первое письмо

Океан – это такое бесконечное множество капель,
капля, бегущая по щеке – пусть малая, но часть океана;
И, хотя в этом душном и обессолнечном небе я не вижу пока ни сил, ни синиц и ни цапель
(не говоря уже о журавлях) – я тону... Тем более странно,
что обычно женщинами, нравящимися мне и обожаемыми мной, владеют минимум три наречья:
одно – для зверей, одно – для бесед со мной, третье же – человечье,
они опасны, прекрасны, немного безумны, необузданны и невообразимо коварны,
любить их – все равно, что пройтись ночью по проблемным кварталам кармы,
прижимая к груди в нескрываемом, неуместном и неприличном проявлении успеха
титановый кейс с пол-лимона ойро наличкой, (на ручке – оторочка песцового меха)…
Такая вот фишка. Женщины, убивавшие меня и/или убитые мною
(метафорически, mind you) обыкновенно подобны зною,
и я, как правило, заранее знаю их присядки-припевки
и прочие трюки – коим могли бъ позавидовать гламурные девки,
элитные риэлторы, андеррайтеры, рейдеры, фээсбэшники, а также – топ-менеджеры по продажам
(и, кстати, хрен его знает даже, чья профессия тут древнее и гаже)…
Но я – о большом да прекрасном, о светлом, о сильном, почти о священном, о чистом
чувстве в искусстве, о чарах очей, о чаде страстей и о том, Как Стать Пацифистом
на этой бескрайней, безумной, бесплотной, бездонной войне между двумя полами.
не поломаться, не плыть, не пылать, а просто молча сидеть в Бедламе
(а может быть, в Вифлееме или где еще там)... логосом сотворив литературную литургию, созерцать, не солгав, то, что вспомнилось и о чем не спросили,
либо – сложить надо лбом лигатурную вязь трещин
на потолке: повторяя неучем: «нам нечем…. незачем… нечем… нечем ужЕ» вещим
слогом и словом (обезвеществленным – точно так же, как обессолнечно небо)
отделяя на нёбе горькую быль – и до боли желанную небыль,
так, что в пыль, до соли иссохнет, до мути, «до самой сути»,
океан, притаившись слезою, которой больше не будет…