Дождливый вечер воскресенья

Когда грущу, я сам себе противен.
Смотрю в окно. Пустынно. Лупит ливень.
То близко, то подальше гром гремит,
по звуку схожий с цокотом копыт.
Таков унылый вечер воскресенья...

А это что за странное виденье?
Нет, это не виденье, не мираж.
К парадной подъезжает экипаж!

Лошадки крепки, но немного тощи.
Выходят двое. С облучка извозчик
кивает им на силуэт в окне.
А, значит, направляются ко мне.

Бегу к дверям в предчувствии пирушки.

Вот так сюрприз! Да это же сам Пушкин!
Ах, Александр Сергеич, дорогой,
польщен, что вы пришли ко мне домой.

С ним под руку – Наталья Гончарова.
Я замер. Не могу сказать ни слова.
Всё так, как донесла до нас молва.
Она прекрасна! Это все слова.

Узнали вы, что очень я скучаю?
Прошу к столу. Попотчую вас чаем.
Вот мед, лимон, варенье, пироги.
А вот...

За дверью слышатся шаги.

Ба! Люди-то какие без охраны!
Не менее любимы и желанны.

"Эпохи тенор" – Александр Блок!
О, Боже, он до ниточки промок!
Платок меняет и чихает громко.
А рядом, несомненно, Незнакомка.

В одной косоворотке он своей.
Поэтому простыл в сезон дождей.

Она в шелках упругих, в шляпке – перья.
Поэт не лгал. В том убежден теперь я.
А радость на лице или печаль –
не разглядеть сквозь темную вуаль.

Продрогли оба до костей, бедняжки.
Друг к другу жмутся. Блок вздыхает тяжко.

Скорей к теплу! Уж скоро пустит пар
в гостиной старый тульский самовар.

Знакомьтесь, господа, хотя заочно
один из вас другого знает точно.

Целуют дамам руки господа.
Я счастлив так, как не был никогда.

И снова шум , на этот раз в прихожей.
Есенин! Здравствуй, друг! А кто с Сережей
и вместе с ним уже навеселе?
Нет пары шебутнее на Земле.

Да, это, к счастью, не пьянчужек свора,
а полная задора Айседора.
Он тащит ящик за собой ползком,
а спутница танцует босиком.
Подчеркивает прелести плясуньи
шифоновое платье от Фортуни.

Что в ящике? Шампанское? Ого!
Согреемся. Давай на стол его.

Все гости, хоть и несколько усталы,
мне помогают расставлять бокалы.

Ох, как бы чаепитье наше все ж
не превратилось в форменный дебош.
Серега на дела такие мастер...

Мы вздрогнули от громового "Здрасте!",
на вновь прибывших глядя всемером:

Почти закрыв собой дверной проем,
жуя окурок мокрый папироски,
является Владимир Маяковский!
В обоих смыслах истинно велик,
в сопровожденье милой Лили Брик.

К столу шагают бодро, а по ходу
Володя злится и клянет погоду...

Пожалуй, остановим звездопад.
Здесь все, кого всегда я видеть рад...

В поверьях и приметах всяких дока,
сажусь я возле Пушкина и Блока.
Возможно ль, чтоб слуга покорный ваш
не загадал желанье меж двух Саш!

Есенин, хохоча, по-хулигански
в Samsung настенный целится шампанским.
Наверно, полагает в сей момент,
что это от Малевича презент.

И вот я тост провозглашаю стоя
за дорогих гостей любимых мною,
в ненастный день наполнивших мой дом
веселым шумом, светом и теплом.

Какое же блаженство так часами
пить чай с вареньем, медом, пирогами,
болтать о важном и по пустякам
в кругу поэтов и прекрасных дам...

Когда на стол смотреть уже неловко,
я на правах хозяина тусовки
прошу друзей, чтоб каждый был готов
поочередно к чтению стихов.

Такое предложенье – в самый раз нам,
и встречено с большим энтузиазмом.

Конечно, выступает первым ОН –
Бессмертный русский гений всех времен!

"Я вас любил: любовь еще, быть может... "

И сердце замерло, и дрожь по коже...
И сам себе командуешь: лови
бессмертный миг симфонии любви!
И голос, снизошедший с небосклона,
звучит в душе, и ты завороженно
губами только произносишь с ним:

"...Как дай вам бог любимой быть другим."...

Теперь черед Есенина. Сережа
как будто стал серьезнее. Похоже,
на этот лад лирический такой
его настроил пушкинский герой.

По комнате шагая чуть с волненьем,
ведет рассказ своим стихотвореньем
о том, как он тоскует о былом,
о тленности и сердце с холодком,
о том, что стал скупей в желаньях даже,
о том, как реже бродит дух бродяжий,
что расшевеливает пламень уст,
о буйстве глаз и половодье чувств...

Владимир, наконец, дождался мига,
когда закончил "звонкий забулдыга."

Глядит на предыдущего чтеца,
не убирая с крупного лица
насмешливую едкую ухмылку,
и начинает громогласно, пылко
он тетраптих свой "Облако в штанах".

Есенин наливает впопыхах,
не отвечая взглядом нарочито
на взгляд самодовольного пиита.
Внимает Блок. Конечно, он – не сноб.
А Пушкин рот кривит и морщит лоб,
почесывая бакенбарды нервно.
И Натали напряжена. Наверно,
следит, чтоб муж, когда взыграет хмель,
не вызвал тут кого-то на дуэль.

Богатство рифм и необычность стиля
восторженно поддерживает Лиля...

Вновь переход к лирическим тонам.

И очень хорошо известно нам,
кому читает Блок, из-за кого он
поддался власти чувства рокового.

Но радость на лице или печаль –
не разглядеть сквозь темную вуаль...

Теперь на мне присутствующих взгляды.

Да, после столь блистательной плеяды
плебею выпадает круг замкнуть.

Как можно?! В том лукавства нет ничуть.
Мои ли вирши – вслух? Нет, не рискую.
Напрасны уговоры. Ни в какую!
И, пропуская очередь свою,
я Пушкину ее передаю.

Встает, слегка шатаясь, гуру слога,
поскольку, видно, подшoфе немного...

Но в этот миг взрывается вулкан!

Не в меру заскучавшая Дункан,
жена поэта, но не поэтесса,
которая по-русски – ни бельмеса,
Сережу увлекая за собой,
пускается с ним вместе в пляс лихой.

Вприпрыжку следом – дамы и поэты,
составив танцевальные дуэты.

Я, будучи без пары, не скорблю,
а ложками двумя по хрусталю
отстукиваю аккуратно дактиль,
что, несомненно, в музыкальном такте
в дословном переводе значит вальс.

Как очевидец, заверяю вас,
что никогда на свете не бывало
такого замечательного бала!

Здесь связь времен. Здесь поколений связь.
Весь мир поет,
кружась,
кружась,
кружась.
Всё громче смех, глаза лучатся светом,
и хочется, чтоб вечно длилось это...

Увы, "ничто не вечно под луной".
Так произнес Екклезиаст с тоской.
Естественно, как часть всего, не вечен
и этот необыкновенный вечер,
что разделился на сегодня и вчера.

Нам расставаться все-таки пора,
и наступает ритуал прощаний –
рукопожатий, рукоцелований.

Позвольте руку... Лиля... Натали...
и Незнакомка...
Рад, что вы пришли.
Вы – наше вдохновенье днем и ночкой.

Ах, Айседора! Вас позвольте – в щечку.
Давайте-ка допьем на брудершафт!
Прошу, снимите этот красный шарф.
Он Вас погубит.
Муж Ваш – друг мой близкий.

Перевожу все это на английский,
где между "ты" и "вы" различий нет.
Зато не будет ревновать поэт...


Смотрю в окно. Пустынно. Лупит ливень.
Когда грущу, я сам себе противен.
Поэтому берусь себя развлечь
волшебным действом задушевных встреч.
Извозчики, лошадки, экипажи
во мрачном растворяются пейзаже.
То близко, то подальше гром гремит,
по звуку схожий с цокотом копыт.

Ну, вот и пролетело воскресенье.
А, если завтра будет наводненье,
устрою вечеринку я опять.

На троне – ночь.
Пора ложиться спать.