грустное

Он вышел из ванны, но свежести не почувствовал.
Он чувствовал себя святым Себастьяном, утыканном стрелами, наподобие ежа, с картины Тициана, так поражавшей и привлекавшей его воображение в детстве. И главным в ней был вопрос во взгляде, оставшийся без ответа: «За что?»
В динамиках разрывался голос Долорес из «Крэнберриз» и ему хотелось выть ей вслед.
Но хуже всего было то, что бутылка вина, выпитая под утро после бессонной ночи и бессмысленной переписки, давила на глаза, выкатывая слезы, которые он давно скрывал в себе, накопив их, наверное, на приличное озерцо.
Ох, жизнь! За что ж ты его так? За доброту, за жалость, за постоянную готовность помочь, ты наградила его чувством одиночества и высоким давлением, рвавшим его сердце и врезаясь фонтанами крови в барабанные перепонки.
Что ему оставалось желать - только большего одиночества, как избавления от жизни. Ведь за гробом жизни нет - это знали греки. Есть лишь тени, забывшие себя. И есть живые, запомнившие его человеком.
Он вздохнул. Посмотрев в зеркало на щетину с пробивавшейся сединой на подбородке.
Взял свой крест и потащил его дальше к своей Голгофе.