Причал

Как тяжко жить на белом свете,
когда цветы цветут в поэте,
когда пьяна и тяжела как свет,
шумит душа...
Не спит сосед.

Повезло тебе больше, Карим!
Был Рим и больше не надо Рима.
О, грузчик!
Мы рядом вовсю горим,
но я уже в «дым», а ты вовсе без дыма.

Корова не ищет доярку.
Доярку нашёл режиссёр.
Дуняшка пошла на свалку.
Русалка красит забор.

Бежал я с больших заводов.
Пахал, но по светлым субботам
кого-то «чужого»,
       «чужого» кого-то
намыливал и смывал.
И выходил на причал.

Я хочу быть поэтом.
(Ты слышишь меня, Карим?!)
Я мог бы разрушить Рим
и закусить котлетой.
Но главное – быть поэтом.
Поэзия – быть живым.

Поэзия – быть живым.
Антарктика законопослушна.
А мне не сносить головы,
если строчка не скажет: мне душно!

Поэзия – быть живым.
Лечили меня, заику.
Но только поэзии рвы
словесную груду выкрикивают.

Поэзия – быть живым.
И я подтягиваю жилки:
большущую комнату Инки
надо набить золотым.

Я знаю: казнят всё-равно.
Как только внесу Скалу,
мне в спину воткнут перо...
Оставят на чёрном полу.

Оставят лежать у знакомых
единственной книжкой моей,
в шкафу, где лежат кондомы
и туалетный змей.

Но даже на это согласен.
Такие соседи – мечта.
Со скальпелем я опасен:
чик-чик... и нет живота!

Ну как я пойду в хирурги,
ну как я спасу подлеца,
имея дрожащие руки,
желая клеймить без конца?!

Я есть. Я использую случай
быть всеми – ответ на вопрос.
Деревья, звёздочки, тучи
имеют огромный спрос.

Таким вот
слыву работягой,
такой вот подвешан язык.
Склонился над белой бумагой,
карабкаюсь, как на пик.

Я слесарю дам на поллитра,
раз сделать не в силах сам,
но в шкуре останется выдра –
не стану сдирать ради дам.

Я б нюхал в пекарне сдобу,
в халате ходил мясника –
но ты извиняй меня, бобик!
Я кормлю голубка.

Как тяжко цвесть,
       когда – поэт, –
дуть, раздувать свой свет –
свой огонь, разведённый прямо на письменном столе,
бросая в огонь свежую зелень полей.

Блесните, журналов ножи,
откройся, контора старения, –
но нет во мне каскадёра лжи
и жаль мне ассенизатора покушения.