Фрагменты номер какой-то...

 

 ***

Муж и жена летели на Святую Землю.

Там они искушались водами трёх морей: подставляли себя волнам Средиземного, купались и кормили разноцветных рыб в Красном, лежали, как на суше, в водах Мёртвого, в котором невозможно опуститься на дно и в котором не водятся никакие живые существа. Ели рыбу святого Петра на берегу Галилейского озера и резвились в нём, как рыбы пойманные по слову Иисуса. Совершили омовение в мутно-прозрачной воде африканской реки Иордан. Ехали по одной из самых древних дорог мира - via Maris (Приморский путь) - дорогой в Дамаск, на которой увидел Свет апостол Павел. Сидели под сенью широченных и ветвистых платанов на горе Блаженств, гуляли по улицам Назарета, проезжали Капернаум, Кану Галилейскую, Табху и Магдалу. Бродили по узким улочкам старого Яффо, мимо домика Симона кожевника, где «довольно дней пробыл» другой Симон - Пётр, и мимо стен постоялого двора, где апостол воскресил девушку со странным именем Тавифа, стояли на пересечении улиц Рыб и Овнов. Видели последний приют крестоносцев - город таинственных тамплиеров - Акко. Опускались на дно кратера, образовавшегося от взрыва метеорита в пустыне Негев. Были зачарованны мрачностью, безвременьем и ещё чем-то Иудейской пустыни. Проезжали мимо Содома, Армагеддона и Геенской долины в предместье старого Иерусалима. Прикасались к крючковатым оливам Гефсимании. Поднимались на Масличную гору. Входили в ворота Города Мира, прикасались к жёлтым иродовым камням Стены Плача, шли Via Dolorosa, Скорбным путём с его девятью остановками от дома Пилата до Голгофы, и - целовали, припав, гробницу Воскресения.

И, как писал Набоков, в некотором смысле совершенно неважно, что их самолёт Москва-Тель-Авив так никогда и не приземлился в аэропорту имени Бен-Гуриона, потеряв управление и канув в воды Средиземного моря.

 

 12 августа 2001 года

 ***

 Два друга учились в литературном институте на одном курсе. Пили всё, что попадалось под руку, читали ночами на кухнях вслух Набокова и Мандельштама, любили женщин, женщины любили их… Ну и писали они, конечно же, только о любви. И очень завидовали написавшему: «Ночью ко мне пришли промокшие китайские императоры и стали рисовать иероглифы, похожие на ресницы моей любимой»…

Помню, ходившую в институте по рукам, их туманную повесть «То, чего с нами никогда не было». О её больших ресницах, о пряди каштановых волос, спадающих по щеке, о трепете в груди, как в первый раз, посещавшем героя, когда он её касался, о набухающем, как проявляющаяся фотография, соске на её маленькой груди, о прикрытых глазах и о тихом, как облако, стоне, когда они становились одним целым…

Много лет я ничего о них не слышал и однажды встретил в метро. Они мало изменились, хотя мне казалось, что должны были сильно. Мы проболтали три остановки, и я с дрожью в голосе многозначительно спросил: ну как вы? Вопрос, который был бы понятен и без слов. Они пожали плечами. Серёга вдруг засмеялся и сунул мне в карман книжку. Я полез за ней, но он меня удержал: оттяни удовольствие, старичок! Я предложил вылезти из подземки и выпить. Они извинились, сказали, что очень спешат по-важному делу и обещали обязательно позвонить.

Двери захлопнулись, поезд начал набирать скорость… На обложке зелёными буквами стояло название:

ГОРЯЧИЕ ФИНСКИЕ ПАРНИ СНОВА В МОСКВЕ.

Я раскрыл где-то в середине:

«Он загнул её раком и сильным толчком вставил по самые помидоры свой огромный болт в её увесистый зад. Она застонала от боли и наслаждения».

 

 1999 год

 ***

Он стал гулять. Она узнала об этом. Напоила его (а работала она фельдшером) и кастрировала. Он на утро, проспавшись, изрубил её топором на куски и закопал в лесу. Придя домой, повесился.

Вот, собственно, и всё.

 

 23 сентября 2000 года

 ***

Однажды, когда С. поздним вечером возвращался домой по пустому городу, ему было видение. Он увидел себя в большом, но уютном доме. В нём было много комнат. С. зашёл в светлую спальню. Постель была не заправлена и ещё хранила тепло хозяев. Вслед за спальней находился кабинет, более напоминавший библиотеку. Также там были домовая церковь, столовая, гостинная, бильярдная и пять незаселённых комнат. На первом этаже была большая терраса, комнаты для прислуги и кухня. Дом находился среди сосен, подступающих к морскому берегу. Из воды вышла красивая девушка с белыми волосами и позвала С. по имени. С. вышел из дома, разделся и, искупавшись в море, лёг рядом с ней на горячий песок. Слуга весь в белом принёс ей на серебряном подносе бокал красного вина, а ему - рюмку текилы с лимоном и солью; вежливо поклонился и исчез в доме. Вместе с ним исчезло и видение.

С тех пор это видение стало для С. мечтой. Каждый день С., не покладая рук, стремился к её осуществлению.

Шли годы; и вот наконец-то настал долгожданный день. С. и девушка, ставшая час назад его женой, въехали в шикарный, но уютный дом на берегу моря. После долгой и прекрасной брачной ночи, поздно проснувшись, молодожёны спустились к морю. Кричали чайки, волны с шумом набегали на берег, и никого кроме С. и его жены здесь не было, потому что всё это принадлежало только им одним. Они улеглись на горячий песок. Она играла его волосами, а он любовался её красотой и красотой этого места. Всё было точь-в-точь, как в том далёком видении. «Сейчас из дома выйдет слуга» - подумал С. И действительно дверь дома бесшумно открылась и из неё вышел слуга весь в белом, неся в руке серебряный поднос. Он подошёл к ним и подал ей бокал красного вина, а ему текилу с лимоном…

Вдруг лицо С. перекосилось и он безудержно зарыдал.

- Что случилось? - испугалась его жена, не зная что делать.

И С. сквозь слёзы прошептал:

- Текила без соли!..

 

 18 октября 2000 года

 ***

Маленький мальчик ел гранат. Он выгребал из его недр горсти алых зёрен, жадно запихивал себе в рот и, зажмурившись, раздавливал языком и зубами.

Очистки он выкинул в пакет для мусора. Одно зерно мальчик не заметил и выбросил вместе с очистками. Зерно очень расстроилось, потому что зёрна граната больше всего на свете хотят, чтобы их съели маленькие мальчики. В пакете для мусора, среди лёгкого смрада, влажности и страшных рыжих чудовищ, евших зерно, прошла целая вечность.

На утро мальчик, идя в школу, выбросил пакет в огромный бак с облупившейся зелёной краской, стоявший по середине двора. Была пятница, наступали выходные и теперь за мусором должны были приехать только в понедельник, первый день недели.

Вечером мальчик вернулся из школы домой, и весь следующий день просидел дома, потому что на улице было очень холодно.

В воскресенье же, рано утром, плотно позавтракав, отец повёл мальчика кататься на каруселях. Когда они вышли из подъезда своего дома, то увидели, что прямо из мусорного бака растёт гранатовое дерево.

 

 18 января 2001 года

 ***

Один человек потерял сто долларов. Идёт и думает: неделю могли прожить! домой приду - жена ругаться будет… И так ему стало грустно, что жизнь не мила.

Вдруг навстречу ему - Бог.

Вот это да! - думает мужик.

- Ты чего грустишь, - спрашивает Бог, - аж жизнь тебе не мила?

- Да так… вот сто долларов потерял… неделю прожить мог… жена дома ругаться будет… безруким обзывать…

- Почему безруким? - удивился Бог.

- А она меня всегда, чего бы не случилось, безруким зовёт.

- Да… А меня распяли!

 

 22 января 2001 года

 ***

Это случилось в Карфе, во время гражданской войны. Я чудом раздобыл буханку хлеба; тебя дома не было. Я тут же быстро съел свою часть и стал ждать тебя. Как назло, ты всё не приходила. Мне захотелось есть ещё сильнее прежнего. Мысли были только о твоей части, лежащей в ящике кухонного стола. Время тянулось, как тесто, всё пространство заволокло хлебом… в ушах звенело.

Когда я уже отломил кусок хлеба и поднёс ко рту, я представил тебя, худую, с синими полумесяцами внизу глаз… вспомнил, как ночью ты не могла заснуть от голода и плакала, бессильно прижавшись ко мне…

Я убрал хлеб обратно.

И тогда Господь насытил меня до краёв моей души. Я ощутил полную сытость и больше не терял её всю войну, всю свою жизнь.

 

 27 января 2001 года

 ***

Жутко и красиво было это зрелище: в сумеречном августовском небе круженье над полем и домом стаи горящих птиц, и их исчезанье за лесом, и тающий дым, и меркнущий день.

 

 2000 год, 15 марта 2001 года

 ***

Я искал её так долго, что само время стёрлось, сама идея времени потеряла всякий смысл и получилась обыкновенная вечность. Всю эту вечность я шёл к этой реке. И вот теперь, как в тысяче и одном сне, она разлилась перед моими, утопающими в горячем песке, ногами, как дорога, на обочине которой я стоял, вкопанный по щиколотки. Прозрачный гладкий путь, на другом конце которого, если пойти поперёк, сосновая роща, а в ней тот самый дом, что построил я. Приглядевшись, в ветвях деревьев можно заметить снующих белок, а внизу цветущий папоротник. В лесной чаще уже зажигали светильники. Меня заждались все те, кого я люблю.

Я начал раздеваться.

- Пусти меня первым, - послышалась за спиной глухая мольба. - Больше нет никаких сил…

Я ждал так долго, что мог подождать ещё немного…

Женщина лет сорока восьми разделась и вошла в воду. Она поплыла, и в разные стороны разошлись двигающиеся, переливающиеся линии. Лес на том берегу стал берёзовом в перемешку с кустами красной рябины. Мальчик лет тринадцати махал ей оттуда. У него по щеке свисала гроздь спелой горькой рябины.

- Как вода? - крикнул я ей вслед.

- Нет таких слов, чтобы её описать! - засмеялась женщина.

Я присел на песок. С самой вершины горы к реке вместе со струйками песка спускалась вереница уставших людей.

 

 2 мая 2001 года

 ***

Однажды умерев, человек попал в ад, что само по себе уже довольно нелепо и невероятно. Но дальше - больше. Попал он туда ни за что иное, как за то, что когда-то его соседка на старой квартире, забеременев от своего мужа, сделала аборт. Не за то, что он её осудил или был равнодушен или ещё что подобное, вовсе нет. Он попал в ад именно за то, что она сделала аборт.

 

 1 июня 2001 года

 ***

Мы шли по Проспекту Мира в прохладе опустившегося на усталый город августовского вечера жаркого дня. Мы держались за руки, ни о чём не думая, ни о чём не говоря. Просто шли вперёд, и нам было хорошо. Твоя маленькая ладонь в моей ладоне напоминала успокоившуюся птицу. Я ничего не сделал, я только посмотрел направо, туда, где начинал ответвляться и уходил в бесконечность узкий переулок, - и всё. Я ничего не сделал, только посмотрел… но когда я снова повернулся к тебе, то увидел, что прошло сто лет.

 

 5 июня 2001 года

 ***

Смерть всегда приходит в чьё-то образе. Андерсену она явилась в образе Герды; Савонароле в образе горящей, но не сгорающей, кучи хвороста, картин и книг; Борхес встретил её в обличье выхода из тёмного изощрённого лабиринта, оказавшегося за разбитым зеркалом в номере недорогого отеля на берегу женевского озера.

Смерть всегда приходит в чьём-то образе, потому что у неё нет своего, потому что её самой не существует.

 

 5, 6 июня 2001 года

 ***

Когда-то я написал рассказ. Он назывался «Шум крыльев» и в нём описывались предсмертные (или, быть может, точнее сказать - смертные?) видения человека. Одним из видений был бомж, которого я списал с реальности: он часто просил милостыню в вагонах поездов моей ветки. Бомж колоритный, не вполне здоровый на голову, но напоминающий скорее православного юродивого, нежели простого идиота.

И теперь когда я снова встречаю его, обязательно даю ему денег и попадаю в странное состояние, не понимая, где я, в реальности или же в своём воображении, не перетекает ли моё воображение каким-то таинственным образом в реальность, и жив я или умираю, как герой моего рассказа…

Этот бомж теперь уже часть меня, потому что то, что мы описали или хотя бы просто запомнили, становится частью нас.

 

 20 июня 2001 года

 

 ***

В ту ночь мне приснилось, что ты умерла. Это просто сон, - думал я, когда полоска рассвета уже появилась на востоке. Это просто сон, - шептал я у гроба среди икон с большими глазами, треска свечей, жёлтых колышащихся отблесков и теней, среди запаха цветов и ладана.

 

 23 сентября 2001 года

 ***

Я не помню, как его звали, не помню, как он выглядел. Я помню только, что он был приятелем моего брата, и помню тот день.

Был летний вечер, я гулял с друзьями во дворе, нам было лет по десять. Он шёл с друзьями, они были совсем взрослые, им было лет по шестнадцать. Он окликнул меня по имени, сказал, что мы виделись, когда он приходил к моему брату. Я его не помнил. Он позвал нас с собой. В руках у него был огромный полосатый арбуз. Мы расположились в глубине двора за деревянным столом, за которым взрослые мужики любили резаться в домино. Мы ели арбуз вместе с большими парнями, и они вели себя с нами так, будто мы были их друзьями и ровесниками.

Был тёплый летний вечер после жаркого дня, деревянный стол в глубине моего двора, арбуз, они и мы…

Это моё самое дорогое и волшебное воспоминание детства.

 

 2 октября 2001 года

 ***

Мы вышли из троллейбуса и встали у перехода из белых параллельных полос. Нам нужно было на другую сторону. Мимо неслись машины. Целый поток машин, непрерывный поток железа, со свистом проносился мимо. Мы ждали; кто-то закурил. Поток не останавливался. Казалось, что где-то там за поворотом они пускаются в обратный путь, и вся загадка непрерывности потока заключается в его закольцованности. Мы стали нервничать. Самые отчаянные и спешащие попытались найти брешь. Но тщетно. Двое попали в водоворот. Кровавые обрубки ног отлетели к нам, остальное закрутило и понёсло вперёд к повороту. Стемнело.

И тогда мы поняли, что останемся на этой стороне навсегда.

 

 4 октября 2001 года

 ***

…Было одно, такое огромное и нескончаемое, детство. Целый, бесконечно светлый, мир, в котором «я» не выделялось и не сливалось с другими и со всем остальным. Мир, где не было ни плохого, ни хорошего, не было счастья и несчастья, хотя были слёзы и смех.

И вот теперь от него уже ничего не осталось, кроме марева воспоминаний, старых вещей, фотографий с остановившемся временем, дорог и мест. Мать умерла, и дверь со скрежетом захлопнулась. Мир потерял целостность, нарушился. Качнулся влево, упал и разбился на тысячи мелких и острых осколков. Перед бескрайним синим небом вдруг вырос облупившийся потолок и рухнул, погребя под собой яркое зимнее утро, большие по-неземному белые сугробы, терпкое густое вино в серебряной ложечке из сморщенных рук священника и рождественские подарки под ёлкой, пахнущей ёлкой.

Мы выросли и ушли из рая.

Следующей была бабушка, потом мамина подруга, дядя Боря…

Джон Донн абсолютно прав: каждая смерть умаляет меня. Она входит в меня с каждой смертью и оседает на дне. Когда я наполнюсь смертью до краёв, - я умру.

И (это единственное, что меня утешает), может быть, - окажусь снова за большим столом в большом доме. За ним соберётся вся моя семья, и наши друзья, и ещё много-много незнакомых людей. И будет свадьба. И будет играть музыка. И вино будет течь алыми реками, пьянить и не опьянять, исполняя нас радостью. И все будут целоваться. И кругом будет милость.

И этот вечер никогда не кончится, и жених с невестой будут сидеть во главе стола в вечном предвкушении брачной ночи.

 

 14 октября 2001 года

 ***

Когда мне было девять лет, меня отправили на вторую (которая перед Новым годом), самую короткую, четверть в подмосковный санаторий. Я был очень домашний мальчик, в детский сад не ходил, с новыми людьми сходился плохо и потому всё время хотел вернуться домой, да так сильно, что первые дни каждый тихий час и перед вечерним отбоем ревел, как девочка. Потом я худо-бедно попривык и успокоился. Но всякий раз, когда получал из дома письма, я снова ревел и разлука опять становилась невыносимой. Санаторий был восстановительный, для болезненных детей, так что там все были такие же слабонервные, как я.

Однажды мы с ребятами прокрались во время прогулки в комнату дежурной, куда-то отошедшей, и смогли позвонить домой. Я до сих пор помню тот мамин голос в трубке… Для всех нас это был самый тяжёлый день из всех, проведённых там.

За две недели до окончания срока я заболел ветрянкой и меня отправили домой. Мама сама приехала за мной на такси. Оставшиеся в санатории махали мне рукой, обменивались телефонами, обещая обязательно позвонить, и вытирали украдкой слёзы. Одна девочка, с которой мы почти не общались, стояла молча у самой машины и как-то странно смотрела на меня. И только, когда машина тронулась, помахала и грустно улыбнулась. У неё были большие печальные глаза.

Мы ехали по заснеженному Переделкину, потом по менее заснеженной Москве. В тот день шёл чемпионат мира по хоккею. Через две недели был Новый год, несколько глотков шампанского, “Ирония судьбы…” и сидение до трёх часов ночи у телевизора - таинственное проникновение в мир взрослых. А на утро - солнце, мороз и подарки под огромной, до самого потолка, живой ёлкой… Через пять лет мама умерла.

Я к чему всё это вспомнил… хотя оно вообще-то само собой всплыло в памяти, а я хотел вспомнить только тот день, когда мы звонили домой и нам потом было больнее всего, и сказать: если бы были разрешены звонки с того света и если бы мы точно, на все сто процентов знали, что там нас ждут и там всё хорошо, - нам было бы намного тяжелее жить.

 

 17 октября 2001 года

 ***

Я хочу написать книгу о проститутке и одном преуспевающем человеке, которого она спасает от пустоты его жизни и от той пустоты, что у него внутри. Сама она в конце книги погибает.

В нашем мире одни счастливы за счёт других. Зло обречено на смерть, потому что само - и есть смерть. Но, зачастую, оно помогает жизни и действует ей во благо.

 

 23 октября 2001 года

 ***

Новая книга будет называться «Жонглёры Господа моего». Может быть, это будет фильм. Даже лучше, если это будет фильм.

Как-то по телевизору я услышал рассказанную священником притчу. Один циркач во второй половине жизни ушёл в монастырь. Он ничего не умел и ничего не знал, кроме своей профессии. Монастырские молитвы были для него долгими и непонятными. Однажды монахи застали его в келье стоящего на голове перед иконой Божией Матери и жонглирующего яблоками. Монахи отругали его. Через некоторое время циркача опять застали за этим занятием и на этот раз хорошенько избили. В третий раз монахи избили его уже очень сильно и хотели с позором выгнать из монастыря, но тут с иконы сошла сама Матерь Мира и утёрла кровь своего жонглёра.

Фильм будет просто про нашу повседневную жизнь, про наши повседневные дела, проблемы. Все мы жонглёры Господа Бога, сами того не ведая. Не ведая, что творим.

 

 5 ноября 2001 года