История одной смерти

Люди часто думают о смерти. О том кратком моменте, когда перед глазами меркнет свет, предметы теряют свою форму, и как многие убеждены, перед глазами пролетает вся, когда – то казавшаяся длинной, жизнь. Затем подсчет зла и добра, переход в иную материю или просто гниение и разложение. Никто, к нашему горькому сожалению, не способен приоткрыть завесу тайны, пока, конечно, мы сами не столкнемся с прекращением жизни. Никто не способен предугадать своего последнего вздоха…А меня всегда интересовало, КАК это должно произойти.

Он был преуспевающим во всем человеком. Ни молодой и не вступивший на черту старости. Полный амбиций, страстных желаний, стремлений к лучшему, или, как он выражался, к совершенству. Он желал идеальной жизни, беззаботной, легкой, безграничной в своей универсальности. Он желал жизни для себя и только для себя. Он не боялся быть лидером, вождем, считая, что это и есть его истинное призвание. Он смотрел на людей, как на медлительных насекомых, которых можно при надобности раздавить нажатием мизинца. О да, он знал вкус власти, величия, собственного превосходства. Блистательный король в царстве нищеты и отрепья…И он был уверен, что если ему хорошо, то счастлив и весь мир, а если уж ему плохо, то траур должен распространиться на всех окружающих. Но когда это ему было плохо? Наверняка не найдется такого примера, который показал бы этого человека в ярком свете боли и страданья. Этих слов просто не существовало в его лексиконе. Ах, да! Возможно, он и слышал их в далеком детстве, когда преданная его семейству нянечка, с темными, проникновенными глазами, читала малышу на распев сказки Андерсена…
Он знал всех и все знали его, он считал, что его уважают и почитают, но это был всего лишь страх и пламенная ненависть, которые он при всей своей поверхности не мог различить. Но что поделаешь с человеком, который даже при таком раскладе продолжает думать, что его мир идеален? По сути дела, это был избалованный ребенок, надевший личину зрелости но не утративший младенческую способность видеть мир в перевернутом положении. Он никогда не испытывал нужды, деньги были его лучшими друзьями, и он совсем не боялся раскидывать их на право и на лево. Он был фанатом шика и яркого блеска, что сравнимо с поклонением пустоте. Пустота, но слишком уж всепоглощающая. Бедняга никогда не понимал, что он был королем и лидером, только до тех пор, пока его карманы заполнены шершавыми купюрами, пока на нем чистый, сшитый по последней модели костюм, пока он может приобрести самое дорогое шампанское или вино. Окажись он в лохмотьях и без гроша, его бы не заметили даже те коллеги, которые занимали самое низшее место в его иерархии, его бы не пустили на порог собственного дома и только добрые люди кидали бы жалкие гроши в онемевшую от холода руку…Но разве он думал об этом? Зачем забивать себе голову проблемами, с которыми он никогда не столкнется? Прожигать жизнь намного легче…
Он считал, что он знает любовь. Ведь так много женщин хотели познакомиться с его особой! Они называли его удивительным, чудесным, что еще больше льстило его самолюбию. Странно, что он не замечал за этими прелестными, фарфоровыми, неживыми лицами хищную улыбку, оскал, искореженный в приступе алчности, звериную жадность до всего материального. Он не мог различить в этих сфабрикованных, фальшивых леди, разодетых в шелка всех цветов радуги их истинное отношение, причины столь сильной привязанности к его блистательной личности. Искреннее чувство не способно подкупиться звонкой монетой. Но тут счет велся не на монеты, а на миллионы…До чего же эти дамы на самом деле ненавидели его и ненавидели друг друга. И в этой конкуренции не существовало никаких правил. Он же обманывался и обманывался, раз за разом, не чувствуя фальши, радуясь своей удачи и мнимому счастью. Ведь фальшивка была на удивление искусно сделана.

Но даже с такими людьми, как он, даже с такими представителями благополучия случаются несчастья. Его скосила болезнь. Болезнь, которую обнаружили слишком поздно, от которой на поздней стадии нет лекарства, дающего выздоровление, чудесного исцеления ради жизни. Ему смогли достать лишь жалкое подобие на лечащие препараты, которые могли всего – на всего отсрочить на крайне не продолжительный срок неизбежную смертью. Его поместили в одну из самых дорогих больниц города, где врачи славились своей превосходной репутацией и не раз отводили людей от края могилы. Но лекари не стали таить от несчастного страшную правду сроком в неделю, а то и меньше. Он стал крайне раздражителен, он начал проклинать все и вся, виня в своих бедах весь мир, который будет спокойно жить, когда ему придется умереть…О, как он ненавидел те стены, в которые его заточили и где ему суждено было провести оставшиеся моменты бренного существования, ненавидел прекрасно обставленную палату, где он сам себе хозяин, заботливо задернутые шторы, препараты, стоящие в маленьких стерилизованных баночках, капельницу, которая, по сути дела, давала ему еще несколько мгновений для жизни. И что вообще понимают эти доктора с приторной улыбкой на губах и пустыми обещаниями на чудо, хотя все уже давным-давно сказано…Почему он такой блистательный человек с грандиозным успехом и железной хваткой тигра должен покинуть этот мир так скоро? Откуда взялся этот убийственный недуг и почему именно он стал жертвой? Такие мысли разъедали его сознание каленым железом в самые первые дни болезни. Он был олицетворением пламенной ненависти. Он жаждал возмездия. Но недуг не собирался ждать и внимать страданиям бывшего короля, он наносил удары понемногу, но с невероятной точностью. Король стал теперь чем - то вроде спелого яблока, в котором завелся червь, разрушающий нутро. Больному с каждым днем становилось все хуже и хуже, он постоянно бредил, перед глазами, почему–то мелькали блистательные картины балов, столов, уставленных яствами, появлялись знакомые кокетливые женщины, но, в конце – концов, все эти видения сливались в одну громозскуй темную пропасть. Иногда во сне он выкрикивал странные просьбы: принести много свеч или еще лучше поджечь его палату, иногда просто молил отогнать от него « странных существ» или просто звал на помощь. Доктора уныло разводили руками и старались без надобности не тревожить пациента. Но к больному часто возвращалось сознание, и в эти моменты на него нападала вселенская тоска. Ему стало грустно и пусто, что он никогда за всю свою жизнь не смог познать истинной прелести существования. Сколько раз он встречал рассвет? Бродил ли он ночью по темным скверам, осененный луной и охваченный молчанием? Сколько раз он искренне принимал поцелуи, и сам же их дарил? Стремился ли он к мудрости? Был ли он захвачен сюжетом книги или стоял в восхищение перед храмом? Познал ли он настоящую дружбу? Помог ли он кому – ни будь обрести счастье? Что есть его дух? Рой вопросов и все без ответов или даже острое желание не знать этого ответа. Но он знал, и осознание этого разрывало его железное сердце. Ненависть умерла, ему некого было винить, он один восседал на скамье подсудимых и сам же бал судьей. И в этот момент озарения он был так жалок и в то же время благороден в своем открытие, в признании своего расточительства, не умении жить ради жизни, что даже сама Фемида смахнула слезу справедливости, скатившеюся из - под черной повязки…Он возжелал вернуть время назад, ему так хотелось искренности для себя и для всех. Он хотел вопить, что он не тот бездушный робот, не знающий пощады, для которого идеалы застряли на грани денег и слепой славы. «Нет, нет, я уже не таков…Я хочу прощения, но и вы не захотели открыть мне глаза на мои зверства…Я был жесток со всеми, как я мог так топтать свою жизнь?! Я видел счастье в алкоголе, фальшивых друзьях и женщинах, что любили лишь мое состояние! Да пропади оно… Где мое детство со скрежетом половиц, спящим котом и шепотом няни? Зачем я потопил себя в море богатства? Болезнь смогла пробудить меня к жизни, когда я уже почти потерял силы! Судьба, насмешница…»

Говорят, он прожил чуть ли не целый месяц, и врачи сочли это истинным чудом; правда иногда его даже принимали за прозрачного призрака, который еще и умудряется двигаться, говорить и даже улыбаться. Он резко изменился в своем поведение, стал приветлив и радовался каждому вздоху. Он частенько говорил, что для него дышать есть самое сладкое наслаждение. В одно солнечное воскресенье это дыханье покинуло его, на мертвом лице плясали яркие блики и застыло выражение глубокого спокойствия и удовлетворенности, в руках был зажат сборник стихотворений, в потрепанной обложке…