Самосад. Сборник стихов полностью

ПАВЕЛ ГУЛЕВАТЫЙ

САМОСАД
1977-1987

* * *

Купола Твои -
маки небесные: причащаются их молоком
облака, чтоб отарою тесною
уплывать далеко, далеко.
И покуда плывут в озарении
и роняют слепые дожди -
будто кто,
за свободу парения,
лёгкость радуг к рубцам приложил.
Ничего, что червлёным колото,
лучик ломаный - не дрожи,
не нажили другого золота -
накупаются в нём стрижи.

* * *

Накормлю с руки
гавкающую на меня суку,
Все равно перепало случайно,
чего ж трястись
Над куском,
дай Бог, не последним.
Лизнет мне руку,
Повезло:
на минуту-другую и я в чести.

Не давись так, злюка,
Душа не сдохнет.
На кой хер ей
елейное парфюме ...
Раз пасти противно,
и ухать - тошно,
Оправданьем будет -
ладонь в слюне.

Видишь, Боженька,
и я не жлобился.
И бранью, Боженька -
не мастак на лай,
Не сажал на цепь,
и в цепях не злился...
И под крылья ангелу,
не нагреб лайна.

* * *

За ожиной
ладони протискивал,
пил с криниц молодую звезду.
Обходную дорогу отыскивал...
Натыкаясь на борозду,
наблюдал, как на травы влажные,
на высокие пики осок, опускался
огромный
оранжевый,
к долу клонящийся висок.
Не кори оскоплённым чувством,
поболит ещё.
Не утихнет.
Я не смог от тебя очнуться.
Про запас накопил по крихтам.
Притяженьем необъяснимым,
допотопным - по разговорам,
удержи меня в звоне синем,
побеждающем силу моров.

* * *

А это и был - рай! Иначе зачем Бог
небесного водограй смирял у твоих ног?
С заснеженной ветки салют
ластился таяньем искр,
где, оступаясь, поют
птицы - не глядя вниз.
Не находя слов,
зачарованный на года,
я тоже вертел хвостом в щедрых Его садах.
Перебирал харчами, потчуемый ночами.
Зная, что не сдадут,
выглядывал тебя тут.

* * *

-Ни кола - ни двора!
Хоть немало заноз
До живого достало, нажалило пальцы,
Но зато я узнал - всё на свете всерьёз,
И умнее меня только дети и старцы.
Мудр построивший дом, но оседлость давно
Мне б прискучила, здесь же могу насладиться
Угощеньем чужим, - и смахнёт заодно
Даже крохи от сладкой моей поляницы.
А в бутылке ещё на три пальца питья,
И гурьбой шабаи отвалили до дому.
От умельца такого не будет житья,
Пока он не допьёт свою горькую долю.
- Разве это работники!?
Грош им цена,
глянь на кладку мою!
Ш-шовчик - точно с картинки!
За работу, как должно, его напою,
И не будет у нас в разговоре заминки.
Мы похожи, бобыль. Не у каждого есть
Бесшабашное право потрафить уменьем
Человеку, чтоб он поскорее забыл,
Что обязан и этому, на удивленье.

* * *

Неотражённые лучи
Быстрей выматывают жилы.
Следи, чтоб были горячи, - не жмись,
не жадничай, служивый!
Душе,
открытой для добра,
как для последнего причастья,
всё ближе чёрная дыра,
ясней неимоверность счастья.

* * *

Лягушка, словно мошку, словит
звезду и выродит звездят
в глубинах родины прозорой,
где злыдни розами звездят.
Но ты-то знаешь, там для белых,
белейших мазанок родни, -
с дороги кизяки сгребает
столиц должница в наши дни.
Ты знаешь, из чего восходит
туман над маревом ботвы, -
чумной братвы своей угодник,
хулитель выходок блатных.
Свой дивный пригород,
в котором давно не те и быт не тот.
Степь распанахана забором...
И под забором не цветёт;
и всё ж - общению открыта
душа. И обретает смысл
всё, что завесою овито
из тайн кромешных, но не спит.
Под хор
родни моей хохлацкой и безразличье детворы
согласья,
загнанный под лацкан,
зверёк
впрягается в хоры,
и сносит томною печалью,
меха души расколыхав,
к такому давнему причалу,
что ты и слыхом не слыхал.
Привет тебе, юдоль мирская,
где, сонмы звёзд сгребая в зёв,
росой по травам расплескалась
теплынь оврагов и бугров.
Привет!
Заманчивая трезвость - сыпучей млечности просвет!
Не бойся, ревностная! Грейся,
сыпь в неотторженный послед!
...И держит яблоко в подоле вся в звёздах -
яблоня в ответ.
И содрогается раздолье: позарься!
Смилуйся, мой свет.

* * *

БЫВАЕТ ТАК. Проснёшься на рассвете,
раздвинешь шторы: за окном туман.
Пожухлый лист, помедлив в пируэте,
бессильно ткнётся в перекрестье рам.
Ни чуткости, ни кротости особенной,
но от себя едва ли утаишь
от здешнего
такую обособленность...
Глаза закроешь - у реки стоишь.
Спокойна гладь. Ничем не озабочена.
Крошится в воду жёлтая слюда...
Холодный дождь ударит по обочинам,
и задрожит зелёная вода...

* * *

Я рисую
цветы на стекле, хрустали семизвонные трачу
и сочту за большую удачу -
слить дыханьем оставленный след
на искрящихся хрупких узорах
с нежной колкостью, что для задора
насылаю на эти холсты.
И, тащась от весны простоты,
среди прочей братвы недомерок,
високосному радуюсь дню...
Я на Ваше к нему недоверье
не от косности зимней иду.
Нет причин умножать суеверья,
и с мечтою о счастье в ладу -
целый день для его исполненья
я дарю Вам
в привычном ряду.
Ну, а что жемчуга мои тают,
и не вечны мои хрустали:
кто ж подснежную синь напитает
и докажет небесность земли.
29 февраля

* * *

Не хочется выходить из метро
к ревущим машинам и чёрному снегу.
Как быстро прогресс нас вгоняет в нутро
земли,
расщеперив утробную негу.
У входа в гранитное лоно любви
стекаемся,
не выходя из потока,
и тщетно стремимся остаться людьми,
где всё подготовлено как для потопа.

* * *

Так выхолостить мир,
собрав в иллюзион
космический оброк для новых воссозданий,
в котором и душа почти хамелеон,
и молох подобрел.
И в безлошадных зданьях
ещё не отмер страх к цыганской бороде,
но головою в пах: возьми меня обратно -
ломает недоноска в неоновой воде
извечный недобор чужого восприятья.

* * *

Я в мире огромном пылинкою был,
и ветром, и каплею был дождевою.
И птицею в небе...
Не ты ли убил
меня, увидав над своей головою?
Немало прошло перемен на земле, пока заорал я
в лицо акушеру,
но крепкие связи не рвутся во мне,
поют, словно струны, на радость отстрелу!
Желаю вернуться сюда ещё раз,
не зная, но чувствуя, что - не чужая.
Любить в каждом встречном не сбывшихся в нас,
по всем закоулкам планеты блуждая.

* * *

Когда забьётся пульс весны
В просветах рощицы щербатой,
И крыши в грудах навесных
Для нас сюрпризами чреваты,
Поток размоет глину кручи,
Помчит, обрушивая снег, -
Рванёшься вслед!
... Нелепый случай
Опять отменит твой побег.
А где-то будут плакать вёсны
Во льдах, растопленных тобой!
Но не разжалобится взрослый,
Чиня ребячьему отбой:
Ходи и слушай,
Рёва паче,
Галдёж грачей: харчи, харчи!
Как
опрометчивых
дурачат
Неутолённые ручьи!

* * *

Только к тем, кто выстоять сумеет,
Благосклонен берег золотой.
Что ж, посмотрим, кто из нас сильнее -
Мускул моря в пене завитой!
В игры Ветра
Света
и Волны
Снова гибким запрягаюсь телом:
Делу - время!
Лишь бы между делом -
в брызги
Водяные валуны.

* * *

Слепи меня. Слези глаза ветрами.
Захлёстывай солёною водой.
Лупи под дых - не опущусь до брани,
пока хожу в не сгубленных
Тобой.
Ты не потворство.
И не для нытья!
Пока нам слитость гордая по силам,
мы лишь сильнее будем от битья
в Твоей
остепеняющей крестильне.

* * *

Возьмите меня паруса запрягать
В упряжку снастей поднебесных.
В надежде изрыскал я все берега
Лазури солёной и пресной.
Возьми меня! Другу вослед говорил,
И он удивлялся немало:
Мой друг капитаном себя возомнил,
Команды своей не менял он.
Команда проверена службой мужской,
Морскою звездой осиянна.
Её не волнует порядок мирской,
Где всяк на себя - одеяло.
В обход ли братвы
компанейской
шнырял,
По берегу шлялся лениво.
Обидное слышал: сушить якоря!
На радость команде ревнивой.

* * *

Так утаённого братства душа
впрок промышляет напрягом полёта,
что, будь уверен, везёт корешам!
Всё и на суше у них, как по нотам.
Что же не терпится им от добра, вечно,
к моим ожиданьям воскресным,
ветер, чтоб страха нагнал, подобрать,
и не уважить отважных, хоть тресни?
СЛУЧАЙ
приблизиться к ним не даёт!
Или "зажал" - завещавший делиться?
Стонет регата. Но дивен полёт
всем сухопутным её очевидцам.

* * *

Мы только брызги за кормой,
взлетающие в опьяненье. Лихое
радуг пополненье!
Чудных отчётливостей рой.
Лишь оболочены на миг,
и снова
грузное теченье
их ли в тебе,
твоё ли в них - родных
причудой отлученья.

* * *

До осени - значит до встречи
В саду облетевшем, унылом.
Сентябрьские яхты уплыли
И след их растаял далече. Листва
золотая, как парус, рассеялась.
В сумерках сечи шуршит
прошлогодний папирус:
до осени, значит. До встречи.

* * *

Я знаю, что уже не сохранить
Ни цвета слов, ни соловьиной браги,
Как ни дрожала б в строчках
смысла нить,
Чураясь водворенья на бумаге.
Надолго ли удержится теперь
Томлений остановленных цветенье?
Заждавшийся такого утоленья,
Прости, и у любви не без потерь.
У жалости не первый ученик,
Но столько здесь пригублено соцветий,
Что рано или поздно - быть при лете
За всякое задетое - в ответе;
Пред теми, кто и мешкать не привык,
Божиться, что не ближе напрямик.

* * *

Какою мукой отплатить?
Какою болью откупиться?
Дорожной пылью золотой
над изголовием клубиться!
До нескончанья ноги мыть
водой, настоянной на звёздах.
Коснуться вишней налитой
прогорклых губ от соли слёзной!
Обнять ветрами.
...И дождём
узнать горячечность желаний
тех, чью любовь не бережём,
и встречами - боимся ранить.
Нас меньше, чтоб, слетев дроздом,
чужою мукой упиваться,
хмельного избегать злорадства,
смяв одиночества резон...
А выйдет голосу пожить,
на вздох откликнуться... на запах.
И в хорах звучного блажить,
у зычного притихнув в лапах.

* * *

Ночной свободы не хватило.
И леность снов не удалась.
Лишь завертела, закружила
судеб досадливая власть;
чужих,
несбывшихся,
роднящих
одною радостью, что впредь
быть дружелюбней в настоящем
и нам нетрудно повелеть.
Неравновесность
спешных сборищ,
кому ещё не дашь пропасть,
кого ты нынче подзадоришь,
сгустив несбывшуюся страсть.

* * *

Я не хочу безветренности этой,
Пустых аллей и трезвости во всём,
Поры, когда
придирчивы к ответу,
А ты ещё не знаешь, что почём.
Стучатся в окна птицы.
Что вам, чивы?!
Я отвечать и слушать не хочу.
Я проведу свой день неторопливый,
Где сердце радо каждому лучу.
Не жалко головы своей...
И жарко
от этой мысли вздорной.
Потому,
Что пахнет детством дедова цигарка
В холодном и прокуренном дому.

* * *

Заквасив жбан капусты и четвертину браги,
Мой дед любил на зорьке обкашивать овраги.
Подпив, стучать в ворота соседа-дезертира,
Крича: "Ты жив, сволота! Померяемся силой?"
А чтоб не погубили хозяйство или злоба,
Ещё любил дорогу до Травяного лога.
И часто на рассвете брал внука в Голубое
С заплатанною торбой, не скомканной судьбою.
Там шмат ржаного хлеба, цукерка для малого
И, словно звезды с неба, соль крупного помола.

 
НЕОБЯЗАТЕЛЬНОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
К "ЛИСТКУ ИЗ АЛЬБОМА" ВАГНЕРА

О, промышляющий трепетом жил,
лучше б, комахе кораблик сложил!

В зной на пилотки
пустил по возам
ноты что волю дарили слезам.

Церковь в осаде горбатых стволов,
Вагнер напутствует кату дворов.
Счастлив - кто в поле песней - в песок
с божьей коровкою - на волосок...

Смилуйся, Отче!
Где ж Твоя рать?

Сима,
ни в чём не повинна тетрадь.

...Тум-бала,
Тум-бала,
тум балалай...
Слушайся, детка.
Сильных не лай.

Некуда взявшему скрипку лететь.
Незачем плакать,
рулями вертеть...
...Тум-ба на тумбу:
"ха-лам-ба-ла-лам"!
...некуда,
...некогда,
...незачем нам.

Выпал заложенный Богом листок.
Короток здешнему
неба
сосок.

...высшая раса,
холуйская спесь,
не обойдётся петлёй в нашу честь.
Вложится
листика выпавший вальс
новой закладкою лучшего в нас.


* * *

Как души ни изранены судьбой,
но, если
сердце помнит о своём,
...ещё споёшь,
хоть с кем наперебой:
- Держи меня, мой шарик голубой!
Прикрой меня!
Я волею войны на острие атаки роковой,
не дай им оторваться от земли
и "взять на мушку" скопом - одного.
Была б душа, а тело нарастёт!
Но зубоскалит дура-амбразура.
Ещё рывок
и вздыбится в нём тот,
которого уже не образумить!

* * *

Мне б ещё сто лет не видать,
став под звездочкой на оси,
тех,
кого собрала беда
скупость памяти возместить.
Чтобы вспомнил о нас песок,
став бетоном или стеклом,
холодящим слегка висок,
в горле колокола есть ком.
Но пришлось тебя навестить,
бедный первенец в злой судьбе.
Мать стучится к тебе:
"Впу-у-сти!" - рушники?
Рушники неси...

* * *

Всё горше вкус заслуг и ближе соучастье -
Замкнувшийся в себе,
прозрел не в одночасье.
Чтоб пальцы разомкнуть:
чужие... в позе кроткой,
И побежала лодка -
взял вёсла, а не кнут.
Уключины скрипят по матушке - по Лете.
И хвостиком вертит тесьма на эполете.
Мундир грести мешает, и, оголив плечо,
Фельдмаршал замечает, как молод он ещё.
Ничем не отличаясь от матросни галер,
С "георгием" не чает вернуться кавалер.
По матушке - по Лете?
По Волге ли, Днепру?
По всем путям на свете -
К Матфею и Петру.

* * *

Улеглось, устоялось. На диво,
в толчее - ни малейшей из ссор.
От каких тумаков отходило
сердце,
в рай отодвинув засов.
Звуков, боязно слух заласкавших,
не шугалась злодея душа.
Не запнулась мольбою о павших,
и за труд не взяла ни шиша.
Он сравнялся,
смешался с войсками
хоть и чином здесь всех превзошёл.
Перед ним не сверкали носками
сапожищ -
и он слов не нашёл.
Не кончается век злополучный,
бьющий в обременённых душой.
С ними было бы в вечности лучше,
да он к умершим позже
пошёл.

* * *

Венец идеи терниями свит
и только крепче держится шипами.
Не выдюжит, кто взялся поносить,
чтоб боговать, -
взвопит: носите сами! Но стоит -
Ой-ой-ошеньки!
Ой-ой,
их обломать о головы чужие -
и вот он, новоявленный герой,
В поводыри назначенный двужильным.

* * *

Кто ж огрубь загоев по новой снимает,
Пред удалью кепку - с лысеющих лбов?
Не слишком ли поздно нас мир подминает,
В объятья берёт, не боясь за любовь.
Я рад его детскости самоуправной,
Да, видно, оставшись уже при своём,
Пропустим вперёд в простоте ему равных,
Отцам величальную песню споём.
Хмельные, морозом прибитые вишни
По горстке на брата достанутся нам,
А думать о большем, не-то чтоб излишне,
Скорее, разор по таким временам.

* * *

Мы время чтили, как могли,
Но время нас не замечало
И неприкаянных качало,
Чтоб ничего не сберегли.
Но у безверья на краю,
Среди "варягов" разномастных,
Умерим маетность свою
И дрейфа выправим неясность...
Ладоней жесткие огни
Не для прикура от кресала,
Ещё послужат нам они,
Чтоб шелудь времени
отстала.

* * *

Прознобит - и довольно об этом.
С полустанков в минутной глуши
тишину на рассвете послушай
и гудками закат всполоши.
Принимая
снегов затяженность
всей натруженностью
мышц,
на отяжелевших ладонях
нежность огруби ощутишь.

* * *

Завидую брату.
От мира и нас, когда отключиться захочет,
Залезет в машину, надавит на "газ"
И кузовом в поле грохочет.
По клавиатуре несносных дорог
Протекторами буксуя,
сплюнет сквозь зубы,
как будто всерьёз
по лучшему делу тоскует.
Да только меня не обманет мой брат,
прожжённый насквозь шоферюга.
Летящему - тесен приземистый лад, но мы
не разлюбим друг друга.
Надеялась мама, -
сподручней сынкам
бок о бок тягаться с судьбою:
умчишь - в промазученном горле ЗИЛка.
Завеюсь.
Обое рябое.

* * *

О чём наше детство тоскует,
не взятое прежде в расчёт?
Он курит, и курит, и курит, а время
сквозь пальцы течёт.
- Оставь это глупое дело.
Айда по лугам, по лесам!
Увидишь, листва поредела...
- Не надо. Я как-нибудь сам.
И радугой свет преломлённый
опять на стекле ветровом.
Ах, если б дорогой знакомой
вот так и лететь
напролом.
Чтоб дома гульба колесницей
вовсю сотрясала уют! Чтоб дома...
А дома приснится,
как ржавые трёшки суют.

* * *

Снова воздух наполнился пылью,
И, опять пробиваясь сквозь смог,
Поднимает свои эскадрильи
Молодой неразборчивый Бог.
....................................................
....................................................
Мотоцикл! И, встряхнув вихрами,
С одногодками наперегонки,
Мы едва ощущали сами,
Как стремительны и легки.
Всей шарахающейся округе,
Расступающимся тополям,
До сих пор ещё снятся вьюги,
Заменившие небо нам.

* * *

Дождь прошел стороной, и как будто
обескровили жёлтое поле.
Лишь шуршит
неживая солома,
ощущая всей хрупкостью тела
золотые ожоги июля...
С неба бабочка прилетела: уповает
на жилку живую.

* * *

Выбрав гулкую ломкую пору, хрустнет ветка
и выпорхнет звук
из терновника под косогором
за отставшею птицей - на юг.
Залюбуется свой
и приезжий, и залётный какой-нибудь хмырь,
поглощающий слишком небрежно
чуткий воздух,
раздавшийся вширь.
Но к чему эта ревность? Откуда?
И не ты ль поделиться спешил!
Только кто-то царь-рыбу ублюдил,
и жар-птицу твою
порешил.
Ах, раздай-беда отчего края, погляди,
как дымят и пылят.
Обирают тебя. Отбирают...
Заживёт - пожалеть норовят.

* * *

Ну что ж,
ещё одну попытку предпримем,
воскурив дымы!
Начало действия - не пытка,
ах, мы ли делу не верны!
Но знать бы - выдюжит природа
к мечте ускоренный прорыв?
Кучкуйтесь,
чёртовы уроды,
чтоб божью жилу заморить!
Бесплодны выдумки фантастов;
в морильне раструбов и груд,
побойся, родина
контрастов.
Мой благодетель, я ли груб?
Не лги, что вымысел прекрасен,
коль есть реальность деревень,
лугов, лесов,
озёр и пашен,
и в нас - обломовская лень.

* * *

Этот поезд - не межпланетный,
Мимо Трифоловки и Кутка
собирателем снов несметных
здесь проследует,
а пока
вставший с первыми петухами,
к полустанкам спешит народ,
согревая луну дыханьем,
учащая звездоворот...
Под гудки досыпать на полках,
зябнуть
в мареве городском,
ни к чему не приладясь толком,
в неуюте дремать людском.
В общежитьях дичают дети.
В поездах
вздыхают отцы.
Между городом и деревней
невесёлых вестей гонцы.

* * *

Десять роб я уже износил
о твои километры.
В утиле -
десять драных спецовок моих,
послуживших движенью и силе.
Что увидел? Как колот колёс
иссушил сотоварищей лица?
Каждодневных усилий хаос,
не успевших
в добро воплотиться?
Так куда ж ты летишь, паровоз?!
Твой порыв не объять очевидцам.
Лишь холодных вагонов невроз,
и спокойствие
в мраморных лицах,
И гудки!!!
Оставляя мазут на руках, на спецовках...
В долинах
ты зачем будоражишь звезду
всею мощью неодолимой?
До отвала
нагружен уже.
До предела по стали разогнан.
Что тебе буйный куст, чей-то жест?
Подомнёшь.
Не заметишь.
Не вздрогнешь.

* * *

Что ни утро -
то вечера пуще, мудрёней:
дома столько работы,
но с восьми до пяти
ты, как будто для будущих распрей рождённый,
"дозавинчивай гайки", а нет, так крути.
А с пяти, как в другом измеренье зажатый,
где ни денег,
ни славы,
ни светлых идей,
снова призванный бытом
в вожди и солдаты, "завоювуй блага",
засыпая,
владей.
Но не смей о душе забывать -
не надейся,
что всё спишешь
на честный неистовый труд,
на нечистого хитрость, его чародейства.
Тех, кто плоть погоняет
и потчует тут.

* * *

Упаси меня любовь от муки
разлюбить,
последних потерять.
Ощетинься
подзаборной сукой,
коль придут
в детёнышей
пырять.
Взглядом ли, пинком, берданки дулом...
Кто подаст тебе, а кто - воздаст?
Упаси,
чтоб чаду не надуло,
не пришлись
сородичам
не в масть.
Не квитайся.
Вместе не повымерзнем. Отогрей их
шерстью, грудью, брюхом.
Дай укорениться,
в гору вывези,
подними - на сколько хватит духа.
Если наградит земля остудой, в злые руки
не передавай
и покуда дышишь... и покуда
худо ль - бедно есть на каравай.

* * *

Тебе ль не знать - почём синица в руке,
как смехотворен
здешний
птичий рынок?
Жизнь - карусель.
На полуночном витке
плащи из звёзд у арлекинов.
...Ну, а что в душе творится
и что по сердцу ему,
разве он проговорится.
Разве я его пойму? И, впрягаясь
голосами в песню с разных полюсов,
мы заначивать не станем
на поправку
голосов...
Ах, оркестрант, ресторанный оркестрант,
всё перепеть, как выпить всё до капли,
но ты так трезв, к тебе со всяких стран
слетаются пюпитров цапли:
Здрасьте, чопорные птицы!
Может, все мы,
не пойму,
приложение к странице
чувств, завещанных уму?

* * *

Осенью, приутихнут парки осенью.
В алтарях её таинственных
может - только шаг - до отчаянья.
Слышишь, ты, мне мерещится венчание:
в паутине, щекотнувшей лицо,
та же дымчатость,
что и под венцом.
Та же дымчатость.
Ты присутствуешь повсюду,
так ответь -
отчего с горчинкой дым
застилает и рассеивает свет
выходным?
Именем, окликаю твоим именем
ветер с улицы,
залюбивший нас
в чёрном теле дней.
Так и надо мне.
Милая,
называю твоим именем
эти праздники нечастые:
от звонков твоих
до коротких встреч...
Чащ участие...
Но о счастье речь.

* * *

Ты умница и всё поймёшь,
а как быть с той,
в чью вжился долю?
Её стихами не проймёшь.
Ей и своей хватает боли.
Скажи мне, солнышко, ну как,
как поступить,
не поступившись
привычной тяжестью в руках,
когда одолевают вирши?

* * *

Верни мне свет, губительница дня, -
Приметам Божьего не радуясь,
С отвагой
Торгуюсь - не последний у огня.
- Светает без оглядки, бедолага.
Знай, Флора, мастер твой - не Фальконе,
Я ведь мужик, я весь из плоти, слышишь?
- Уймись...
Неутолённого - во мне
не хватит сил унять,
пока мы дышим.
Слепи меня!
О, Боже, как я нищ...
И счастлив, что лампадного не стою!
- Мучитель мой,
да будут света дни... исполнены
желанного настоя!

* * *

Дивясь, забываю, где - я, а где - ты!
Ангел мой,
как это несправедливо,
всюду твои урывая черты,
не выкрасть у времени лучшее диво.
Из-под заломанных крыльев своих
не обойди меня
взглядом пристрастным:
- Знай, до последней истомы за миг
раниться радостью - как ты прекрасна! -
вот моя участь.
- Но с глиной в горсти
жди её раньше, чем ты ожидаешь! К устью,
мучитель мой, как донести
исток тот,
к которому ты припадаешь?!

* * *

Ты не за тридевять земель,
Мне до тебя рукой подать.
Но, ласточка, Егорьев день
Нам никогда не переждать.
Уже насупился апрель,
Чтобы цветами сад заснежить,
И вновь нахлынувшая нежность
Всё расточительней теперь.
Ты расточительнее прежней!
На радость! Или на беду?
Пока на выручку надежде
Позвонче веточку найду,
Накинув наскоро одежды,
К окну рванёшься наугад.
О яви хмель!
Из плена брезжа,
Два полнолуния парят.

* * *

Что в душе у этой женщины?
Как дитя в овальном чреве,
что за музыка
трепещется?
И расплатимся с ней чем мы!
И приданое какое
с нею мы возьмём
в свой дом,
и под струнною рекою -
так уж непроглядно дно?

* * *

Любовь
слова перемолчит. Не попытается осмыслить:
Всегда ль крыло кровоточит,
соприкоснувшееся с высью?
Прозрачные,
как две свечи, горящих в обрамленье ночи,
протянут бережно лучи
и обожгутся:
очень, очень...

* * *

Как порез ножевой на руке,
как брезгливому - воду в ладонях,
принесу,
зачерпнув в роднике, все стихи -
в твою долю.
На гроши гонораров моих
Ни одеться тебе, ни обуться.
- Так какою ж корыстью храним,
ты елозишь
краюхой по блюдцу.
И таскаешь тоску по земле,
в жемчуга наряжая, как шлюху?
Сам себе на уме...
- Сам себе! Но не неслухом должного слуха.

* * *

Прощай!
Последний поезд налегке
вдоль города
огни свои проносит.
И что с тобой?
Никто тебя не спросит
в далёком-предалёком
далеке.
Не выговорить: я тебя люблю.
Слова,
как светляки из глухомани.
Глаза твои
слезами затуманит.
Не выговорить: я тебя люблю.
Ни в час, ни в год не вложишься.
Один.
И душу расставанием матросит.
Мой дом,
как музыкальный магазин,
разгул стихий на гребне звука носит.

* * *

Снежность какая над городом нашим!
Занят в квартире угол пустой,
где ежегодно
холод монаший
медленной хвое сдаём на постой.
Что посулит нам
огонь разноцветный
звёзд,
отразившихся в каждом окне?
Час - удлиняется!
Снег безответный
в неторопливом сгорает огне!
После закружится, словно в угаре,
день оголтелый, месяц и год,
и устрашится исход календарный
бешеной участи: вот тебе! Вот!

* * *

Я ждал тебя.
Холодный ветер
Колол в открытое лицо.
Ты появилась -
Зорь касаньем
Нас подхватило, понесло.
Когда же первый свет случайно
Коснулся губ твоих, скользя,
Ты улыбнулась:
Выручальный,
И ты летел
Сюда
Не зря.

* * *

Так случилось: ослепнув от света,
что навеки впитался в тебя, -
сел на мель. Откровенно, нелепо
влип, оседлости яд пригубя.
И во славу моих путешествий,
всех несбывшихся странствий моих -
вольных платьев прозрачные шлейфы
становились прибоем на миг.
Будто ждёшь ты меня у причала,
а волна, набегая, поёт:
будут счастливы -
все, кто встречает
и встречающим счастье даёт.

* * *

В сусальном мире отразясь,
в свеч зацелованном пространстве,
в нерасторжимой бездне глаз,
жизнь промелькнёт, как сон напрасный.
Неужто все сойдем на нет -
брюзжать
и плакать без причины?
Перетерпев
прозрачный свет,
напрасный свет Твой
сквозь личины.

* * *

Что ты молчишь?
С омытых листьев, успокоившись, стучит
Прошедший дождь.
Дождинки
глаз твоих коснулись
и ресниц,
От тополей пахнуло ветром небылиц.
Что ты молчишь?
Скользнёт по кронам одинокая звезда
В ночную тишь.
Скажи хоть что-нибудь.
Ведь это навсегда.
Что ты молчишь!

* * *

Когда меня ты, наконец, разлюбишь,
вложи в конверт осенний лист кленовый.
В лесах, где с ночи сосны
бредят
нами,
он проплывёт
у всех
над головами
и упадёт -
подсвеченный -
в ладони.
Что ж, терпните, чудес аэродромы?
...И мутный воздух
...фарами раздвоен!
Скорей -
и светофор мигнёт
зелёным глазом...
Пойми -
и самолёт приблизит звёзды...
Я - твой!
Турбины отзовутся разом:
ещё не поздно.

* * *

Гаси
зелёный свет, таксист моей тоски.
Гони меня в рассвет.
У ночи умыкни.
Я оплачу сполна тебе обратный путь.
- Да ты никак спьяна?
Но всё ж не в этом суть.
И ты - такой, как все. В тебе святого нет.
Но нужно же успеть - хоть раз за столько лет,
унять чужую боль
и от своей уйти?
Не ради барышей всё время руль крутить!
Погонит жизнь впотьмах к себе или к другим,
и семафоры рук потянутся с земли
туда,
где белый свет
нам снова даст понять,
как на расправу скор...
- Не тормози... поняй...

* * *

О, как же ты была права,
А я - блажен, жесток и страшен.
...Пусть не утешиться словам
Всегдашней музыкою нашей,
Спасибо, музыка, за парус:
Когда залив был скован льдом,
Ты одинокая металась,
Молясь не обо мне одном.
А я, восторг перенимая,
Любовь записывал словами,
Ещё того не понимая,
Как ты намучаешься с нами.

* * *

Мы общаемся странно и ласково,
хоть для сердца оно и рискованно:
через книгу,
что мною затаскана,
через боль,
что тобою присвоена.
Я перила в твой дом загораживал
от локтей посторонних и сумок.
и собак к своей двери приваживал...
Вдруг -
какую -
подолом коснулась!
Становились
друзьями общими
все, к кому бы мы ни были вхожи.
Чтобы там, за беседами прочими -
всё о том же,
чуть тронь.
Всё про то же.

* * *

Я уйду, получив свою долю сполна,
без оскомы в душе от запретного плода -
понимая, как скоро пустеет сума
лучших чувств
от хвалёных
посулов
свободы.
Чур на всех вас,
заблудшие в ней слепыши,
я плохой поводырь и бегу соучастья.
Если счастье не клеится -
тянет из дыр
волчьей волею
на ледяные запястья.
Я не звал тебя.
Невыносимая - схлынь!
... Без разбора грабастает нас с голодухи
устыжению всякому чуждая стынь,
с вечной завистью к Тютчеву,
если - не глухи.

* * *

Слова не рождаются сами собой,
но первенство -
не за ними
в той песне, которую пели все,
а записать забыли.
И тот, кто не предал
на шаткой земле
её нестерпимого вдоха,
тот жил,
если даже и было потом
всё сложно.
И горько.
И плохо.

* * *

День
приключеньем занят,
всполохом заворожён.
Рассветный -
закатным пожаром
встречен и побеждён.
И - никаких разоров
меж зорями
наших лет.
Умысел уз не зазорен,
и замысел встречи светл.

* * *

Выйдет маленький божок,
сапожок о сапожок:
не хотите ль прокатиться?
- Прокати меня, дружок.
Отправляясь в путь за счастьем,
передоверяем жизни,
без боязни,
без участья.
Пусть несётся - сколько выжмет.
ЗаОГНИтся вереница,
где не естся и не спится.
Кто грустит, кто напевает:
смеха, слёз не убывает.
Только знающий водитель
всё, конечно, понимает.
Он не плачет, не смеётся
и других не унимает.

* * *
А. Охрименко

Поверь, не то чтоб не по горлу
Мне выше кадыков парить.
Хотя бы лукоморьим кормом
Оставь кормилицу корить.
Уж не гарцует одурело
вблизи предсердия,
Впотьмах - нет понимания,
И дело стоит, как бабы на путях.
Прошли ударные бригады,
Серебряный забили стык.
Ну, сам подумай, очень надо
Мужей недожимки шерстить?
Позволь отлученнику лета
Не тратиться в очередях
На пункт прибытия в билете -
УВАЖЬТЕ-ДУШУ-НА-ГВОЗДЯХ.
Ты, дока, критик мой, но, Шура,
Не шуры-муры наша шкура.
1997

* * *
Анюте

Новой звездою в созвездье
легко ли тебе привыкать
к сёстрам, и лучиком трезвым
хмель преткновенья ласкать?
Каплей посеребрённой,
собранным в небе теплом...
Светом
новорождённым -
в зябнущем мире таком.
Страшно и мне, обжигаясь,
в вечер такой
не гореть.
Ласки твоей дожидаясь,
жить
не накопленным впредь.
Лет световых помудрёней
будет наш опыт земной...
Явственный,
не утолённый
множится чирк разливной.
Есть ли название в сущем
средь многословия фраз -
слова, блаженного пуще?
Вот пригубить бы хоть раз.

Студишь ручьями каскада
белые пальцы в воде.
Мха
приручаешь прохладу.
И до меня ли тебе!
Линии
твоего
утра,
вечера чистота -
рутам и камасутрам,
рунам их
не чета.
Линии твоего утра,
чем их не обтекай -
каверзностью минутной
помыслов,
сквозняка:
лебеди
моего
утра.
Их реки облака.
2004