Письмо из Петербурга

Мой друг, я наконец пишу,
Уже прошло пять лет без даже строчки.
Мне здесь неясно, но еще дышу,
Мараю да стираю все сорочки.

Я знаю, друг, что главное начать,
Но как начать, когда одни пустоты?
Мне, знаешь, часто хочется кричать,
На деле — только приступы икоты.

Бывает, сядешь, чашечку возьмешь
И приготовишь и конверт, и руку,
Напишешь пару строчек и запьешь
Да завернешь какую-нибудь штуку.

Мол, здесь, дружище, вечный Питербурх!
Заходишь в туалет, а там — картина,
И летом нет ни комаров, ни мух
И шлюхи выглядт так... знаешь... лебедино.

А после добавляешь, что свежо
Да пыли нет, и люди что скульптуры
И не употребляют слова с "жо".
А что ты хочешь, милый мой — культура.

Москва, оно, конечно, хорошо,
Но все не то: весьма таджиков много.
Закажешь чашку кофею еще
И передвинешь затекающую ногу.

Но ты не верь мне, это все слова.
А в них что правды? Даже и намека...
Да, здесь Белинский на табличке и Нева,
Но только вечерами одиноко.

На Невском свет и бесприютных — тьма.
По первости все кажется, что люди,
Что в них гнездится радостность сама
И что теперь, конечно же, все будет.

Но то сначала (я упомянул),
А после — что в метро, что в парках —
Все видишь потерявшихся акул
В аквариуме центрозоопарка.

Мне их не жаль, как впрочем и себя —
Одной ведь все жы пылью мы покрыты.
Но ты не думай: я их так... любя.
Но только в качестве сирот немытых.

И даже те, кто смотрит так, светло:
Копни поглубже — просто не умеют
Увидеть ни себя, ни что стекло
Так хрупко, что язык немеет.

Да к лучшему оно. И мне узнать
Хотелось бы назад об очень многом
(Обратно, если можно так сказать).
Идти, не различая, где дорога.

Дорога не видна! О, мудрый Дао!
Да зарасти же ты травой и сгинь.
Но произносишь: «Мне еще какао».
И входит в дверь пронзительное «дзынь».

Мне тяжело об этом говорить,
Я так боюсь неправильно быть понят,
Но, друг, труднее с этим жить:
Так лучше пусть бумага стонет.

Наверное, я молод и горяч
И мыслям придаю чрезмерный смысл,
Но логика прожитых старых кляч
Подходит мне, как даме — коромысло.

Да... Время. Ноги встанутся в пазы,
Колеса лягут в колею и скрипнут.
И вот тогда: «Мой друг, я понял жизнь.
Мне хорошо, я толст и чисто выбрит!».