Любовь р-р-роковая

    Жанна брела по Алленби*. Был июнь, но тяжкое израильское лето уже успело войти в силу. Каблуки босоножек мягко входили в пахнущий битумом горячий асфальт. Через подземный, густо воняющий мочей, переход Жанна вышла на другую сторону улицы и влилась в толчею на входе в рынок. Здесь царил экзотический запах пряностей из лавки напротив.
    На душе было паршиво, все раздражало. В "лишкат академаим"**, где она отмечалась каждую неделю, снова объявили, что открытие курса программистов отодвигается на пару месяцев.
    Жанна, биолог по образованию, с большим трудом поступила на этот курс, где ее, вместе с другими обладателями невостребованных профессий, должны были переквалифицировать в программиста. Она легко прошла психотест, благо его можно было сдавать на русском, но было и возрастное ограничение - принимали только до тридцати трех лет. Тридцатишестилетней Жанне удалось убедить приемную комиссию, что она не мыслит себе жизни без компьютера и непременно преуспеет в новой профессии. Ей поверили, зачислили на курс, и вот уже полгода, как она ушла из сельскохозяйственного НИИ, где работала техником за грошовую зарплату –таскала ведра с землей, копала, сажала, работала целыми днями в теплице с сорокапятиградусной жарой и высоченной влажностью, где потела, как в хорошей парилке. Теперь Жанна получала небольшое пособие по безработице и ожидала открытия курса, которое вот уже несколько раз отодвигалось на неопределенное время.
    Домой идти не хотелось, дома было плохо. Муж, тоже биолог, по приезде в Израиль сначала, как и многие другие, впал в эйфорию, очарованный летней погодой (был апрель, и в Вене, через которую семья летела в Израиль, стоял промозглый холод), близостью моря и полными продуктов магазинами. Потом началось изучение иврита и оказалось, что учить этот, непохожий ни на что знакомое прежде, язык, безумно трудно. Муж круто спикировал в депрессию, и, похоже, не собирался из нее выходить. И хотя с работой у него более-менее наладилось – работал по своей специальности, энтомологом***, на приличной инженерской ставке, и был единственным репатриантом в отделе, где с ним носились, как с больным младенцем, прижиться в Израиле так и не смог. Он часами разглагольствовал о том, какой он великолепный специалист, какую уникальную методику разработал и как "они все" не в состоянии его понять и оценить. Зарплата инженера на государственной службе была невелика, но искать другую работу или вечерами подрабатывать охранником, как другие репатрианты, он не хотел.
    Он много пил и злобно ругался, виня Жанну в том, что она "не создала ему условий", и уже не помнил, что больше всех рвался в Израиль, чтобы увезти детей "оттуда". Он завидовал Жанне, решившейся бросить не приносящую денег биологию в попытке начать новую жизнь и обвинял ее во всех смертных грехах. Ежедневные скандалы помогали ему чувствовать себя хозяином в доме и настоящим мужчиной. Жанна терпела, успокаивала его, старалась не скандалить при дочке. Муж вырос в детдоме, они были его единственной семьей, и Жанна сама не знала, чего в ней больше - злости или жалости.
    Даже поговорить, по-бабьи пожаловаться на жизнь было некому - приехавшие на месяц раньше друзья "еще оттуда" успели завести новую компанию. А новых друзей найти не удавалось из-за мрачной раздражительности мужа. Несколько раз она приводила в дом знакомых, но муж угрюмо молчал, откровенно демонстрируя свою неприязнь. Гости неловко прощались, завязавшиеся было дружеские отношения рушились.
    Любовных в полном смысле слова отношений у Жанны с мужем не было никогда, в постели он был жестким и неласковым. Теперь же он изредка – раз или два в месяц – молча и грубо совокуплялся с ней, будто наказывал за то, что недоволен жизнью. Впрочем, сам он, кажется, считал это любовью.
    Выросшая на "Алых парусах", Диккенсе и прочей классике, где добродетель и трудолюбие непременно вознаграждались, Жанна жила со смутным чувством обиды на судьбу. Будто обманула ее жизнь, не подарила обещанного. Иногда казалось, что вот-вот все чудесным образом изменится, найдется и для нее, Жанны, прекрасный принц, и начнется другая, "правильная" жизнь.
    Вот идет она, молодая, красивая. Узкая юбка из легкого ржаво-коричневого с лиловым шелка стекает по бедрам, лиловая вязаная кофточка подчеркивает грудь, темные длинные волосы уже успели выгореть на солнце и отливают медным блеском, а босоножки на каблуках удлинняют и без того длинные ноги. И разве важно, что лиловая кофточка связана из купленных за гроши на распродаже ниток, а мягко обнимающая бедра юбка перешита из старого маминого платья.
    Жанна говорит на вполне хорошем иврите - ей всегда легко давались языки, и вообще она милая и разумная женщина. Ведь должен же кто-нибудь когда-нибудь это оценить?
    Так брела она, думая Бог знает о чем, когда какой-то парень – кажется, он некоторое время шел за ней - загородил Жанне дорогу: - Послушай, я хочу с тобой познакомиться. Ты мне очень понравилась! Парень заглядывал Жанне в лицо. На нем желтая рубашка, затоптанные края джинсов сползают под старые сандалии. Некрасивое, странноватое лицо с тяжелым подбородком, большие очки в темной пластиковой оправе. Нет, на принца никак не тянет. Да и муж ведь есть...
    Жанна резко ответила парню, что замужем и не хочет ни с кем знакомиться, но тот не отставал, уговаривал посидеть, поговорить. Он говорил на грамотном, красивом иврите. И хотя и не понравился Жанне, взгляды его были и неприятны, и в то же время льстили, позволяли чувствовать себя привлекательной женщиной. И, Боже мой, до чего же не хотелось идти домой! Жанна согласилась выпить сока в ближайшем кафе. Парень оказался неглупым, довольно эрудированным, разговаривать с ним было интересно. Жанне нравилось вот так, запросто, сидеть и болтать с израильтянином, а не со "своим", русским.
   - Я "кабан" - сказал он Жанне. Она непроизвольно фыркнула, чуть не подавилась соком.
- Ты знаешь, кто такой "кабан"?
   Жанна не знала. Парень – его звали Игаль – объяснил, что это аббревитура от "кцин бриют нефеш" – офицер по здоровью души – армейский психолог,офицер, ответственный за психическое состояние солдат. Рассказал несколько занятных историй из своей практики.
    Допив сок, они пошли к морю, сели на камни у самой воды рядом с тогда еще действующим дельфинарием. Жанна сняла босоножки, опустила ноги к самой воде. Море в тот день было спокойным, легкие волны разбивались о камни и обрызгивали ее длиннопалые, с узкой ступней, ноги. Соскучившись по мужскому вниманию, Жанна слегка кокетничала с парнем, но совсем чуть-чуть.
    После почти двухчасового разговора о музыке, литературе, климате, русских и израильтянах, Жанна засобиралась домой. Наотрез отказалась дать Игалю номер телефона для продолжения знакомства. Игаль поблагодарил за беседу, сказал, что это было "лучше, чем перетрах". Слегка ошарашенная, Жанна все-таки решила принять это за комплимент.
   - Жаль, что ты не хочешь дать мне свой телефон, но я надеюсь, что мы с тобой еще встретимся!
    На прощание Игаль подарил Жанне свой рисунок. На большом листе в линейку черным фломастером были нарисованы стилизованные обнаженные мужчина и женщина, сплетенные в сюрреалистической позе. У женщины было несколько грудей, мужчина обвивал ее ногой с растопыренными пальцами. Автор рисунка, безусловно, был талантлив, но сам рисунок пугал мрачной, нездоровой сексуальностью. Потом он какое-то время валялся у Жанны дома, но при очередной уборке был без сожаления выброшен.
    Потом начался долгожданный курс програмирования, который оказался страшно трудным, и Жанна напрочь забыла Игаля. Все в группе, кроме Жанны, были коренными израильтянами, и даже неплохого разговорного иврита явно нехватало. Жанна на ходу переводила лекции и писала конспекты на русском, незнакомые слова записывала на иврите русскими буквами и затем отыскивала в словаре. Чтобы сдавать проекты вовремя и готовиться к экзаменам, приходилось сидеть ночами.
    После курса был стаж, работа по новой специальности. Муж, следить за которым и удерживать от пьянства у Жанны теперь не было времени, окончательно спился и сделался совершенно невменяем, превратился в сгусток ненависти. Он возвращался с работы, цепляясь за стены, вывалянный в пыли и с разбитым лицом. И если раньше Жанна сурово звалась "жена", теперь муж называл ее не иначе, как "****ь" либо "сволочь", мат стал его разговорным языком. В конце концов они все же развелись, но муж продолжал регулярно звонить, поливал Жанну руганью, угрожал убить. Если Жанны не оказывалось дома, он звонил родителям и орал: "Я хочу знать, где шляется ваша дочь!"   
    А через три года хозяин съемной квартиры, где муж жил после развода, в очередной раз пришел за деньгами и нашел его мертвым на полу посреди комнаты. Жанна узнала об этом от полицейских, которые заявились в два часа ночи и, напугав ее до тошноты и трясущихся коленей, сообщили о смерти бывшего мужа. Следствие установило, что смерть вызвана "естественными причинами", и Жанну оставили в покое. Когда прошел шок и ей перестали сниться кошмары, оказалось, что смерть мужа принесла ей только облегчение.
    Через несколько лет Жанна оставила компьютеры – выяснилось, что она не так уж сильно любит эту скучную профессию, которая поначалу так увлекала.
    Теперь Жанна жила одна, взрослая уже дочь снимала комнату в центре Тель-авива. Неожиданно у Жанны обнаружились экстрасенсорные способности и теперь, закончив курс прикладной биоэнергии у известного израильского целителя, она принимала клиентов у себя на дому. Зарабатывала гроши, но ей нравилось и само занятие, и комплименты довольных клиентов.
    Болезни, проблемы на работе и в семье, тяжелые депрессии – с этим люди приходили к Жанне, и многим она смогла помочь. Хотя нередко случалась, что посетитель приходил с конкретными жалобами, а проблема оказывалась совершенно в другом. Причиной денежных проблем оказывались душевные травмы, личные отношения не складывались из-за профессиональной несостоятельности или сложных отношений с родителями. Все в жизни человека связано одно с другим, и выявлять эти связи и распутывать сложные узлы человеческих отношений было так интересно!
    Один из клиентов, Мани, приезжал к Жанне из Петах-тиквы. Рассказывал, что работал массажистом при футбольной команде города Петах-Тиква, был ее страстным болельщиком и всю жизнь мечтал, чтобы его команда попала в высшую лигу. И когда это наконец случилось, Мани потерял интерес к жизни, впал в тяжелую депрессию. Теперь он получал пособие по инвалидности и жил на "прозаке".
    Временами на него нападала гнетущая тоска, становилось трудно дышать, болело сердце, и он ехал на прием к Жанне. Из-за жалкого пособия Мани платил за визиты очень мало, но всегда старался компенсировать это добрыми словами.
- Ты похожа на ангела - говорил он Жанне - твои пальцы, как капли теплого дождя, я просто оживаю под ними! Жанна делала ему энергетический массаж, слегка прикасаясь кончиками пальцев к обнаженной спине.
    Мани рекомендовал Жанну другим клиентам, которые могли позволить себе более высокую цену. Вокруг него постоянно крутились какие-то непонятные личности – больные, наркоманы, гомосексуалисты, и иногда он приводил кого-нибудь к Жанне на прием. Вот и теперь он хотел прислать к ней своего приятеля.
 - Он странный парень, нервный, беспокойный, спит плохо. Его мать была в концлагере, жертва холокоста. Совершенно сумасшедшая старуха, умерла несколько месяцев назад, он сам за ней ухаживал – может, поэтому стал таким. Ты наверняка ему поможешь, как помогла мне. Не волнуйся, у него есть деньги тебе заплатить. И вообще, тебе стоит с ним познакомиться, он интересный человек, хорошо рисует, живет один. Твоего возраста, так что кто знает...
 - Ладно, пусть приходит, посмотрим, что можно сделать – согласилась Жанна, и в назначенное время Мани привел на прием своего протеже. Это был грузный, некрасивый, слегка неопрятный мужчина. Потертые шорты из джинсовой ткани открывали неожиданно худые, в редких волосах, ноги. Жанна научилась принимать и любить своих клиентов, какими бы они ни были и как бы не выглядели, но как мужчина... Как бы это сказать поделикатней...
    Мани ушел, а Жанна и Игаль – так звали мужчину - немного побеседовали на нейтральные темы, и Жанна попросила гостя рассказать о матери. Он начал говорить, вскоре глаза его наполнились слезами. Игаль пытался продолжать рассказ, утирал слезы кулаком и вдруг, совершенно неожиданно, заснул в кресле на середине фразы, даже стал похрапывать.
    Очевидно, сработал защитный механизм, тема оказалось слишком тяжелой. Жанна дала ему немного поспать в кресле, затем перевела на массажный стол и проделала обычный курс – сняла напряжение, открыла чакры, восстановила энергетическое равновесие. Все это время Игаль спал, но так случалось почти всегда – клиенты под руками Жанны засыпали, и после окончания сеанса их приходилось будить. Через полчаса Жанна осторожно разбудила Игаля, он расплатился и ушел. А на следующий день позвонил, сказал, что чувствует себя намного лучше и приглашает Жанну поужинать. Случалось, что клиенты делали Жанне подарки – конфеты, духи. Один подарил часы, другой - красивую настольную лампу. Жанна всегда принимала подарки, часто совершенно ненужные, с благодарностью, не желая обижать людей. В ресторан, правда, ее пригласили в первый раз, но и это она сочла простым проявлением благодарности. Хотя на всякий случай предупредила, чтобы Игаль не рассчитывал ни на какие отношения, у нее есть "мужчина сердца" и она согласна только на ужин.
    Вечером Игаль появился с двумя огромными букетами цветов и двумя коробками, в одной - изысканный шоколодный с засахаренными вишнями торт "Моцарт" из дорогой кондитерской, в другой – набор восточных сладостей.
- Я же не знал, что ты любишь - оправдывался он перед Жанной, когда та выговорила ему за чрезмерность.
    Машины у Игаля не было, на жанниной он ехать отказался – сказал, что сам отвезет ее, и поймал такси. Поехали в старое Яффо, Жанна выбрала небольшой, в восточном стиле, ресторанчик "Алладин" – ей нравилось есть, сидя на обдуваемой ветром террасе и глядя на море. Кухня в "Алладине" была сносная, а цены невысокие – Жанне не хотелось, чтобы Игаль тратился на нее, не хотелось чувствовать себя обязанной. Завязавшийся разговор вскоре стал раздражать Жанну - Игаль вел себя, как взрослый дядюшка с юной племянницей, окружал ее назойливой опекой. То и дело спрашивал: "Ты меня понимаешь?" или, наставив на нее палец, говорил: "Сейчас я тебе объясню!". Его длинные пальцы с утолщенными суставами все время беспокойно двигались, и Жанне было неловко смотреть на его руки, будто в них была какая-то непристойность. Она уже жалела, что приняла предложение, но не уходить же демонстративно посреди ужина! В лице Игаля, в манере разговора будто проскальзывало что-то знакомое. И только получив в подарок выполненный черным фломастером рисунок, Жанна вспомнила – парень, который когда-то, лет пятнадцать назад, встретился ей на Алленби, долгая беседа на камнях возле дельфинария.
- Ты знаешь, что мы были знакомы прежде? – спросила Жанна.
- Конечно! – обрадовался Игаль - я сразу узнал тебя, надеялся, что и ты вспомнишь! Я все эти годы думал о тебе! Я так рад, что мы снова встретились, это судьба, я уверен, теперь это навсегда!
    Жанна предпочла бы значительно меньше энтузиазма. Игаль ей решительно не нравился, мысль о близких отношениях с ним вызывала отвращение. Нужно было выбираться из этого знакомства.
    После еды Жанна хотела идти домой, но Игаль чуть ли не силой затащил ее на скамейку в парке позади ресторана.
- У меня есть для тебя подарок - торжественно объявил он. И как Жанна не отнекивалась, достал мешочек из синей замши и торжественно надел ей на шею нитку жемчуга. "Еще не хватало, чтобы оказался настоящий - подумала Жанна. - Непременно верну, в крайнем случае через Мани!" Игаль разглагольствовал о музыке, то и дело порываясь взять Жанну за руку повыше локтя или поцеловать в шею. Жанна отталкивала его, напоминала, что согласилась встретиться, только если не будет ничего "личного".
- Да, да, конечно, ты права - отвечал Игаль, и снова пытался обнять Жанну. Давно наступила ночь, в парке, кроме них, ни души. Жанна не могла сама вернуться домой, так как не взяла с собой кошелек, рассчитывая, что Игаль заплатит за ресторан и отвезет ее домой на такси.
    Наконец она окончательно рассвирепела и заорала, что если сейчас же - Слышишь, немедленно! – Игаль не отвезет ее домой, они никогда больше не увидятся. Игаль заставил Жанну пообещать, что они встретятся еще (обещание это она не собиралась выполнять даже под страхом вечных мук), отвез Жанну домой, пытался еще немного потискать возле подъезда и наконец-то убрался. Измученная Жанна вошла в квартиру и, до того, как лечь спать, сладострастно запихала в мусорный пакет подаренные Игалем цветы.
    Потом начался кошмар. Игаль звонил, клялся в любви, умолял, требовал. Говорил, что ждал Жанну целых пятнадцать лет и теперь ни за что не отпустит. Ни уверения Жанны, что у нее есть мужчина, которого она любит, ни ругань не помогали. Он звонил по несколько раз в день. Жанна свирепо швыряла трубку, и телефон тут же звонил снова. Ее стало трясти при каждом телефонном звонке, но не ответить Жанна не могла – иногда звонили клиенты, назначали встречу.
    Через пару месяцев звонки внезапно прекратились, Игаль исчез. Жанна была рада, что избавилась от назойливого ухажера-параноика, но временами в ней просыпалось любопытство – что же случилось с Игалем? Нашел новую любовь? Заболел? Умер? Все прояснилось, когда ее снова посетил Мани.
- Игаля задержала полиция - сообщил он.
- Как - удивилась Жанна- за что?
- Да за кражу. Он вообще-то вор, квартиры обчищает. Его уже раз ловили, дали полгода условно. У него пособие крошечное, по инвалидности, как у меня. Так он воровством подрабатывает, любую квартиру может открыть.
- Мани - задохнулась Жанна - ведь ты мне говорил, что он обеспеченный, одинокий. Ты же привел его ко мне в дом, познакомил нас!
- Несчастный он, недоделанный какой-то. Я думал, ты ему поможешь. И потом, он тогда не воровал. Его хозяева квартиры застали, избили сильно, и на какое-то время он прекратил это дело. А потом снова начал, хотел тебя богатством ослепить, любовь твою завоевать.
    Жанна, ошарашенная такой новостью - Господи, куда я чуть не вляпалась! – сделала Мани массаж и отправила домой. Она никак не могла успокоиться, все думала об Игале и радовалась, что избавилась от него. Но Жанна встретилась с Игалем еще раз.
    Снова позвонил Мани.
- Жанна, Игаль в больнице. Он очень просил, чтобы ты его навестила.
- В какой больнице - подозрительно спросила Жанна - с ним что-нибудь случилось?
- В "Абарбанель"****.
- ???
- Нет, ты не думай, он не сошел с ума. Просто в полиции не уверены, что он совсем нормален и поместили его на обследование. Потом решат, что с ним делать - судить за воровство или лечить. Жанна, он очень просил, чтобы ты пришла. И потом, это же больница, ты не бойся, там все под контролем. Сделай божескую милость, сходи к нему один раз, тебе зачтется!
    Жанна, добрая душа, не смогла отказать. К тому же было любопытно посетить психбольницу. Узнала, когда приемные часы, и отправилась в "Абарбанель" – место, такое же знаменитое в Израиле, как "Кащенко" или "Бедлам", чуствуя в себе этакий прилив великодушия и гордясь собой, как героиня романа, навещающая в тюрьме отвергнутого поклонника.
    Отделение Игаля находилось на втором этаже. Жанна поднялась по узенькой лесенке к двери со стеклянным окошком. К окошку изнутри было прилеплено страшное лицо с высунутым языком. Красный толстый язык облизывал стекло. Трясущейся рукой Жанна нажала звонок около двери. Через пару минут появился – санитар? охранник?, – отпихнул от двери психа с высунутым языком и приоткрыл дверь.
- К кому?
- Игаль Решеф...
- Проходи – охранник открыл дверь и пропустил Жанну внутрь, спиной отжимая психа, который выглядывал из-за плеча, так и не спрятав язык. Пахло общепитом. Второй охранник с ножницами в руках подстригал обросшего до состояния Робинзона больного. Больной сидел в кресле перед зеркалом, как в парикмахерской - если не считать того, что руки его были пристегнуты к подлокотникам тонкими ремешками.
    Игаль сидел за пластиковым столиком в столовой. Жанна ожидала заверений в вечной любви, жалоб, оправданий. Ничего похожего. Игаль принес довольно толстую папку и вручил Жанне.
- Это нужно отвезти в суд – сухо сказал он. Вот здесь указан номер дела. Я написал заявление, собрал документы - отвези это в Тель-Авив, в суд, чтобы приобщили к делу. Они выдадут тебе квитанцию – не потеряй!
    Жанна была удивлена, но нисколько не сожалела о том, что все обошлось без пылкой любви. Выбрав время, съездила в Тель-Авив. С трудом нашла в огромном и запутанном здании суда место, где принимали заявления от подследственных, заплатила приличную пошлину и получила квитанцию. Решила, что если квитанция нужна Игалю, он найдет способ ее получить, пусть через того же Мани. Она в эти игры больше не играет!
    Так, без малейшего сожаления, потеряла Жанна большую и пылкую любовь, которая поджидала ее целых пятнадцать лет.

* Алленби – улица в центральном Тель-Авиве.
** "лишкат академаим" - биржа по трудоустройству людей с высшим образованием
*** энтомолог – зоолог, специалист по насекомым
**** "Абарбанель" – известная в Израиле психбольница