Мононлог хлеборезки

1

Ментол, говорят, убивает семя,
снижает желания трахать бремя,
курю постоянно, дымлю. И тем я
пытаюсь в себе убить
ненужные искры, дубиной выбить
в коленах суставы, чтоб как-то выжить,
из жизни другие пороки выжать.
Поглубже вдохнуть и плыть

2

по вязкой воде реки Фонтанка,
реки наркоманов, проще — джанки,
пытаясь унять в животе болтанку,
пакетного супа вкус.
Мосты, берега, пестрота каналов
противна как похоть чужих аналов,
в томленьи взведенных причиндалов.
Здесь каждый последний гнус

3

стихи в кулуарах мест читает,
ни совести ведь, ни стыда нет.
Вольны творить неформат, покамест
пророки святые не
расскажут, что хорошо, что очень,
что здесь июль далеко не осень,
что слово «любовь» небрежно бросить
можно в урну. Вполне

4

я встроиться не сумею в Питер.
Мне здесь хорошо, но любой водитель —
двух новых смертей любящий родитель
на гладком асфальте. Я
хотел бы не быть их ребенком, ибо
я либо уже рожден был, либо
не из Фонтанки я все же рыба
со словом на жабрах "бля".

5

Прогулка по улицам. Вереница
в раскрашенных вязким салом лицах
незначащих взглядов может литься
весь день. Закрыл глаза:
представилась из металла сетка
иль Эрос, из лука разящий метко,
откроешь — ноздрями искрит розетка.
Я всеми руками за

6

культуру, в которой все наши смыслы
сливаются в общий запах кислый
глухих раздевалок. Ирис "Кис-Кис" ли
или поцелуй взасос
вернет снова к жизни вкусом сладким,
а старую обернет в облатки
до новой черты, до первой схватки
тройного оргазма. Рос

7

я слишком поспешно, бежал по ленте:
большой эскалатор. Душа в брезенте
завернута, чтоб не задуло слов тех,
кто все пытался учить,
как жить, как любить, а сам в могиле.
Но я-то ведь жив, и меня любили...
Недолго, но сильно. И цветом ванили,
когда умирал, по ночам лечили.
Вот только б опять зажить.

8

Приходится пить несладкий кофе
и тайно мечтать. Ваш лисий профиль
вперился в других. Серый новый Дождвилль
приблизил вас дюже, но
все эти же письма, с оскоминой адрес.
И римский Марс (древнегреческий Арес)
благословляет на бой. Сбежались
в мое портал-окно

9

туманные сны и чужие музы,
и вместо постскриптума русскому ЗЫ
даю с каждым разом только хуже
дописывать, что не смог
указанный ниже в наблеванном выше.
А хоть бы и не был я здесь на крыше,
но знаю что сверху люди — мыши,
туман не туман, а смог.

10

Пять пальцев на левой, на правой — то же.
Посмотришь на них, воскликнешь: «Боже!
Пусть я не святой, но за что же,
за что эта красота?!»
Вломить бы висок в холодец мозга,
чтоб он не скрипел о любви. Поздно
таблетки глотать и махать гроздью
повисшей руки. Та,

14

кто не наречет меня счастливым,
ушла вместе с лодкой морским отливом.
Я на песке тонкой жердью криво
вычерчиваю слова.
И пусть говорят, что я помешан,
на этом безумии мир замешан.
Но моря надежд простор безбрежен,
ведь нет больше моря. Два

15

последних стиха я писал резко,
пока не заткнули мне хлеборезку.
Слова выступают все также веско
на сцену бумаги. Вам
труда не составит прочесть и в точку
уставиться, нежную уха мочку
щипля. А я все же верую прочно,
что сила мя в словах.