поэт, любя!»

«Я очарован, и ручей твоих глотков –
Он не иссякнет, как иные сохнут летом, -
Умри, мы не достойны называться светом!

В своей любви – и горы стенами вставали –
С тобой бы мы не жили, но существовали
В долине благ, в бессчетной глубине веков!»

Магистрал

В долине благ, в бессчетной глубине веков
Рыдали молча беспокойными волками,
И каждый обитал в покойном из мирков
И дали фосфорными освещал клыками.

Подъем стопы – давно не рана, а рубец,
Обиды, мести, сонм проклятий и зловоний –
Все это вовне. Но является творец
И нарушает средоточие гармоний.

Что будет, если я, утративший покой,
Свяжу себя с той созидательной тоской,
Неся лишь хаос в души целевых несчастных.

Что будет, если… Мы срываемся с цепей,
Обороняющийся целит в нас репей
Игл ядовитых – инструментов безучастных.

30, 31 октября, 11, 16 ноября, 14, 21 декабря 2000 г.