Fliederfarben oder сиреневое или

Христиан проснулся позже обычного – убаюкивал, склеивая веки, шепот непроходящего дождя и матовый полумрак, словно с утра уже вечерело…
Он попил чаю, стоя у окна, и от вида пузырящейся воды в нем затомилось сердце. Дети не пришли на урок, пленные непогодой. Христиан задумал писать. Что – то светлое и воздушное виделось ему. Он выбрал шелковую бледно голубую с зеленоватым отливом драпировку, белый браслетик из нанизанных на леску ракушек – браслетик По и круглую к низу, ультрамариновую вазу…
- … не то… все не то… - шептал расстроено Христиан, двигая так и сяк предметы постановки, подставляя их с разных сторон блеклому свету. Вдруг он бросил все и сел на диван, секунду сидел, потом соскочил, намотал полосатый шарф на шею и вышел.
 Мостовая превратилась в водосток. Христиан промок до белья, еще не дойдя до магазина. Стеклянная дверь – и Христиан посреди благоухающего непревзойденного человеком искусства… посреди цветов. Персидская сирень огромным фиолетовым пятном релаксировала его почти сразу. Ната, почитающая Христиана за лучшего своего покупателя, бережно обернула букет белой шуршащей бумагой, и одарила его улыбкой за фразу: «сдачи не надо».
Христиан нес сирень, и сирень мокла. Что – то чудовищное усматривал в этом Христиан и морщил брови. Словно мокло его настроение, его сердце, его душа…
Мокла в этом наводненном грязными стоками городе.
Христиан вбежал в студию, бросил сирень на стол и стал собирать чемодан.

*

Студия была пуста. Поля озадаченно села на диванчик, под ее попой захрустела бумага. Христиан писал, что уехал на три недели к Грину, в Неваду. Поля одной рукой обняла брошенную сирень, положила в карман дождевика свой браслетик, закрыла студию и пошла домой.


п.с.