Азимут не Парнас

*
Сколько лет иду за тобой, не сходя с перекрёстка по дороге столбовой. Гляжу с невидимой точки роста, продираюсь сквозь гул общих фраз, пути не зная. Помню, ты шепнул: азимут – не Парнас, не тропинка лесная. Мимо проходил человек, в руке – портвейна полбутылки, на груди табличка – "ищу прошлый век, и отца – умер в Бутырке".

*
Бродяга ты или путник? Или возница? В розницу не продавал суму, говорил: нет её, но отсутствие её блазнится. На моём плече – тяжёлая сума, там для бабушки хлеба буханка. Вернуться бы в голодомора времена, накормить сироту-голодранку. Сестре её старшей, Марфуше, вдоволь дать хлеба, чтобы не калечила тело и душу бабушке моей маленькой за миражи обеда. Чтобы остаток жизни не ёжилась Марфа, памятуя борьбу за крошки, грех не оплакивала, а бабушка, думая о прошлом, до самой смерти не вздрагивала. Но как накормить ушедших живым хлебом? Поминая Бориса и Глеба?
 
*
Твои мысли кажутся понятными, и мне дОроги рассекающая душу игра Чарли Чаплина и "Огни большого города". Вслепую иду за тобой, в темноте кузнечик лелеет дрёму. Знаю, белеет плаща твоего подбой, но не чувствую себя ведомой.
Когда ты был рядом, указал на виноградники – прозрачные гронки, будто гирлянды сияли, рождая чувство праздника. Но ветер сменил направление – повсюду запах ладана. Виноградники стали кладбищем, всего мгновение – дыра во времени залатана. Ты сказал: "это жизнь, читай на перекрёстке Декарта". И ушёл, унося всех дорог карту.

*
Иногда сны уводят меня с перехрестка. Леденящие, или тёплые ветры наметут на холст, до противного плоский сюжет реальный, но беспредметный. Вижу – ночью на кухне тень берёзы в чепчике льёт в чашки сок мандрагоры. Её подростковые плечики дрожат от тишины спящего города. Или смотрю из самолета снов: в кресле-качалке дремлет "Чёрный таун". В нём пять острых углов, в каждом – живёт и умирает кто-то во славу. Но я продираюсь сквозь Морфеев закрытый глаз по наитию, выхода из лабиринта не зная, и вспоминаю: азимут – не Парнас, не тропинка лесная.