Глава 4

Глава 4

- стой княже! – воевода схватил поводья – не думай о том княже! Не знали мы Святичи правды от (….) не жди ее и в этот раз! – князь смотрел на воеводу пустым взглядом, и мерещилась воеводе в нем смертельная уверенность сильного лесного зверя вышедшего на лютый бой с равным противником. – Меня не слышишь, так брата вспомни!- выпалил воевода.
Замер конь князя, занеся ногу для шага, а поставить не смел. Ветер стих. Как два зверя смотрели они друг на друга.
- Не поминай при мне моего брата, - сквозь зубы прошипел князь, - по заслугам получил!
Встрепенулся, конь, сорвал с места, в три больших скачка покрыв расстояние до Нараза. Воевода подъехал к двум вождям, остановив своего коня в полу шаге от князя, не был рад он этой встречи, не ждал старый добра от (…), но разве Князя отговоришь, нрав как у покойного отца. Тому тоже – какая вошь в голову влезет - обухом не вышибешь. Жаль, не мог воевода молится, а мог бы и не стал, наверное, привык больше на силу да верность людскую полагаться, чем на богов. Три тысячи верных ратников стояло в двух прострелах на запад, свисни сильно может и прослышут. Да что толку, пока первый здесь появится от нас двоих уже и тепла не останется. Наверняка не далее чем наши стоит и Наразовское войско, может и более нашего будет. Почувствовав дурные мысли хозяина, конь начал бить копытом, пуская пар. Воевода еще раз осмотрелся по сторонам, посильнее натянул возжи, выругался и сплюнул в ближайший куст. – Какого Хегга нас сюда принесло! Дался нам этот Нараз! Князь даже усом не повел в его сторону.
- Чего шепчетесь то, вояки чертовы! Биться значит биться, а нет, так чего мослы точить?
- Уймись Воевода! Нет нам резона бой начинать! На том и порешим! – он протянул руку Наразу, (…) вождю, тот улыбнулся, как оскалился, и молча пожал руку князя. Воевода опять сплюнул но от ругательства воздержался, князь может и по морде съездить, отцов нрав все таки.
- Вертаемся, не отставай нянька! – князь погнал своего коня на запад к своему войску, во весь опор, только поспевай. Большое на полторы тысячи пехоты, три сотни лучников, пол тысячи пичников, две сотни конницы, сильное войско, с таким и крепости брать можно и в поле с врагом силой мериться. Переговоры с вождем (…) Наразом прошли хорошо, он обещал не препятствовать и пропустить его войско дальше на юг к морю, где стояла богатая крепость Измаил . Князь обещал ему по возвращению часть добычи, но возвращаться через земли (…) он не собирался. Зачем тратить два месяца на возвращение по суше если можно будет отправиться морем, и быть к весне у родных берегов Святыни. Вспомнив о доме он улыбнулся, там его ждали. Легко было на душе князя. Поход складывался удачно, а что еще нужно молодому да смелому вождю?! Он еще пришпорил коня, и через три минуты уже стоял на небольшом взгорке и разглядывал расположившееся в низине войско. Тлели костры, в воздухе витал запах съестного, гари, пота, плохо мытых тел, и кажется пахло кровью. Князь зажмурился и втянул полную грудь воздуха, шумно выдохнул. Где-то встрепенулась и сорвалась с куста птица, внося свой гвалт в общий шум.
- ну что воевода, - он посмотрел на подъехавшего старого вояку, который еще с его отцом ходил в походы, а после смерти родича присягнул ему на верность и уже четыре года служил верой и правдой, иногда даже считая себя его отцом. Князь любил воеводу как дядьку наставника. – здесь на ночлег встанем! Соберешь начальников и ко мне! – он слегка подался к воеводе и уже по свойски спросил, - что, совсем не доволен дядька?
- Да что мне княже! – он опять сплюнул делая вид что ему все равно, хотя сердце ныло и хотело кричать что уходить надо, не ровен час нагрянет сюда Наразище со своими костоедами. Давно уже выследили наверное, и готовятся ночью напасть! Уходить надо было! – Давай уйдем! А? на пол версты назад вернемся, С двух сторон там тропа обрывом закрыта, надежней будет!
Долго простояли они молча друг подле друга. Кто о чем думал, каких богов вспоминал, совета ли предков спрашивал. Начался снег. Пушинка к пушинке летели они и покрывали коричнево грязную землю белым полотном. Князь с воеводой одновременно подняли руку ладонью к небу и смотрели как падая снежинки тают оставляя капли чистой воды.
- Быть по твоему Воевода! На два прострела караул выставь в два кольца! И мне в сердце твоя тревога попала! – он покачал головой, - как на ночлег встанем всех сразу ко мне!
Не дождавшись ответа он ускакал к войску, оставив воеводу одного на вершине взгорка. И было все кругом – белое, белое. Люди только – черные, черные.
Земли кругом были богатые, и дичь водилась, и зверь был непуганый. Припорошенная снегом земля, не давала зверю пройти без следа. Опытные охотники быстро пополнили запасы войскового обоза и дичью и мясом. Встали лагерем на краю большого плато. С двух сторон подступится к лагерю не давал обрыв, прямо и по правую руку открывался вид на огромное плато. От горизонта до горизонта, желтая, по пояс, трава, редкие взгорки, холмы и низины. Ветер царствовал на этом просторе, гнал снежинки, трепал траву, не давал людям стоять без дела. И лагерь начинал жить своей походной жизнью. Возводились палатки, жглись костры, ставилось варево. Воевода назначил и расставил караулы, были посланы дозорные на много миль вперед. Все вокруг крутилось и дышало особым ритмом, напряжением и ожиданием. Чего? Наверное, на это никто не смог бы ответить, наверное, так радуется лесной зверь последним секундам жизни. Лишь ветру было наплевать на людей, его тревожил белый снег, желтая трава и серое, осеннее небо.

Воевода заметил фигуру князя не далеко от лагеря, на верху небольшого холма. Он стоял на открытом месте под порывами холодного ветра и наблюдал за лагерем. Устал князь, осунулся, - подумал воевода, - после вечернего совещания в его шатре он наверное стал взрослее. Многие командиры не разделяли его уверенности в успехе задуманного, и воевода принял сторону молодого князя, особенно никто и не спорил, но разрозненность в войске хуже всего, и он это понимал. Князь задумал действительно очень рисковый поход. Оставив вначале осени свои дома они пошли через дикие земли кочевых племен (…), такое бывало конечно и раньше, но всегда князья сперва договаривались с кочевниками, но не в этот раз. Князь не мог и не хотел ждать возвращения гонцов, да и вести могли его не обрадовать, он решил действовать быстро и с присущей всем молодым дерзостью. В родном городе Хроме все разделяли его уверенность, а вот в диких степях воевода был уверен уже в обратном. И князь тоже начал понимать, что не стоило полностью полагаться на удачу и везение, но уже поздно, а старым воякам не пристало плакаться и ныться. Воевода направил коня к князю.
Ветер стих. Редкость в открытых степях, и снег не метался уже из стороны в сторону, а плавно парил с такой важностью, будто все вокруг ради него.
- Красиво? Хоть не по нашенски, а красиво! Да князь? – он улыбнулся.
- Да старина, - князь глубоко вздохнул, - красиво! Думаешь ночью нападут? – он пристально смотрел на воеводу, глаза прищурены, лицо каменное.
- Не думаю княже, - не мог он долго выдержать взгляд князя, поэтому стал смотреть далеко в степь, на горизонт, - Не думаю князь. И ты не думай, чтоб лихо не кликать, а вот приготовится надо…
Но не успел воевода договорить. Высоко в небе зародился и быстро приближался звук который он не мог ни с чем спутать. Так пели свою песню только тяжелые болты пущенные почти отвесно в верх, что бы набрав в десятки раз более смертельную мощь обрушится ливнем заточенного металла на людей. Сигнальный рог князя взорвал тишину наступившего вечера, призывая войско к немедленной обороне. И снежинки взметнулись. Сотни людей мгновенно поняв, что происходит, образовали круг, подняв щиты над головой, накрывая и себя и товарищей.
Князь видел каждую деталь, маленькую часть всего, время на несколько мгновений замедлило ход. Ржали кони, метались люди, свистело небо, снежинка упала на кончик носа, воевода скакал рядом с такой смертельной уверенность, что князь сам испугался. Не первый это его бой, и не последний, но каждый раз как в тот первый, сперва страх, потом ярость, потом усталость, потом пустота.
Он пришпорил коня, обогнал воеводу и вклинился в ряды конного войска.
- Выровнять ряды, - секунда, - сомкнулись, - секунда, - плотнее щиты, - секунда, он поднял свой щит и занял позицию с правого фланга, смешавшись с воинами.
Где-то далеко взвыла труба, отдавая свой приказ своему войску, и как из под земли в простреле от их лагеря поднялось другое, чужое войско! Трава скрывала их сколько могла, кочевники, наверное, впервые шли в пешую атаку, от них ждали чего угодно, но не этого. Почти на горизонте князь, увидел и конное войско, было уже слишком темно, чтобы рассмотреть, но это могла быть только конница.
И грянула с неба смерть… свист сменил грохот, люди пробитые насквозь, истыканные стрелами падали повсюду, кони бешено ржали, сбиваясь в кучу. Два тяжелых болта пробили щит князя, еще один попал в ногу. Опять звучал горн, но уже намного ближе. Смертельный дождь прекратился.
И вновь воздух вокруг зашипел пронзенный сотнями выпущенных стрел. Это уже княжеская дружина ответила, метя по наступающей пехоте. И все повторилось, взмыли щиты над головами наступающих, их бег остановился. И смерть забрала свою дань.
Князь метался из стороны в сторону, как раненый зверь, ревя на командиров, он отдавал приказы, выстраивал оборону войска, готовился к наступлению. И вновь лишь на секунду бег времени остановился для него, что бы вновь пойти, но уже иначе. Он увидел окровавленный, смешанный с грязью труп воеводы. Ярость ослепила его, взгляд налился кровью, рука сжала эфес меча, и крик вырвался из груди. Сотни человеческих глаз устремились на князя, сотни рук выхватили мечи, подняли копья, тысячное войско ринулось в бой.
Померк день, светлые боги больше не могли видеть и не могли помочь своим детям. Морок, забирал души. Морана пела свою песнь. Смерть была повсюду. Лишь снегу было наплевать, как до этого на иссохшую траву, он с той же легкостью посыпал окровавленные тела, напоенную кровью землю, шипел попадая в огонь, и сыпал, сыпал…
До утра длился бой. А утром… никто уже не мог видеть, что не осталось живых. Не было нигде ни одного человека, который смог бы рассказать об этом бое. Нападавших было намного больше, но ярость, ослепившая князя, и давшая силу воинам сравняла их пред лицом смерти.