Куликовская битва

Вторую сотню долгих лет стенает Русь под гнетом ига,
Затмивши тучей солнца свет, висит, как тяжкая верига,
Орда – огромный паразит, к живому телу присосавшись,
Набега ужасом грозит, довольно кровью напитавшись.

Родная матушка – земля, закрыв травою пепелища,
О мире призрачном моля, забыть не в силах то огнище,
Пожары мирных городов, позоры жен, детей убийство,
Порубленных в боях отцов, десятилетья кровопийства,

Баскаков ханских произвол, творящих, что душе угодно,
Князей, посаженных на кол, желавших вновь пожить свободно.
Всех ужасов не перечесть, из слез давно скопилось море,
Втоптали в грязь былую честь, осталось только рабства горе.

Казалось, все, не встать с колен, в крови утоплены восстанья
Князей, искавших перемен и доли лучшей пожеланья,
Не удержавших свой порыв, сорвавшихся в безумство сечи,
Стремясь сорвать больной нарыв, приняв удар на свои плечи.

Надежды робкая свеча зажглась в сердцах победой Вожи,
Окрепшей силою меча нагнавшей страх до смертной дрожи
В непобедимые досель ряды Орды, войной живущей,
Побит впервые алчный зверь и втоптан в грязь для страсти пущей.

Позор не в силах перенесть, вся тьма Орды пришла в движенье,
Поставив целью только месть, грабеж и люда истребленье,
Потек на север черный змей, как саранча сжирая травы,
Колосья сытные полей, стремясь в тенистые дубравы.

А встречь ему, со всех концов земли, поставленной на грани
Бесславной участи отцов, ковром покрывших поле брани,
Сливаясь каплями в ручьи, копилась рать на бой кровавый,
Сынов достойных, в руки чьи судьба вручала суд свой правый.

Сошлись у Дона две стены, заливши ночь костров огнями,
На смертный бой обречены войны голодной жерновами,
Блеснул рассвет, сигнал подав к началу дня зарей багряной,
Смирен сомнений дикий нрав, отдавшись року в сече пьяной.

Мгновенья сна и тишины, застыть бы вам по воле неба,
Лазурной глади вышины, вернуть народ на жатву хлеба,
Но нем и глух в своем величьи зарей прожженный, небосвод,
Пропели робко трели птичьи, момент молчания, и вот…

Запели трубы боевые, бояр начальных слышен глас,
Встают ряды, еще живые, под грозный воинский приказ.
Объезд последний перед битвой вершит Руси великий князь,
Сверкает меч булатной бритвой, и вьется белая ферязь.

Подобна птице златоглавой, пред ним земли окрепшей рать
Стоит, сомкнувшись тяжкой лавой, решившись бой Мамаю дать.
В одном строю князья и смерды, в одном строю и стар и млад,
Едины все и духом тверды, забыты распри, мор и глад,

Усобиц прежних разногласье, ломанье шапок и поклон,
Пред ликом смерти, в одночасье, решились – битва, не полон.
Целует князь большое знамя и говорит народу так:
«Идите смело в битвы пламя, довольно землю топчет враг,

Не для обид и унижений рождала Родина и мать,
Достойней смерть в огне сражений, чем рабства духа благодать.
Довольно быть орды рабами, так победим или умрем,
Москва и Русь стоит за нами, и боль земли горит огнем!»

Вручает Дмитрий воеводе доспех и знамя в грозный час,
И, растворясь в своем народе, бросает вслед лихой указ:
«Вы не ищите меня в битве, я буду там, где тяжелей,
Храните стяг в своей молитве, он духу войска всех милей!»

Мамай же, утром наслаждаясь с вершины Красного холма,
В туман глядел, постичь стараясь, достало ль русскому ума?
Восстал плебей, улус ничтожный, шутя туменом раздавить,
Но голос сердца, осторожный, твердил иное – «может быть».

И миг спустя, познал владыка – свершилось худшее сейчас:
Восстала рать, стоит велика, и грозен будет божий глас,
Сбылись тревоги, опасенья еще с Батыевых времен:
Стоят, ища объединенья, собрав земли великой стон,

Все рати русские, что прежде сидели в градах по углам,
На долю лучшую в надежде – набег к другому, но не к нам.
Все нынче здесь, в орды пределах, за Дон шагнув, пришли на смерть,
Оставив немощных в уделах. Народом всем. Не войско – твердь

Меж рек стоит скалой булатной, не охватить, не обойти,
Грозя лавиной необъятной, щетиной копий на пути.
Но вал войны уже в движеньи, огромный, тяжкий маховик
Насильно всех погнал в сраженье, родив из тысяч глоток крик.

Качнулся вал наемных фрягов, степных и горицких племен,
Как скот на бойню волей магов, пути расчистить для имен
Монгольских мурз и принцев крови, чья слава прежде вознеслась,
Теперь уж поздно хмурить брови, свершилось – битва началась!

Димитрий шлет парламентера, зовет Мамая в смертный бой,
Ответ ему приходит скоро: сражаться будет, но…другой.
Негоже, мол, орды владыке о данника кровавить меч,
С мурзою бейся, коль великий, или других пошли на сечь.

Застыли рати в отдаленьи, обычай предков выше всех,
В глухом молчаньи и сомненьи: кому же бог отдаст успех?
Ряды орды взрывает криком батыр огромный – Челубей,
Сметая всех в порыве диком, и конь под ним, что воробей

Под черным коршуном, так тяжек из крепких жил огромный стан,
Такому и овраг – овражек, одним дыханьем гнет бурьян.
Казалось бы, никто не в силах сломить его лихой напор,
Застыла кровь в мужицких жилах, в душе лишь совести укор.

Но вот, дружины раздвигая, пробился русский богатырь,
С доспехов рясы не снимая, монах, в плечах раздался вширь,
Отдал поклон рядам дружинным, рванул коня в лихой разгон,
Взметнул копье броском пружинным, сближенье, грохот, тяжкий стон!

Земля прогнулась от удара, пронзило эхом небеса.
Ища не жребия, но дара, забыв благие словеса,
Судьба свершилась, принимая пронзенных вмиг богатырей,
По смерти все грехи прощая, предвидя слезы матерей.

Мурза в седле не удержался, монаха ж конь привез верхом,
Как будто божий глас раздался, подув легонько ветерком,
Исход предвидя этой битвы, в бою едином прояснив,
Что многих смерти ждут молитвы, и кто в победе будет жив.

А кто ж монах? Лихой боярин дремучих брянщины лесов,
Рубака бывший и хозяин, закрывший ныне на засов
Мирские страсти в Подмосковье, у Троицы найдя приют,
Моля богов за счастье вдовье, хотя его уже не ждут.

Он Сергием направлен в битву, владыкой духа на Руси,
Что вслед ему послал молитву: «Погибнув сам – других спаси!»
Ослябля в помощь был монаху, но все же имя – Пересвет,
Не дало дух наполнить страху, и он исполнил свой обет.

Лишь только минул бой великий, добавив в летопись имен,
Степного сброда вопль дикий, не знавших имени племен,
Потряс до неба поле брани, роняя копий тяжких лес,
Сжимая в волос битвы грани, и клич «Ура!» - в противовес.

Навстречу ринулись две рати, в надежде каждый – победить,
Мостить из тел людские гати в болоте крови, чтобы жить,
Еще все живы, миг до встречи, мгновенье лишь и брызнет кровь,
Еще лишь миг, и смолкнут речи, пока мечи не стихнут вновь!
 
Взметнулись в небо сотни сулиц, затмили солнце тучи стрел,
Сметая враз подобье улиц, начав убийственный отстрел,
Пронзая плоть, лишая жизни, столкнулись в копьях два полка,
Достанет скорби грустной тризне, и пищи вдоволь для волка.

Столкнулся полк передовой с железным фряжским легионом,
Ломая копья, как стеной, разрывом плоти с тяжким стоном,
И сразу тысячи людей легли в траву, стекая кровью,
Не встал никто, коль без затей, им сотни шли по изголовью.

Людей на копья нанизав, стена сходилась со стеною,
На трупы падших залезав, отдав себя безумства вою,
Рубились насмерть, в тесноте, живой и мертвый вместе, рядом,
На горах трупов, в высоте, а сверху стрелы тяжким градом.

Уже не копья - топоры, мечи, дубины, шестоперы,
Лишали жизни до поры, глухи к мольбам, в движеньях скоры,
И даже давка унесла в единый миг людей немало,
Толпа упавших погребла, но легче бьющимся не стало.

Поддался длинник, наконец, напор орды сдержать не в силах,
Начало битвы, не конец, но стынет кровь в горячих жилах
От вида крови и смертей, горы пронзенных и увечных,
Не хочется пугать детей и обывателей беспечных,

Но правда битвы такова, и даже слог – щадящий души,
Людей рубили, как дрова, живые затыкали уши,
Чтоб крики смертные родных, остатних не лишили воли,
Неопытных и молодых, не знавших прежде битвы доли.

И в этой свалке в страшный миг, великий князь рубился в сече,
Мелькал шелома яркий блик под страхом смерти и увечий,
Держал примером дух людей, как на Руси велось от века,
Без лишних слов, мечом идей вливая силы в человека.

Поддался полк передовой к полку большому, погибая,
Таран железный смяв собой, но тут, на крылья, завывая,
Метнулись орды степняков - вассальный сброд орды великой,
Купившись горсткой медяков, стремясь пробить в надежде дикой

Сплоченных крыльев стройный ряд, но враз отбили им охоту,
Что волку - крыс большой отряд, разбившись сходу о пехоту,
Отхлынули, и за грабеж, стремясь на трупах поживиться,
Но меч татар прервал дележ, послал назад, на смерть стремиться,

Как глупых жертвенных овец, мечами, толпы разномастных
Племен без духа и сердец. Увидев лишь татар опасных,
Шакалов стадо понеслось назад от них, на русских рати,
И там же в жертву принеслось, уж не мечтая о расплате!

Андрея Полоцкого полк из конных витязей могучих,
В искусстве рубки знавших толк, стрелою ангелов летучих,
Размел, как пыль степные орды, и бросил их к мечам татар,
Порывом воли, духом твердым, как грозный волк среди отар.

И в тот же миг, полка большого, дружины княжеской отряд,
Спасая князя дорогого, взметая пыль, за рядом ряд,
Пронзил, как меч, лавины сброда, посеяв ужас средь племен,
Не знавших имени и рода, и битвы яростной времен.

Таков удел шакалов диких, пришедших с истинной ордой,
Не пыли воинов великих, рожденных марсовой звездой,
Учить в седле искусству боя, достоин трупа лишь шакал,
Не стоит падальщика воя, окрепший в битвах конный шквал.

Единой даже не осталось из тысяч первого полка,
Из тысяч воев только малость…Десница фрягов нелегка,
Но псы войны устлали поле, а сброд бежит, не чуя ног,
В успехе первом – море боли, и так далек победы срок.

Шагнули к Спасу Оболенский, монах – боярин Пересвет,
Погиб и Федор Белозерский, князей Тарусских больше нет,
И тысяч воинов безвестных, собой закрывших первый вал,
Покорных смердов бессловесных, мечи сковавших из орал.

Момент затишья, лишь мгновенье, и вот, взрывая тишину,
Роняя в души червь сомненья, ворон пугая в вышину,
Качнулся ряд орды монгольской, тумен к тумену, словно вал,
По травушке, от крови скользкой, вперед стремясь, на смерти бал.

А встречь ему, сверкнув мечами, тяжелой конницы порыв!
Оставив пеших за плечами, пройдя сквозь длинника разрыв,
Дружины русской ветераны пошли тараном в смертный бой,
Таких рубак не сдержат раны, коль князь ведет их за собой.

И вот, нашла коса на камень, столкнулись вместе две волны,
Взметнулся к небу битвы пламень на радость молоху войны:
Смешенье криков, стонов, ржанья, доспехов блеск и лязг мечей,
Всё это – схватки содержанье. Не хватит мысли и речей,

Чтоб передать словами битву людей, рожденных для меча,
Забывших в этот миг молитву, сносящих головы сплеча,
Презревших смерть на поле боя, в одном стремлении – убить,
Рубить, терзать до смерти воя, чтоб удержать надежды нить.

Разбил заветы Чингис Хана удобством места русский полк,
Заставил биться в лоб и прямо, познав науки ратной толк,
Сломал тараном, после кинул, сведя с ума, на копий лес,
А сам за пешей ратью сгинул, поставив ум в противовес.

Познали русичи замашки степной разбойничьей орды,
И нынче бьют, и без промашки. Заветы ханские тверды,
В искусстве боя безупречны, но Русь – достойный ученик,
Учителя, порой, беспечны, храня воинственный тайник.

Не зря терпели пораженья, сносили ига тяжкий гнет,
Копили силы для сраженья и опыт боя наперед,
Терпенье сторицей вернулось, постигла Русь ордынский бой,
Назад наука возвратилась, подмяв учителя собой.

Но бой еще в своем начале, лишь треть орды скрестила меч,
Еще достанет тьмы печали, голов лихих, упавших с плеч,
Не раз угроза пораженья на русский стяг отбросит тень,
Второй лишь час идет сраженье, и далека победы сень.

Не зря тараном бил монгол, нашел изъян в стене великой,
По Смолке узенькой прошел, схватился с ратью в сече дикой,
Назад отхлынул, вновь и вновь, тумены лучшие бросая,
Презрев потери, гибель, кровь, и с каждым разом возрастая,

Бросался, словно жадный зверь, на левый полк, уже уставший
И поредевший от потерь, но всё же в битве не пропавший.
Редеет рать за рядом ряд, в жестокой схватке погибая,
За шагом шаг идет назад, врагами поле устилая,

Но нет конца орды напору, и нет числа людской волне,
Как будто враз спустили свору собак, взращенных на войне.
Досталось каждому полку, в зенит вошла лихая сеча,
Ломая копья на скаку, мечом пронзая и калеча,

Ворвался клином в полк большой тумен отборный Темучина,
Таран схватился со стеной, ища победы, славы, чина,
Стремясь дорваться до знамен и взять в полон Руси владыку.
Но клин дружинами стеснен, предупреждали горемыку,

Что вал ордынский – не таран, а хитрый меч в руке у хана,
Но крови принц не ведал ран, походов, битвы, пыли стана,
И гнал волною за волной, в глухую смерти горловину,
Своих бойцов, как на убой гоняют вьючную скотину.

Уж близок был прорыва миг, еще удар и будет поздно,
Но вот, взметнулся в небо крик, сверкнув мечом, сорвался грозно
Навстречу сам великий князь, а с ним – дружина боевая,
Топча конями в кровь и грязь, волною тяжкой наплывая,

Сметая всех, кто на пути, беря разгон для скорой сшибки,
Чтоб смерть с победою найти, с мечом, разящим без ошибки.
Удара грохот клина в клин, безумье, давка, крики, стоны,
Дружина – витязи былин, познавшие войны законы,

Ломая копья и людей, ударом тяжким опрокинув
Орды монгольской лошадей, мечами всадников раскинув,
Втоптали в грязь тумен отборный, развеяв по ветру, как пыль,
Неся ему конец позорный, родив сказаний древних быль.

Не в силах взять у русских стяги и князя силой полонить,
Познавши меч хмельной отваги, и потеряв рассудка нить,
Послал Мамай лавину стрел, в безумстве злобы задыхаясь.
Единый раз попасть сумел, склонилось знамя, трепыхаясь,

Стрелы отравой поражен, сползает витязь, умирая,
Казалось, будто князь сражен, но вот, доспехи подбирая,
Взметнулся новый на коня, московский грозный воевода,
Ферязью княжеской маня. Бессмертна русская порода!

И стяг опять взлетает ввысь, и грозный князь стоит, как прежде,
Полки сомкнулись, собрались, открывши вновь сердца надежде.
Таков он, битвы перелом, испуган враг ковшом отваги,
Вперед бы смело, напролом, и гнать его в бесстрашном шаге,

Пока сомнение в рядах, и страх в глазах врага таится,
Пока уверенности крах, вперед бы смело устремиться,
Топтать, крушить ордынцев семя, держа в руках победы меч,
Но молвил князь: «Еще не время, нас мало, силы поберечь!»

Как прав был он в своем решеньи, на зов кровавый не пойдя,
Монгольский вал пришел в движенье, на фланге левом щель найдя,
Метнулись вскачь степные волки, потоком орд, за валом вал -
Пробить заслон у речки Смолки, презрев из трупов перевал.
 
Орда к орде, тумен к тумену, как волны в твердь большой скалы,
Бросая свежих на замену, катились тяжкие валы,
Отдала рать полку в подмогу последней скудности резерв,
Но тяжек вал, и понемногу, забился дрожью битвы нерв.

В огромной рубки круговерти, в кровавом жернове войны,
Кружилось вихрем море смерти, шатая крепь былой стены.
Отдали рати всё, что можно, князья пошли в последний бой -
Сражаться, сколько то возможно, прорыв стены закрыть собой,

Погибнуть в сече, но не дать волне орды в тылы прорваться,
Спасти ценою жизни рать, навечно в памяти остаться.
Вступил в борьбу запасный полк, оплот последний русской рати,
На миг струхнул ордынский волк, увидев силу свежей стати,

Но брошен третий в битву вал, последний вал степного шторма,
Тяжелый, жуткий, свежий шквал волков, дорвавшихся до корма.
Прозрачны русские ряды, прогнулась рать, крыло теряя,
На волос тонкий от беды, телами поле устилая,

Стоит последний бастион готовый к смерти, нерушимо,
Земли к богам несется стон, но полк большой несокрушимо,
Совместно с правым, уцелевшим, но уж потрепанным крылом,
Готов схватиться с наболевшим, содравшим шею в кровь, ярмом,

Погибнуть в битве, но не дать врагу победой насладиться,
Закрыть собою землю-мать, а мертвым – нечего стыдиться!
Погибло левое крыло, телами меч орды ломая,
Не отступило, хоть могло, смутило стойкостью Мамая,

Коль он весь цвет своей орды послал ломать ряды ратаев,
Холопов, смердов, но тверды остались, в смерти лишь растаяв,
Сыны достойные земли, не знавшие в судьбе достатка,
Травою в поле полегли, свой долг исполнив без остатка.

Погиб в борьбе запасный полк, как малый остров в бурном море,
Но лязг мечей недаром смолк, ценой поставив смерти горе,
Он всё же вызвал на убой резервы лучшие Мамая,
Завлек, прикрыв полки собой, и участь стойко принимая.

И хоть стояли до конца богатыри в неравной сече,
Без страха смертного венца приняв удар на свои плечи,
Но все ж велик орды напор, почуявшей свою удачу,
Конец был тяжек и не скор, добавив слез немому плачу.

Уж начался в тылах грабеж, ожившие орды вассалы
Пустились к трупам, на дележ, как за объедками – шакалы,
Уже в тылах ордынский вал идет в охват полка большого,
К Непрядве лезет темный шквал, стремясь дорваться до святого.

Шел третий час жестокой битвы за нить судьбы народов всех,
Замкнув уста для слов молитвы, надеясь взять мечом успех,
Вершили кровью судьбы мира два войска в этот грозный час,
Дождется ль свет победы пира, иль рабства тьмы раздастся глас?

Казалось, гибель на подходе, надежды робкой жуткий крах,
Уж нет сомнения в исходе, и в душу липкий лезет страх,
Не за себя, но за отчизну, за слезы жен и матерей,
Которым бог готовит тризну, забрав любимых и детей.

Казалось, Русь уже не встанет, итак отдала, что смогла,
Веселый смех уже не грянет, и солнца свет закроет мгла,
На кон поставлена свобода и весь запас последних сил,
Судьба великого народа. Казалось, враг уж победил,

Но вот, как будто глас небесный, сверкая множеством мечей,
Засадный полк, как вал отвесный, слезу сшибая из очей,
Даря спасенье погибавшим, взорвался криком, словно шквал,
Дыханьем свежим, не уставшим, и миг отмщения настал!

За рядом ряд, за лавой лава, сметая нечисть на пути,
В едином крике древнем: «Слава!», как масло нож стремясь пройти,
Ударил в спины темной силе, погнал, родив на сердце страх,
Ордынцев к будущей могиле, готовя игу жуткий крах!

Не зря в груди свой гнев копили, не зря в дугу сгибался лук,
Не зря терпенья чашу пили, переносили ужас мук,
Смотря на то, как гибнут братья в кровавой сече без конца,
Стирая слезы рукоятью с гримасы скорбного лица.

Сорвался лук, пошла лавина, губя бегущих на пути,
Открылась мщенья горловина, что век держали взаперти,
Ударила подобьем вала, топча, пронзая и круша.
Рука былую мощь познала, мечом суд праведный верша!

Забиты падшими овраги и русла рек до берегов,
Вперед, вперед, в победном шаге, добить, догнать Руси врагов!
Крушить, рубить, ведь даже пленных в подобных битвах не берут,
В желаньях мести откровенных кровав и тяжек ратный труд.

По всем законам Чингис хана исполнен русичей удар,
Внезапно, в спину, неустанно, взрывая паники пожар,
Большой и свежей конной силой да по уставшему врагу,
Чтоб страх сковал и стал могилой, и гнать, пронзая на бегу!

До самых сумерек кровавых в степи погони крик звучал,
Рубили правых и неправых, забыв о милости Начал
И жалости в кровавой сече, стремясь до корня истребить,
Гоня до самой Красной Мечи, смотав в кулак победы нить!

Лишь к ночи стих на скорбном поле мечей булатных перезвон,
Ценою великой встала воля: со всех сторон несется стон,
Забиты падшими канавы, и алый стелется туман,
Покрывшись кровью, никнут травы, и валит в сон глухой дурман…

Все впереди: по падшим тризна, скупые слезы матерей
И взоров вдовьих укоризна, рожденье вновь богатырей,
Набеги, схватки, время мира, ломанье шапок и поклон,
И краткий миг победы пира, но нынче отдых дарит сон…

Как нужен он, в крови купавшим отмщения булатный меч,
Как нужен он, давно не спавшим, не расправлявшим своих плеч.
Уснуть, забыть весь ужас битвы, смирить убийственный запал
Под пенье благостной молитвы во имя тех, кто в сече пал.

Как много их, бойцов безвестных, в жестоких битвах полегло,
Не знавших летописей лестных, но победивших в сердце зло,
Испивших вдоволь ужас Калки, позор на Пьяне, на реке,
Познавших голод, боль от палки в боярской крепнущей руке.

Как много раз их предавали князья в борьбе за титул свой,
Загнав под меч в чужие дали, давили так, хоть волком вой,
Но не озлобились, поднялись они в жестокой битвы час,
И на полях лежать остались. Для них написан этот сказ…