Ночь над Одессой

 
 
(или как это все в действительности было)

Это произошло за год, может и полтора до моего отъезда из России в эмиграцию.
Я работал в одесском таксо-парке шофёром, и был ведущим, (конферансье - громко и непривычно профессионально звучит) Эстрадного (самодеятельного) Оркестра Такси,
в состав которого входило более полутора десятков музыкантов и исполнителей.
В нем вел программу, читал мной же написанные стихотворные тексты и связки между номерами и проч.
Мы ездили с концертами и в Киев на соревнования любительских коллективов, и гастролировали в Кишиневе, выступали на различных площадках города, неоднократно на одесском телевидении.
В ту пору два диктора ТиВи проводили наши выступления - Харченко и Вдовиченко.
Вдовиченко нередко в вечерних телепередачах читал стихи - чаще украинских авторов, и его мастерство чтеца я находил безукоризненным. Однажды, в качестве пассажира, он сел в мою машину.
Везу я его на 10-ю станцию Большого Фонтана, и по дороге, в беседе, он спрашивает - есть ли у меня стихи об Одессе? Читаю ему недавно написанный. Он просит меня отдать ему первую его, естественно, часть для публикации на страницах открывающейся газеты "Вечерняя Одесса",
где ему предложена должность заведующего отдела культуры.
Я выражаю сожаление по поводу того, что не встречу его больше на ТиВи.
Тут же, в машине, под мою диктовку он его и записал. Концовку я скорекктировал.
Все, мы дружески расстались.
В ту пору у меня в семье еще и не помышляли об эмиграции.
Время текло своим чередом, минуло больше года.
За это время решили выехать из СССР и уехали родные мужа дочери.
Вслед за ними и их сын - то есть, муж моей дочери и, естественно и она с 6-летней дочерью.
У в е з л и в н у ч к у... Невыносимо!
Куда было нам с женой деваться? Куда?! Мне 56, жене 50 лет - старикам оставаться одним?
Мы и думали недолго - подали документы на выезд и, благо, в это время документы в ОВИРе не залеживались долго - шел 1973 год, в течение месяца,
уже 15 июля получили разрешение на выезд из страны.

И надо же такому произойти - 15-го же июля 1973 года, в только-только родившейся
"Вечерней Одессе" публикуется... мое стихотворение.
Более того, стих еще предварен теплыми словами в адрес автора...
Автора, уже получившего документы на выезд в Израиль...
Скандал.. . Страшной, невероятной силы.
Меня вызывает директор и убеждает отказаться от выезда - предлагает сесть на новую машину
(это в такси было очень важно - получить для работы новую машину).
Звонят из редакции, уточняют - верно ли это? Может только слухи?!
И когда подтверждается факт, в мой адрес сыплются со всех сторон различные обвинения,упреки,
высказываются даже всякие недобрые домыслы.
Это нас с женой страшно волнует, нам кажется, что нас могут лишить возможности выезда из страны,
и мы навсегда потеряли детей и внучку...

А дело было по сути проще паренной репы - и в голову не пришло заведующему отдела культуры, бывшему диктору одесского телевидения Вдовиченко выяснить насчет меня ли, да любого автора, благополучен ли он, автор этот в известном смысле прежде, чем дать добро на выход его произведения в свет...
О, я сожалею ужасно!!!
Безмерно уважая Вдовиченко, я глубоко переживал, что он оказался в такой ситуации...
В суматохе отъезда близких, предстоящего моего, мог ли я помнить о более года тому назад взятого у меня случайно стихотворении для публикации?
Для меня она тоже была шоком - мало ли когда, где и кому я дарил свои стихи...
Он позабыл обо мне - я о стихотворении - вот же в чем все дело....
Конечно, сотрудники редакции крепко пострадали - смещения, понижения в должностях,
лишение партбилетов, выговоры и прочие неприятности по партийной линии.
Ведь газета - партийный орган обкома партии...
Обо всем этом мне сообщили впоследствии.
Кстати, бывший в ту пору редактор вечорки, поэт Юрий Михайлик (чудеснийший лирик, кстати)
оказался впоследствии тоже иммигрантом, и поселился в далёкой Австралии...
Конечно, все шишки стремились взвалить исключительно на мою голову - а что ещё всем оставалось делать? Я-то из страны уезжаю - они остаются.

Вот так причиной скандала явилась неосведомленность редакции о статусе в данный момент времени публикуемого автора, что для времён соц. системы и периода развитого, как помнится, социализма являлось серьёзным - более того! - трагическим недосмотром, упущением.
Впредь наука.
==================================================
Ниже следует полный текст этого "грешного" стихотворения,
что сегодня и в России пройдет без купюр,
первую часть которого неудачливый Вдовиченко вывел аж на
первую страницу 15 номера своей "Вечерняй Одессы"
под таким же, кстати, и названием...


 НОЧЬ НАД ОДЕССОЙ

Затихает город, даже песни
Не услышишь в этот поздний час.
Я в машине еду по Одессе,
Чуть ногою выжимая газ.

Вот вокзал - и улица... Признаться,
Стоит на нее мне повернуть,
К дому, что под номером тринадцать,
Сам автомобиль мой держит путь.

Я в часы такие просто верю,
Что на улицу в ночной тиши,
Прошумев слегка скрипящей дверью,
Пушкин выйдет, к морю заспешит...

Скрыл в полночной мгле бульвар Приморский
Лестниц к морю мчащуюся даль.
Здесь когда-то юный Маяковский
Первый раз Марию увидал.

Ждал ее в четыре,
 девять,
 десять,
Нежностью сердечною томим,
Только та, что он любил в Одессе,
Не пошла по жизни рядом с ним.

Уезжай, автомобиль, отсюда,
Увози меня путем любым.
Я грустить до самой смерти буду,
Что Марией не был он любим.

Мы поедем лучше по Дальницкой.
Здесь подъем, но нам с тобой легко -
Тут когда-то шел поэт Багрицкий
Со своим матросским узелком.

Он шагал, а солнца ввысь, к зениту,
Поднимался над лиманом диск.
И слагал их в строфы, мыслей нити,
Птицелов, рыбак, контрабандист.

Он шагал, и первых строк наброски
Зарождались у него в груди,
И уже летит в налет Котовский,
От копыт коня земля гудит.

Ночью шум прибоя словно рядом,
В мир летит без пропусков и виз.
И невольно еду я к Отраде,
Лейтенантским переулком, вниз.

Как из бронзы цельная, литая -
Не страшны ни грозы ей, ни шквал -
Там стоит скала... с нее Катаев
Лермонтовский парус увидал.

Пусть у борта плеск волны далёкой
Мне о судне шепчет о любом -
Я лишь вижу парус одинокий
Там, в тумане моря голубом...

 *

Волны, волны, пенными губами,
Вышепчите тайну эту мне,
Как загублен был безвинный Бабель
В нашей Богом брошенной стране.

Как бросали в лагерные сита,
Затирать бесценную их жизнь,
Одаренных, истых одесситов,
Правде верных, недоступных лжи.

Мне бы высечь острыми словами,
Чтобы видно всей земли окрест,
В память об одних могильный камень,
О других простой христианский крест,

И счастливей не было поэта,
Я тогда бы свой исполнил долг...
Но не шепчут волны мне об этом,
Ветер предрассветный приумолк,

И прибой затих... Лишь боль за песни,
Что не спеты, в сердце и сейчас.
Я в машине еду по Одессе,
Чуть ногою выжимая газ.

1972




































 
 
(или как это все в действительности было)

Это произошло за год, может и полтора до моего отъезда из России в эмиграцию. Я работал в одесском таксо-парке шофёром, и был ведущим, (конферансье - громко и непривычно профессионально звучит) Эстрадного (самодеятельного, джазавого) Оркестра Такси,
в состав которого входило более полутора десятков музыкантов и исполнителей. В нем вел программу, читал мной же написанные стихотворные тексты и связки между номерами и проч., и был одним из трубачей. Мы ездили с концертами и в Киев на соревнования любительских коллективов, и гастролировали в Кишиневе, Молдавии, выступали на различных площадках города, неоднократно и на одесском телевидении. В ту пору два диктора ТиВи проводили
наши выступления - Харченко и Вдовиченко.
Вдовиченко нередко в вечерних телепередачах читал стихи - чаще украинских авторов. Его мастерство чтеца было безукоризненным. Однажды, в качестве пассажира, он сел в мою машину.
Везу я его на 10-ю станцию Большого Фонтана, и по дороге, в беседе, он спрашивает - есть ли у меня стихи об Одессе? Читаю ему недавно написанный. Он просит отдать ему первую его, естественно, часть для публикации на страницах открывающейся газеты "Вечерняя Одесса", где ему предложена должность заведующего отдела культуры.
Я выражаю сожаление по поводу того, что не встречу его больше на ТиВи. Тут же, в машине, под мою диктовку он его и записал. Концовку я скорекктировал. Все, мы дружески расстались.

В ту пору у меня в семье еще и не помышляли об эмиграции.
Время текло своим чередом, минуло больше года.
За это время решили выехать из СССР и уехали родные мужа дочери.
Вслед за ними и их сын - то есть, муж моей дочери и, естественно, и она с 6-летним ребенком-дочерью.

У в е з л и в н у ч к у... Невыносимо!
Куда было нам с женой деваться? Куда?! Мне 56, жене 50 лет - старикам оставаться одним?
Мы и думали недолго - подали документы на выезд и, благо, в это время документы в ОВИРе не залеживались долго - шел 1973 год, в течение месяца, уже 15 июля получили бумаги на выезд из страны.

И надо же такому произойти - 15-го же июля 1973 года, в только-только родившейся "Вечерней Одессе" публикуется мое стихотворение "Вечерняя Одесса" - так они его назвали.
Более того, стих еще предварен теплыми словами в адрес автора.
Автора, уже получившего документы на выезд в Израиль.
Скандал. Страшной, невероятной силы.
Меня вызывает директор и убеждает отказаться от выезда - предлагает новую машину (это в такси было очень важно - получить для работы новую машину).
Звонят из редакции, уточняют - верно ли это? Может только слухи?!
И когда подтверждается факт, в мой адрес сыплются со всех сторон различные обвинения,упреки,
высказываются даже всякие недобрые домыслы.
Это нас с женой страшно волнует, нам кажется, что нас могут лишить возможности выезда из страны,
и мы навсегда потеряли детей и внучку...

А дело было по сути проще паренной репы - и в голову не пришло заведующему отдела культуры, бывшему диктору одесского телевидения Вдовиченко выяснить насчет меня ли, да любого автора, "благополучен" ли он, автор этот в известном смысле прежде, чем дать добро на выход его произведения в свет...

О, я сожалел ужасно!!!
Безмерно уважая Вдовиченко, я глубоко переживал, что он оказался в такой ситуации...
В суматохе отъезда близких, предстоящего моего, мог ли я помнить о более года тому назад взятого у меня случайно стихотворении для публикации?
Для меня она тоже была шоком - мало ли когда, где и кому я дарил свои стихи...
Он позабыл обо мне - я о стихотворении - вот же в чем все дело.

Конечно, сотрудники редакции крепко пострадали - смещения, понижения в должностях, лишение партбилетов, выговоры и прочие неприятности по партийной линии.
Ведь газета - партийный орган обкома партии...
Обо всем этом мне сообщили впоследствии.

Кстати, бывший в ту пору редактор вечорки, поэт Юрий Михайлик (чудеснийший лирик, кстати) оказался впоследствии тоже иммигрантом, и поселился в далёкой Австралии...
Конечно, все шишки стремились взвалить исключительно на мою голову - а что ещё всем оставалось делать? Я-то из страны уезжаю - они остаются.

Вот так причиной скандала явилась неосведомленность редакции о статусе в данный момент времени публикуемого автора, что для времён соц. системы и периода уже развитого, как мне помнится, социализма являлось серьёзным - более того! - трагическим недосмотром, упущением.
Впредь наука.
==================================================
Ниже следует полный текст этого "грешного" стихотворения,
что сегодня и в России, думаю, пройдет без купюр.
Первую часть которого неудачливый Вдовиченко вывел аж на
первую страницу 15 номера своей "Вечерняй Одессы"
под таким же, кстати, и названием...


 НОЧЬ НАД ОДЕССОЙ

Затихает город, даже песни
Не услышишь в этот поздний час.
Я в машине еду по Одессе,
Чуть ногою выжимая газ.

Вот вокзал - и улица... Признаться,
Стоит на нее мне повернуть,
К дому, что под номером тринадцать,
Сам автомобиль мой держит путь.

Я в часы такие просто верю,
Что на улицу в ночной тиши,
Прошумев слегка скрипящей дверью,
Пушкин выйдет, к морю заспешит...

Скрыл в полночной мгле бульвар Приморский
Лестниц к морю мчащуюся даль.
Здесь когда-то юный Маяковский
Первый раз Марию увидал.

Ждал ее в четыре,
девять,
десять,
Нежностью сердечною томим,
Только та, что он любил в Одессе,
Не пошла по жизни рядом с ним.

Уезжай, автомобиль, отсюда,
Увози меня путем любым.
Я грустить до самой смерти буду,
Что Марией не был он любим.

Мы поедем лучше по Дальницкой.
Здесь подъем, но нам с тобой легко -
Тут когда-то шел поэт Багрицкий
Со своим матросским узелком.

Он шагал, а солнца ввысь, к зениту,
Поднимался над лиманом диск.
И слагал их в строфы, мыслей нити,
Птицелов, рыбак, контрабандист.

Он шагал, и первых строк наброски
Зарождались у него в груди,
И уже летит в налет Котовский,
От копыт коня земля гудит.

Ночью шум прибоя словно рядом,
В мир летит без пропусков и виз.
И невольно еду я к Отраде,
Лейтенантским переулком, вниз.

Как из бронзы цельная, литая -
Что ей грозы, бури или шквал? -
Там стоит скала... с нее Катаев
Лермонтовский парус увидал.

Пусть у борта плеск волны далёкой
Мне о судне шепчет о любом -
Я лишь вижу парус одинокий
Там, в тумане моря голубом.

 * * *

Волны, волны, пенными губами,
Вышепчите тайну эту мне,
Как загублен был безвинный Бабель
В нашей Богом брошенной стране.

Как бросали в лагерные сита,
Затирать бесценную их жизнь,
Одаренных, истых одесситов,
Правде верных, недоступных лжи.

Мне бы высечь острыми словами,
Чтобы видно всей земли окрест,
В память об одних могильный камень,
О других простой христианский крест,

И счастливей не было поэта,
Я тогда бы свой исполнил долг...
Но не шепчут волны мне об этом,
Ветер предрассветный приумолк,

И прибой затих... Лишь боль за песни,
Что не спеты, в сердце и сейчас.
Я в машине еду по Одессе,
Чуть ногою выжимая газ.

1972